Покой и отрада.
Его взяли за крепкий еще сучок и потянули туда, за край, к неведомому и ненужному. Он сопротивлялся, но много ли силы у мертвой коряги? Не хочу...
- Не хочу! - промычал он.
Сучок вдруг оказался его рукой, а тянула за него Таня. Павел поднял голову, посмотрел, смаргивая болотную пелену. Позади Тани стоял Гирт.
- Поднимайся, поднимайся! - категорично сказала Таня - Нашел где валяться, алконавт заслуженный! Ты посмотри, на кого ты только похож!
- Это ребята пошутили, - пояснил Гирт. - Ночь такая.
Ночью кто-то не поленился переодеть спящего, как полено, Павла в костюм огородного пугала, нахлобучить дырявую шляпу с рваными полями и пририсовать углем громадные бармалеевские усы. Утром выпала роса, все это хозяйство намокло, отяжелело.
- Скидывай с себя эту дрянь, вытирайся и переодевайся в сухое. Я тебя полночи ищу, хорошо Гирт догадался на Лысую гору подняться, нашел тебя, рассказал, где ты и в каком виде.
Она кинула лязгающему зубами Павлу полотенце, трусы и тренировочный костюм. Павел быстро вытерся и переоделся, хотя в голове продолжал стоять туман. Как он попал сюда? Что с ним было и отчего ему так холодно?
- На вот, приложись,- сказала Таня, протягивая ему фляжку. - А то продрог совсем.
- Что это? - спросил Павел.
- Яблочная водка, - сказала Таня. - Кальвадос по-курземски. Гирт говорит незаменимо в подобных случаях.
- Это у нас часто бывает, - добавил Гирт. Павел хлебнул, закашлялся, продышался и хлебнул снова. Водка была резковатой, но действовала быстро. Через мгновение по телу пошла теплая волна...
- Надо же, - сказал он, отдавая фляжку Тане. - И как это меня угораздило?
- Это Юзик, - сказал Гирт. - Нехорошая шутка. Нельзя так, особенно с гостями, не знающими наше пиво. Опозорил деревню. Я с ним уже поговорил. Дня три не встанет.
- А пугалом тоже он нарядил? - спросила Таня.
- Может, он, а может, не он. Ночь такая. Нечистая сила гуляет. Сейчас в деревне очень интересно...
- Оклемался? - спросила Таня Павла.
- Вполне. Даже аппетит прорезался. Только в голове еще немного...
- Это пройдет, - успокоил Гирт.
- Может, тогда пойдем вкруговую, через деревню? Посмотрим, что там.
В деревне нечистая сила повеселилась изрядно. Старый Юргис, проснувшись, не обнаружил вокруг своего дома забора. Стояли одни ворота с намалеванной на них чертовой харей. Забор этот нашел сосед его Айзиньш - у себя в гараже, сложенным по жердочке. Зато не нашел там своего старого "Москвича", который неизвестно как оказался в чистом поле, разукрашенный длинными стеблями камыша. У старой Евы переодели пугало - в ее же кружевную ночную сорочку и чепец, - а корову загнали на крышу сарая, где бедное животное стояло и орало, как писали в старинных романах, нечеловеческим голосом. У курку лихи Смилдыни две грядки свеклы и грядка моркови вдруг стали расти корешками вверх, а полудурок Янис, известный больше под кличкой Наркоша, ходил по деревне и орал почище Евиной коровы - кто-то выкопал у него на делянке весь мак и аккуратно заменил его еловыми веточками. Равнодушных и спокойных в это утро не было. Все бегали, суетились, ругались, подсчитывали убытки, хохотали. Полюбовавшись на это зрелище, Таня, Гирт и Павел заглянули на пасеку, к Гиртову отцу, попили молочка с медом, посидели, посмеялись байкам пасечника в переводе Гирта. Павел еще пару раз приложился к фляжке и ожил совсем. Ближе к полудню Таня с Павлом поднялись, поблагодарили хозяина и его сына и отправились на хутор, пожелать доброго утра Дубкевичу и "экономкам".
На крыльце их ждала зареванная, трясущаяся Валда. Увидев Таню, она подбежала к ней, бросилась на грудь и принялась что-то лопотать, мешая русские и латышские слова. Павел, озадаченный и встревоженный, стоял в сторонке.
- Погоди, родная моя.