Его нужно хорошенько проучить, чтобы он больше никогда не смог угрожать хрупкому миру, установившемуся между Грихальва, до'Веррада и екклезией.
Однако Элейну не допустили на Совет Вьехос Фратос. Ее снова исключили из их сообщества.
Из далекого коридора до Элейны доносились рыдания матери. Ее всхлипывания, казалось, не прекращаются ни на минуту.
Агустин.
Элейна вытерла залитые слезами щеки и пошла на встречу с человеком, который своей кистью дал жизнь женщине и убил невинного юношу. Они держали Сарио в комнатке, затерянной в глубинах Палаесо. Внутри стояла кровать, на дверях висел тяжелый железный замок.
- Маэстра, - сказал стражник, охранявший пленника.
Он поклонился Элейне. Теперь, когда стала известна ее роль в освобождении Ренайо и создании превосходной копии "Первой Любовницы", все относились к ней с уважением.
"Маэстра". Мастер-женщина. Ей нравилось, как звучит это слово.
- Я должна увидеть Сарио, - сказала она, и стражник сразу же ее впустил.
Дверь закрылась у нее за спиной.
Сарио Грихальва стоял посреди комнаты, глядя на голую стену. Она долго ждала, пока он обернется. Увидев ее, он сделал шаг вперед.
- Они не дают мне даже мела или карандаша. Я не могу ничего нарисовать это ужасно!
Убийца Агустина. Величайший иллюстратор из рода Грихальва. Элейну ужаснуло, что такой человек вынужден просить.
- Вы знаете, я не могу вам это принести. Даже мел на стене можно использовать...
- Эйха! - Он отпрянул от нее и сел на кровать. - Я не живу, если не рисую.
Матра Дольча! Это совсем не тот человек, которого она помнила, высокомерный муалим. С того самого момента, как появилась Сааведра, он стал таким унылым и жалким. Что-то в нем надломилось. Элейна стояла, не зная, что сказать. Она должна ненавидеть его за убийство Агустина, но - да будет свидетелем благословенная Матра! - не могла. Ненавидеть то, что он сделал, да; ненавидеть его гордость и жестокость - да; но она была не в состоянии ненавидеть его самого.
Неожиданно он остановил на ней взгляд. У него было скорбное лицо. Сарио Грихальва показался Элейне невероятно старым, в его глазах таились горькие воспоминания.
- Только ты навещаешь меня. Ведра когда-нибудь говорит обо мне?
- Мы редко встречаемся. Она выходит замуж за дона Эдоарда.
- Никто мне не сказал. - Он погрузился в свои страдания. Его руки, все еще связанные за спиной, начали извиваться, словно были (Существами, живущими собственной жизнью. - Я никого не вижу. Никого! Все обо мне забыли.
- Я не забыла. - Эти слова сорвались с ее языка прежде, чем она поняла, что собирается их произнести.
Сарио вскочил на ноги и подошел к Элейне. Казалось, он вдруг обезумел, словно в нем что-то проснулось.
- Да. Да, ты не забыла, потому что ты такая же, как я. Элейна отшатнулась.
- Освободи меня, эстудо, - пробормотал он, глядя в сторону запертой двери. - Мы уедем, ты и я, и будем рисовать. Рисовать - и больше ничего.
Слезы обожгли Элейне глаза, но только потому, что ей стало стыдно, - даже сейчас слова Сарио нарушали ее покой, влекли, вызывали сомнения. Ничего не делать - только рисовать. Думать только об искусстве. Быть ученицей величайшего живописца Грихальва, стать, в конце концов, ему равной.
- Ты такая же, как я. Ты знаешь, что это правда.
- Я знаю, что это правда. - Она заплакала не только от стыда, она знала: то, что он просит, - невозможно. - И не могу сделать то, о чем вы говорите.
Наступило долгое и жуткое молчание, Сарио пристально смотрел на нее, но Элейна, не дрогнув, выдержала его взгляд. Она знала, кто он такой. Потом, передернув плечами, Сарио опустился на кровать. Все чувства покинули его. Сарио понимал, что проиграл и что она не будет ему помогать, хотя часть ее души и мечтает получить обещанное им.