Александр Иванович протянул руку к крайнему, аккуратно тронул за стебель, примеряясь, и отшатнулся: лепестки явственно тянулись к его пальцам.
Тьфу ты, гадость какая, сморщился он, брезгливо вытирая ладонь о брюки. Некоторое время провел возле клумбы на корточках, притрагиваясь к лепесткам сучком, а затем, осмелев, пальцем, строя различные предположения о внутреннем устройстве странных цветов и совершенно забыв о деле, которое привело его сюда. Наконец, вспомнив, решительно обломил один из них, выбрав поплоше, сунул в планшетку. Потом огляделся вокруг поискал следы. Ничего. Сходил на вокзал, возле которого старухи шеренгой продавали букеты, заглянул в их корзины. Все не то: георгины, пионы да гладиолусы. Поинтересовался: не торговал ли кто позавчера необычными цветами? Нет. А вчера? Нет.
Вот и все, что успел он сделать. Об этом и доложил капитану. Тот хмуро напомнил:
Шесть дней вам осталось. Давайте опять к Билибину, составьте протокол. Походите по своим бандитам, может, нащупаете. Шесть дней осталось.
И словно бы ненароком подвинул локтем все те же папки с материалами по участкам. Тут Александр Иванович заволновался всерьез:
Да что случилось-то, хоть объясните. Никогда такого не было!
А то случилось, товарищ лейтенант, что отделение наше позорить не позволим! В управлении уже знают, интересовались: что за участковый, если вам приходится из управления о нарушениях сообщать? Ясно теперь?
Вот теперь Калинушкин все понял. «Накляузничали! с горечью думал он, выходя от начальника и вытирая ладонью мокрую шею. Конечно, раз в область сообщили Насчет пенсии капитан, конечно, хватил. Не могут за такое уволить. А образование? Восемь классов. Вот и скажут: сколько образованных вокруг, что вы его держите с восемью классами? Опять же, капитан много раз предупреждал об озорстве, это верно. Значит, могут сказать, не справляюсь Сторож я, что ли, цветы караулить? Мое дело расследовать, нарушителя найти».
А как его найти? Если б не цветы, другое тогда ясно: он направился бы к Петьке, или к Павлову, или еще к кому-нибудь из забулдыг, которые у него на особом учете состояли на прежнем участке и на которых он даже особый график составил, чтобы предупреждать нарушения. Правда, графиком пользоваться Калинушкину не пришлось. Сослуживцы, которым он принес расчерченную тетрадь, сначала ничего не поняли. Александр Иванович объяснил:
Здесь по годам какие нарушения были у меня на участке, здесь кто нарушители. Причины. Место. Год рождения. Сведения: родители, дружки Тут что с ними дальше стало; которые уехали у соседей справки навел, точности, конечно, нет. Теперь так: у каждого своя линия выходит. Вот. Тут они пересекаются. Что же получается?
Товарищи сказали решительно:
Помнишь фильм индийский «Бродяга»? Сын вора будет вором, сын честного человека будет честным человеком. Вот что у тебя получается, Саша!
Калинушкин стал спорить, что совсем не тот вывод получается, но его слушать не стали, а посоветовали спрятать тетрадку подальше, не то капитан увидит, влепит ему как следует.
Сейчас, пожалуй, и график не помог бы
Тут Александр Иванович как бы услышал укоризненный голос своего начальника: «Опять философствуете!» рывком надвинул фуражку на самые брови и выскочил из отделения. Направляясь к институтскому городку, он испытывал такое чувство, словно вышел на всесоюзный розыск: так же сверлил взглядом прохожих и ловил обостренным слухом обрывки разговоров и столь же напряженно ощущал каждый мускул тела. Разница была лишь в том, что думал он при этом: «Поймаю морду набью! Ей-богу, набью!»
Билибиных опять не оказалось дома. Чтобы не терять времени, Калинушкин пошел по соседям. Он представлялся, если не был знаком, говорил, что, мол, скоро комиссия должна наведаться санитарная: чтобы не опозориться, надо бы немного чистоту навести вокруг. Походив по дворам, как бы между прочим заглядывал в мусорные баки: цветы небось уже завяли, на помойке лежат. Потом заводил разговор о деле: хорошо, когда цветы, надо бы побольше разводить и своими силами, не ждать, пока в жэке соберутся, теперь новые сорта есть, красивые и запах особенный, у Билибиных, например, не видели? Под конец просил водой напоить, вслед за хозяином шел в дом, быстренько окидывал взглядом комнаты Нет, никаких результатов. Еще больше расстроил его разговор у Соловьевых. Александр Иванович сначала хотел этот дом миновать, вспомнив инцидент с хозяйкой, однако Соловьев сам его окликнул, пришлось лейтенанту не спрашивать, а отвечать:
Вы, наверное, насчет цветов пропавших?
