- А почему колеса у поезда стучат? - Алешка делал последние попытки растормошить компанию.
На него лениво взглянули, сразу отвернувшись к окну.
- Площадь круга какая? - бередил он Ляльку.
- Пи эр квадрат...
Но шутка не удалась, так как уныло раскрыл ее Женька:
- И дураку ясно, что этот квадрат и стучит. Алешка заткнулся обиженно, потом промямлил, непонятно кому в отместку:
- Терпеть не могу эту большую деревню.
- Москва, объевшись финскими сырами, - речитативом в такт стуку колес начала читать стихи Лялька, - мадьярской ветчиной и яйцами датчан, глядит на русских иностранными глазами тбилисских и бобруйских парижан.
- И все-таки, - тряхнула выгоревшими волосами Вера, - Москва! Какой огромный странноприимный дом. Всяк на Руси бездомный, мы все к тебе придем.
Оформлять Танины документы в общежитии не пришлось. Переговорив за стойкой с администрацией, Вера увела ее к себе в комнату, где жила одна, точнее, с мертвячкой, то бишь с прописанной "мертвой душой". Она отдала в пользование свой пропуск, объяснив некоторые премудрости обходных маневров мимо консьержек. Несмотря на обшарпанные стены и скрипучий паркет, ее комната показалась Тане уютной. Вера с момента приезда здесь почти не ночевала, только иногда тревожа Таню под утро. Вопросов Таня, естественно, не задавала... Новая подруга сразу предостерегла:
- На меня не оглядывайся. Будь как дома и не суди строго.
- Да уж неси свою соломинку, мне и своего бревна хватит, - успокоила ее Таня.
Вера была женщиной общительной, и, судя по всему, здесь к ней относились с большим уважением. Без конца кто-то забегал, просто так или со своими нуждами. В отсутствие хозяйки общались с Таней. Знакомства были небезынтересными и лепились сами собой. На кухне, в коридоре, около междугородного автомата, в лифте. Две высотки на улице Островитянова гудели как улей, до утра был слышен многоязычный гомон. Тасовались по этажам интересы всех мастей: от благородных пиковых до казенных треф.
Да и споры здесь не были только научными. На почве быта доходило до национальной вражды. Однажды пришлось наблюдать ссору на кухне вокруг казенного чайника. Узбечка Маруфа тянула чайник на себя с воплем:
- Это моя чайник!
- Нет, моя! - отстаивал справедливость кубинец Эйван.
Испытывая некоторую неловкость перед иностранцем, Таня вмешалась:
- Маруфа, не "моя", а "мой".
Маруфа неожиданно стала перед ней извиняться:
- Я не знала, что это твой.
Голова от всего этого шла кругом. Из Пущина прикатил Алешка с грузином Цотне. Последний оглоушил Таню красивой историей какого-то нового вируса шестиконечной формы. Рассказывал об этой экзотике с красивым странным названием AIDS - будто песню пел. И показывал его торжественную поступь в истории человечества. Потом ребята, подхватив девушек, повезли их и "чачу при свечах" в высотку эмгэушки. Вход туда оказазался по пропускам, выписывать которые следовало загодя, но у молодцев была своя практика. Они оставили девушек дожидаться у одного из четырех контролируемы входов, вошли внутрь с другого и уже через решетку передали спустя минут десять временные пропуска с несклоняемыми фамилиями Кобзарь и Мозель.
- Между прочим, - с некоторой долей гордости проинформировала Вера, - в мире всего три универа вход куда контролируется охраной: Сантьяго-де-Чили, Сеул в Корее и родной МГУ. Но, как видишь, напрасно.
Мужчины угощали мясом. Его название для ушей ленинградки Тани показалось новым - духовое. И несмотря на это, съедено было куда быстрее, чем приготовлено. Скоро было выпито все спиртное. А вечер только начинался.