- Вот у кого бы тебе поучиться уважению к талантливым предкам.
Мальчик заметно смутился.
- Они тоже станут иллюстраторами?
- Да, вполне возможно. Они - из рода Грихальва.
- Патро, а что, все Грихальва пишут картины? Герцог покосился на взрослого - скорее всего, муалима. Спокойным пожилым мастерам доверяют пестовать юную поросль, учить уму-разуму и ремеслу.
- Пишут, как всегда писали, но еще и создают для этого необходимые средства. Все материалы для художественного промысла изготовляет семейство Грихальва. Таково их предназначение. Их дар, если угодно.
Отцовская рука поднялась с кудрявой головы и показала на стену.
- А сейчас погляди-ка сюда... Вот на эту картину, прямо перед нами. Алехандро! Что ты видишь?
На лице мальчика читалось явное нетерпение. И, как всегда, рассеянность. Он переминался с ноги на ногу, вертел головой и даже бросил еще один вороватый взгляд на детей.
- Картину, патро.
Снисходительность - черта благородной души. Отец улыбнулся и не одернул сына.
- И что, эта картина о чем-нибудь тебе говорит? На губах сына промелькнула улыбка - тень отцовской. А в живых оленьих глазах появился дерзкий блеск.
- Да, патро. Она мне говорит, что надо вернуться в Палассо и поупражняться со шпагой.
- Вот как? Поупражняться со шпагой? Вместо того чтобы слоняться по Галиерре среди скучных полотен, запечатлевших еще более скучные свадьбы?
Ответ не заставил себя ждать.
- Патро, я не буду иллюстратором. Я не Грихальва, я - до'Веррада, мое лицо на всех этих стенах.
"Хитрый комарик. А ведь большинство этих лиц написали Грихальва".
- Значит, маленький до'Веррада, тебя больше влечет стезя фехтовальщика?
- Да, патро.
- Мне она тоже больше по нраву. - Теперь и у отца заблестели глаза, точь-в-точь как у сына. - Но когда-нибудь, Алехандро, ты станешь правителем Тайра-Вирте, а мудрый правитель не во всем полагается на меч.
- Патро, а на что еще полагаться? На картины? Мальчик еще не сталкивался с интригами двора, стоит ли удивляться его откровенному безразличию? Он даже не подозревает, как больно жалят насмешки и снисходительность.
- Разве можно править с помощью картин? Святая простота... Впрочем, он же еще ребенок. Но внезапно этот разговор с сыном всколыхнул в памяти появившиеся недавно слухи, и на душе стало тревожно. Вначале они казались пустяком, но, постепенно разрастаясь до угрожающих размеров, широко расползлись по городу. В Палассо Веррада говорили о волшебстве, о темной силе, проникшей в город и будто бы ополчившейся на двор, герцога и его семью.
Улыбка исчезла. Ладонь, гладившая непокорные кудри наследника, замерла, взгляд устремился на сгрудившихся в фойе юных Грихальва. Они тоже дети и, значит, тоже невинны? Или в них зреет зло, темная волшба, о которой говорил Сарагоса?
В тусклом охряном свечении (картины в Галиерре никогда не показывались солнцу, его заменяли масляные лампы и свечи) чуть лоснилась герцогская диадема - черный с кровавым отливом камень среди темных спутанных прядей. Огромным усилием воли герцог заставил себя возобновить вдохновенное повествование о картинах; еще труднее было изобразить спокойную улыбку.
- Алехандро, правитель использует весь арсенал своих средств. Мудрый не пренебрегает ничем и ни о чем не забывает, иначе рано или поздно приходит беда.
- Но, патро...
- Алехандро, посмотри на картину. Ну-ка, Неоссо до'Орро, посмотри и скажи, что видишь.
Мальчик изо всех сил старался быть уступчивым. Узкие плечи приподнялись и опустились на столь долгом вдохе и выдохе, что отец забеспокоился: хватит ли у Алехандро воздуха в легких, чтобы ответить?
- На этой картине ваше венчание с матра.
- И все? Неужели к этому нечего добавить?
- Это вы. Это матра. Это придворные.
- Будь любезен, скажи, кто из них кто.