Так точно.
Есть новости?
Следствие идет.
Ищите, ищите. Дело принципиальное. Билибин крупный ученый, мы не позволим, чтобы хулиганы ему настроение портили. Плохое настроение ученого может стоить миллионы рублей. И не только рублей
Тут Соловьев значительно вздернул подбородок, намекая на что-то совсем уж важное, государственное. С тем Калинушкин и ушел.
Теперь оставалась последняя надежда Николай Фетисов. Собственно, обход следовало начинать именно с него. Дом Фетисовых стоял на отшибе, на самой окраине Ярцевска, ближе других к институтским коттеджам. Николая знали здесь многие, и он многих знал, потому что работал в институтских мастерских, а по совместительству в жэке. Числился он там слесарем-сантехником, но был мастером на все руки, и редко кто из жителей нового городка не прибегал к его услугам, когда возникала необходимость в дополнительном благоустройстве квартиры. Дверь ли обить, антресоли навесить в коридоре или даже камин сложить все шли на поклон к Фетисову. Он являлся, окидывал взглядом фронт предстоящей работы, называл цену.
Да ты что! охал заказчик. Тебе работы на полдня!
Николай, нахалюга, невозмутимо поворачивал к двери. Заказчик вприпрыжку догонял его. Фетисов лениво объяснял:
Тебе квартиру дали без антресоля, верно? Вон у соседа антресоль, а у тебя шиш. Значит, ему по закону полагается, а тебе не полагается, понял? Теперь тебе только большое начальство эту антресоль может разрешить. А может и отказать. Давай добивайся, тогда я к тебе от жэка приду и задарма ее в лучшем виде пришкандоблю.
Заказчик, ошарашенный неотразимой фетисовской логикой, обычно махал рукой:
Начинай!
Лет пятнадцать назад о Фетисове ходили разные слухи, прежний участковый насчет него особо предупреждал. Но это было давно, и давно уже Николай работал в солидной организации, так что Калинушкин, сначала взявший его на особую заметку, в конце концов поверил в моральную устойчивость Фетисова и порой даже заворачивал к нему зимой в мороз после обхода участка обогреться.
Николая участковый невольно оставил напоследок, чтобы не исчезла надежда.
Служба у Фетисова была непыльная: сутки дежурил, двое работал по квартирам. Калинушкину повезло: Николай сидел дома навеселе по случаю Ильина дня и встретил участкового как родного брата.
А-а, заорал он, причесывая пятерней всклокоченные волосы, милиция! Заходи, заходи, милиция, садись!
Александр Иванович присел к столу под старую, шатром, яблоню.
Пьешь все?
А что мне не пить? Во-первых праздник, во-вторых честно заработал, в-пятых не во зло употребляю, в-шестых скучно, а так, глядишь, хоть голова поболит
Непослушный фетисовский язык продолжал нести что-то пьяное, но глаза его, нахальные, круглые, оставались совершенно трезвыми.
Хотя Калинушкин знал, что Николай давно не занимается глупостями честных денег у него всегда полон карман, притворство Фетисова озадачило участкового, и он, как и всем, завернул насчет санитарной комиссии, осмотрел мусорный ящик и попросил водички. В животе у него булькало и переливалось уже литра два воды, сырой и кипяченой, водопроводной и колодезной, просьбу свою он произнес поэтому с некоторым замешательством.
Но вместо того чтобы пойти за водой или предложить самому лейтенанту напиться в доме, Фетисов, наклонившись, запустил лапу в траву и выхватил оттуда бутылку боржома.
От этой газировки живот пучит, скривился Александр Иванович, взял стакан и шагнул к крыльцу.
Пашка! крикнул Фетисов. Ну-ка вынеси воды дяде Саше!
Над подоконником осторожно, как над бруствером окопа, приподнялась белобрысая Пашкина макушка; несколько мгновений Пашка и Калинушкин с опаской смотрели друг на друга, поскольку у обоих в памяти еще свежа была история с ворованной клубникой и кастрюлей, надетой на Пашкину голову. Теперь мальчишка пытался определить, не по этой ли причине явился к ним участковый, а Александр Иванович, в свою очередь, не пожаловался ли тот родителям. Обменявшись взглядами, оба поняли, что опасаться им нечего, и тогда Пашка одним прыжком перемахнул через подоконник во двор.