– Что, что? – Белобрысый приложил согнутую ладонь к уху и встал. – Простите, не расслышал.
Я сразу понял, что с белобрысым мы не поладим.
– Да вот пообедать пришёл, – пробормотал я.
– Ах, пообедать, – улыбаясь, сказал белобрысый. – Ну что ж, приятного аппетита.
Он протянул обе руки вперёд – на них оказался поднос с тремя тарелками и стаканом. В тарелках что-то аппетитно дымилось, высокий стакан, запотевший от холода, был полон чем-то зелёным – наверное, фруктовый сок.
– Спасибо, – сказал я неуверенно и, тоже протянув руки, сделал шаг вперёд.
Но тут поднос взвился под потолок и, описав круг над моей головой (я присел от неожиданности), на бреющем понёсся над столами. Чиркнул по поверхности крайнего столика, завертелся, остановился.
Белобрысый поклонился и сел. Рыженькая засмеялась.
Решив пока ни на что не обижаться, я подошёл к столику. В одной тарелке был огненно-красный борщ, в другой – румяная куриная ножка с гарниром. Я протянул руку к стакану – стакан не улетел, не исчез, он был совсем настоящий и очень холодный. Но пахло от него странно – нашатырным спиртом.
Я поднёс стакан к губам.
– Ты что? – закричала вдруг рыженькая. – Шуток не понимаешь?
Она нахмурилась, поднос пропал, стакан тоже. Только пальцы мои, державшие его, оставались влажными и холодными.
– А что? – недовольно проговорил белобрысый. – Отличная работа. Сплошные углеводы.
– Знаю я твои углеводы!
Рыженькая встала, подошла к прилавку, отодвинула крышку, оттуда повалил пар.
– Вот твой обед, – сказала она мне. – Бери и не бойся.
У неё были ярко-зелёные глаза, казавшиеся очень светлыми из-за множества веснушек вокруг – на щеках, на носу и даже на лбу.
«Ну ладно, ехидина, – подумал я о белобрысом, – я тебе отплачу!»
Он покосился на меня и сделал вид, что ничего не расслышал.
Обед на сей раз был настоящий, без подвоха, и я наелся досыта. Потом поднялся к себе и до полуночи читал Конан-Дойля. Никто меня больше не беспокоил.
8
На другое утро в семь тридцать стенные часы коротко динькнули раз пять, потом оглушительно зазвонили. Я вскочил, быстро умылся, подошёл к шкафу и стал размышлять, что надеть. Мне хотелось обновить синюю форменную куртку с нашивкой на рукаве. На нашивке был изображён купол школы с пальмой под ним и вышиты буквы «ЭШОП»: «Экспериментальная Школа Одарённых Переростков».
Поколебавшись, я всё-таки оделся в своё – в парусиновую куртку и вельветовые брюки: возможно, эта шикарная форма использовалась только в торжественные дни.
Волнуясь ужасно, я спустился в вестибюль.
Я ожидал там встретить таких же, как я, новичков, но увидел только Дроздова.
Директор школы явился в парадной форме: синей куртке с нашивкой и белых брюках. Вид у него был какой-то усталый, движения замедленные.
– Ну, как спалось на новом месте? – спросил он меня приветливо. – Ребятки не докучали?
Я покачал головой.
– Добро, добро. Пойдём, я познакомлю тебя с учителями.
Мы вышли на улицу – если можно так сказать о пространстве под куполом. За стеклом, в тайге, было пасмурное и, видимо, холодное утро. Леса колыхались от ветра, по ближнему озеру ходили свинцовые волны, от одного вида которых бросало в озноб. А здесь было тепло и безветренно. Вода в бассейне ярко зеленела, с одной из пальм сорвался и, камнем упав, глухо стукнулся о землю кокос. Мне стало грустно, я вспомнил о маме.
Учебный корпус был маленький, одноэтажный, без окон. Внутри – зелёные пластиковые стены, раздвижные двери, оклеенные коричневой фанерой. На первой двери было написано: «Учительская». Это слово меня успокоило: может быть, ничего необычного, всё обойдётся.
В учительской сидели два человека, оба в синей униформе.