Званы все, кто к оной фильме касательство имел, с одной стороны, и наиболее заслуженные представители общественности - с Другой. Так что, будь любезна, сворачивай свою хозяйственную деятельность, причепурься. Потом для тонуса по бокальчику вмажем и отправимся с Богом. Карета ждет, труба зовет.
- Ой! - сказала Таня и побежала отмываться.
-Вот-вот, - отозвался Никита, прошел, не снимая нок, в гостиную, поставил торт и шампанское на стол, достал из серванта вазу, водрузил ее в центре стола, приспособил в нее гвоздики, снова залез в сервант, отыскал там фужеры, плоское блюдо под торт и два маленьких блюдца из того же сервиза, расставил все это на столе, посмотрел, чуть-чуть передвинул одно из блюдец и развалился в кресле, любуясь композицией.
- Эй, будешь мимо проходить, прихвати с кухни ножик и две ложечки! крикнул он.
В дверях показалась Танина голова, обернутая махровым полотенцем.
- Ты что-то сказал? - спросила она.
- Господи, она еще и башку намыла! Теперь сушиться два часа будет.
- Ничего, я феном, быстренько... Никита вздохнул и посмотрел на часы.
На "парад-алле" они при всем при том не опоздали. Запыхавшись, вбежали на узкий просцениум между занавесом и экраном и оказались среди знакомых лиц. Главный оператор Лебедев, Огнев, Анечка Шпет, знаменитый москвич Валентин Гафт, сыгравший начальника врангелевской контрразведки, другие. В полумраке Таня разглядела Ивана. Он озабоченно перешептывался с соседом и не обратил на Таню внимания. Не было видно только Терпсихоряна, зато из-за занавеса доносился его характерный голос:
- ...мы работали душа в душу и жили одной сплоченной семьей. Не обходилось, конечно, без трудностей. Но, как говорят у нас на Кавказе, жизнь без забот - что харчо без перца...
Никита подтолкнул Таню локтем:
- Учитесь, Киса, как излагает! Народную мудрость небось на ходу придумал...
- Мы от души надеемся, что наш скромный труд был не напрасен, - продолжал заливаться Терпсихорян, - что зритель, ради которого мы работали, оценит и полюбит наш фильм, как любим его мы, весь наш сплоченный и дружный коллектив, который я с радостью представляю вам...
Из зала раздались аплодисменты. По просцениуму стремительно пробежала Адель Львовна - та самая полная дама, которая хлопала полосатой хлопушкой перед каждым дублем - и построила всех по ранжиру.
Занавес неторопливо разъехался, и перед Таней возникло море человеческих лиц, неразличимых отсюда - зал был в полутьме, а свет падал сюда, на них, предъявляя зрителю тех, на кого он пришел посмотреть, - всех одинаково, прославленных и безвестных, любимых и еще не снискавших любви.
Никита снова толкнул Таню в бок.
- Лучи славы, - проговорил он, не разжимая губ. - Купайтесь, мадам...
- С особой радостью представляю вам того, без кого не было бы сегодняшнего торжества, - вещал в микрофон Терпсихорян, - автора романа и сценария, выдающегося писателя и замечательного человека... - Он выдержал паузу. - Федор Михайлович Золотарев!
Раздались громкие аплодисменты.
Виновники торжества были выстроены полукругом. Таня и Никита, как припозднившиеся, оказались с самого краю, и им было хорошо видно всех остальных. Когда объявили Золотарева, Таня выжидательно посмотрела на дородного, седовласого мужчину в черном костюме, стоявшего справа от Ивана. К ее удивлению, к микрофону бодрыми шагами вышел другой сосед Ивана - невысокий, подтянутый, немного похожий на французского актера Трентиньяна - того самого, что в "Мужчине и женщине".
- Спасибо, спасибо вам, - с чуть заметным поклоном начал Золотарев. - Мне, собственно, не о чем рассказывать. Все, что я хотел сказать вам, сказано в фильме, который вы сегодня увидите. А о чем не сказано в фильме, сказано в книге, которая, кстати, скоро выходит вторым тиражом...