Анна Фурман
Соломенные крыши
Старый Хельм покрывался щетиной многоэтажек, сонно моргал светофорами невпопад. Желтый, зеленый и тут же красный. Человечки перекрывали улицы улицы хотели отдохнуть. Старый Хельм щурился на солнце цветными витринами и умело скрывал седину черепичных крыш под слоями новенькой краски. Человечки трудились, не покладая рук, город щеголял как заправский модник. Старый Хельм помнил всё. Он утекал тихими маленькими переулками в подземелья метро, хранил свои тайны под каждым булыжником мостовой. Человечки спешили туда-сюда легенды передавались из уст в уста. Старый Хельм смотрел свои сны.
Клара мечтала о холодном душе и огромном куске мексиканской пиццы с халапеньо. Чтобы нежный сыр и острый перец хоть как-то скрасили вечер паршивого дня. Главный архитектор снова орал на команду, будто это решало все проблемы. Будто проект типового колодца девятиэтажек был самым важным в его унылой жизни. Клара ужасно боялась, что однажды станет такой же, как ее начальник.
Маленькой девочкой она была очарована городом, его старинными домами, соломенными крышами, потайными ходами и зловещими перекрестками. Клара росла и менялась вместе с городом. Студенткой архитектурного она жаждала внести свою лепту, оставить след на прекрасном лице Хельма. Но все сложилось иначе: оказалось, что интересные проекты не падают с неба, оригинальными идеями никого не удивишь, а горожанам нужно недорогое жилье вместо шедевров архитектуры. Клара старалась, забыв обо всем на свете: ночами вычерчивала скучные линии, в надежде, что ее заметят, прислушаются, дадут шанс. Но в итоге всё заканчивалось одинаково:
На это нет бюджета.
И поэтому сейчас, когда начальник требовал от коллектива свежих идей, а Клара уже опустила руки, было особенно обидно. Она просто хотела скорее попасть домой, к холодному душу и обжигающей лепешке с сыром. Отключиться на время и, может быть, взять отпуск, когда все закончится. Клара чувствовала пустоту там, где еще недавно горел азарт.
Она опустила глаза и зашагала в сторону метро. Закатное солнце позолотило дома старый Хельм тяжело вздохнул.