У нее осталось одно только желание - мощное, непреодолимое, затмившее собой все остальное: со всей силы заехать мячом в эту лоснящуюся, самодовольную харю. Не получится мячом - можно и ракеткой. Лишь бы скорчился, застонал, схватился за подбитый - а еще лучше выбитый - глаз... Удары ее сделались дикими, непредсказуемыми, летели черт знает куда, но если попадали в корт, он их, как правило, не доставал: теннисный инстинкт заставлял его ждать совсем другого удара, совсем в другое место... Она выцарапала из самого угла площадки его удар. Ракетка, зацепив мяч, перекрутилась почти на сто восемьдесят градусов. Мяч отлетел высоко, с мощнейшим боковым вращением. Елена, вопреки всякой теннисной логике, рванулась к сетке. Мяч падал на середину, тaм, где выжидая и примериваясь, как поэффектней ершить этот нелепый розыгрыш, стоял Воронов. Он потрогал ракеткой воздух над головой, потом вправо от себя, решив дать мячу отскочить от корта. Мяч отскочил, но, будучи непостижимым образом закручен, отскочил низко, влево и даже немного в сторону сетки. Воронов совершил невероятный акробатический прыжок достал его и подбросил, словно блин на сковородке. Высокий, слабый мяч летел прямо туда, где стояла Елена
Вариантов у нее была тьма - смэш, обводка, косой короткий кросс, крученая свеча. Любой сносно выполненный удар давал ей очко - решающее в этом гейме... Елена дико завизжала, размахнулась ракеткой, как бейсбольной битой, и, закрыв глаза, со страшной силой ударила по мячу. По всем законам игры это должен был бы быть явный, очень глубокий аут. Но... но на пути бешено летящего мяча возникло изумленное лицо Воронова и остановило собою безумный полет. Воронов выронил ракетку и присел, схватившись за глаз. Елена этого не видела - сила собственного удара развернула ее спиной к сетке. Она увидела солнце, в глазах ее потемнело, и она рухнула посреди корта, широко раскинув руки.
Очнулась она на скамейке. Ее голова лежала на коленях Воронова, и она сквозь мокрые волосы чувствовала его разгоряченное тело. Ее лоб был прикрыт концом влажного длинного полотенца. Другой конец Воронов прижимал к своему глазу.
- Однако вы... того... азартная гражданка, - сказал Воронов, заметив, что она открыла глаза. - Кто бы мог подумать?
- Извините, что прервала игру, - произнесла бледными губами Елена. Сейчас, я отдышусь пару минут, и продолжим.
- Ну уж дудки! - сказал Воронов. - Как-нибудь в другой раз.
- Почему? Я в порядке. Просто солнцем немного ослепило.
- Вы-то, может, и в порядке. А я нет. - Он показал на глаз. - Классный завершающий удар получился. Долго тренировались?
Она промолчала.
- Какой у нас большой счет? - спросила она через минуту.
- Четыре-четыре. Боевая ничья. Очень боевая. С обоюдными жертвами. - Он опять потрогал глаз. - Ну что, хорошенького понемножку. Вас подождать?
- Нет, спасибо. Мне в другую сторону. - "Интересно, а в какую ему?"
- Ясно. Мерси за игру. До встречи.
И Воронов, сняв с ее лба край полотенца и подхватив свою сумку, пружинистой походкой отправился в раздевалку. Второй конец полотенца он по-прежнему прижимал к глазу.
Потом он некоторое время ходил на работу в темных очках. А Елена еще несколько раз выбиралась на "Петроградец", но, хотя делала она это в разное время, Воронова там не заставала. Служительница сказала ей, что после той игры он больше не появлялся.
"Глазки бережет, лапушка, - подумала Елена. - А жаль - лично я не прочь бы повторить!"
II
В сентябре у работающих и учащихся горожан началась ежегодная трудовая повинность, которую газеты гордо и глупо называли "битвой за урожай". Для отдела главного технолога это было привычное, отработанное и в целом очень приятное мероприятие.