По кличке я бы не вспомнил, но у Афанасия Ивановича память как магнитофонная запись. Теперь этот Клюев в колонии строгого режима сидит.
- Устрой мне с ним встречу, Вершинин, - говорю я после ухода майора. - В колонию я сам съезжу. И анонимное письмо это дай мне для поездки. Серьезное у меня дело, и враг наш пострашнее твоего Хлюста будет.
9
Принимает меня сам начальник колонии. Объяснил, что Клюев нужен мне не по его делу, а по моей работе в Комитете государственной безопасности. Нужен как свидетель и очень важный свидетель.
В кабинет, который начальник колонии специально отвел мне, вводят Клюева. Лет ему немало, этак годков на пять больше, чем мне, но выглядит он отлично. Аккуратный весь, гладкий, будто и не в колонии. Только глаза колючие: смотрят недобро и недоверчиво.
- Похоже, не из уголовки вы, а повыше, - замечает он, потому что я молчу, пока ни о чем не спрашивая.
- Что значит повыше? - начинаю я разговор. - Такой же полковник, как и Вершинин. Только из другого ведомства.
- Ну, ваше ведомство мне ни к чему, касательства не имею. А полковника Вершинина всю жизнь помнить буду. Без него ни Кецховели бы не нашли, ни меня.
- Кецховели же нашли. До тебя взяли.
- Он не выдал. Другая сволочь стукнула.
Об анонимке я пока молчу. Напечатана она на пишущей машинке без подписи. Ну, машинку-то мы, конечно, найдем, только не она сейчас мне важна, а реакция Клюева. Ведь об анонимке этой он ничего не знает, ему ее не показывали, просто к делу подшили, и сейчас, в начале разговора, о ней упоминать рано. Ягодкина он так просто не выдаст, хотя и почти точно уверен, что отправил его Ягодкин не в Тюмень, а в эту колонию. Но к анонимке мы еще подойдем, время есть. Нужен предварительный разговор - для знакомства.
- А почему это я вам понадобился? - интересуется он.
- Ищем мы одного человека, а ты, друг любезный, его хорошо знаешь.
- Ошибочка, гражданин начальник. С чекистскими подследственными мы дел не имеем. Да и дела наши не угрожают государственной безопасности.
- Но иногда они на руку именно тем, кого мы ищем.
Хлюст молчит, что-то соображая. Может быть, и вспомнил он Ягодкина, а может, и нет. Только он говорит, на этот раз не кривляясь:
- И все-таки ошибочка вышла, гражданин начальник. Не по адресу вы ко мне приехали.
- А может, и по адресу, штрафник Клюев.
- Почему штрафник? - обижается он. - Честно работаю, у старшого спросите.
- Я не о здешней твоей работе говорю. Вспомни войну, сорок первый год, минские болота в ольшанике. Ты в рядовой штрафной роте был, Клюев. Вспомни, как ваш полк из-под Минска отходил, все смешалось. Не повзводно шли, а по двое, по трое. Так кто с тобой рядом шел?
- Многие шли. Разве всех вспомнишь?
- Но одного-то ты запомнил, Клюев, и кого запомнил, мы знаем.
Что-то вдруг потухло в глазах у Клюева. Запретная зона памяти. Отключил, и все тут.
- А если знаете, то чего же спрашиваете?
- С Ягодкиным ты шел, - говорю я. - Михайлой вы его звали. Я могу даже отчество подсказать: Федорович.
- Не помню такого. Плохо у меня с памятью, гражданин начальник.
- А ведь ты у него перед арестом дома был и с женой его разговаривал, водки просил.
- Ну, был я у Ягодкина перед арестом. Дал мне он денег на дорогу? Дал. А что плохого в том, что тебе бывший однополчанин помог? К моему делу отношения он не имеет.
- И это мы знаем, Клюев. Только не этим интересуемся. У тебя с ним свои счеты были. Вот о них-то и расскажи.
Клюев отводит глаза. Губы сжаты. Сомкнутые беззубые десны придают лицу что-то собачье, как у бульдога, готового укусить. Нет, не продаст он дружка, пока не узнает, кто его, Клюева, выдал.
- А ведь ты прижать его мог. В кулаке, можно сказать, зажал. Самую сокровенную его тайну знаешь.
- Что знато, то позабыто. Амба.
- Новый срок получить хочешь?
- За что?
- За пособничество государственному преступнику.