- Звёзды? - Оживляюсь я. Она права! Если облака так рано рассеялись, то возможно сегодняшней ночью появятся звёзды.
- Да! О, господи! Я так рада, что ты идёшь! - Она направляется к парковке по лестнице вниз и потом через сад, организованный в геометрическом стиле, где всем растениям придали какую-то форму и установлены фонтаны, выложенные жёлтой и синей плиткой. Она набирает побольше воздуха, и выдаёт серию предложений так быстро, что только после того, как она садится в машину и закрывает дверь, я понимаю, что она сказала.
- В машине Скотта нам всем не хватит места, поэтому ты едешь с Рио, идёт? Увидимся там! - Скотт тоже садится в машину, и они срываются с места, словно сбегают с места преступления.
Я поворачиваюсь и вижу Рая, стоящего рядом со мной и улыбающегося.
- Тогда едем со мной? Отлично!
Грёбаный потоп! Тайлер что, подставила меня?
Только из-за того, что его грузовик такой прекрасный. Я запрокидываю назад голову и закрываю глаза, позволяя ветерку из открытого окна обдувать моё лицо. Амон-Ра, я люблю этот грузовик!
- Так что ты думаешь про Сан-Диего? - Спрашивает Рио на беглом арабском, дополняя его египетским акцентом. Он постукивает по рулю, глаза смотрят вперёд на дорогу, но ямочка на щеке намекает, что он хочет улыбаться своей глупой улыбкой и это всё, что он может не делать.
Борюсь с соблазном ответить ему на языке урду и предпочитаю говорить на английском.
- Прекрасное место. - Если не вспоминать мерзких наркозависимых воров, которые нанесли ущерб моим личным вещам. - Почему ты не оставляешь попытку разговаривать со мной на арабском?
- Не знаю, наверное, думаю, что ты скучаешь по дому.
- Поверь мне, не скучаю. Наоборот. Меня тошнит от дома. Поэтому-то я и здесь. - Онпоказушник, уж такова его натура. Не дам и мумифицированной кошки за то, чтобы выяснить, знает он арабский язык или нет. Добавляю позёрство в список причин, почему мне никогда не понравится Рай настолько сильно, что ситуация может принять опасный оборот. И потом я злюсь, что я вообще чувствую необходимость в составлении подобного списка, что также стоит сделать пунктом в списке того, что мне не стоит иметь.
- Ну что, я уже не незнакомец? - Спрашивает он.
- Чего?
- Ты едешь в моей машине, что должно быть означает, что я уже не незнакомец.
- Вообще-то, чем больше времени я провожу с тобой, тем большем незнакомцем ты становишься.
Рио смеётся, но звонит его телефон, и он достаёт его.
- Ага? ... Совсем негде припарковаться?... Ну да, давайте встретимся там... Да без проблем. Пока.
Он сворачивает с главной дороги. Мы петляем по холмам, и дразнящие проблески океана ослепляют меня. Он по-прежнему шокирует меня каждый раз, когда я приезжаю на какой-нибудь холм и вижу, как океан простирается до горизонта. Мне становится не по себе от такого количества воды. Мои глаза всё время пытаются превратить его в песок, мерцание потоков тепла, во что-то, что имеет значение.
Я не узнаю окрестности, дома большие и находятся близко друг к другу. На такой маленький клочок земли они втиснули столько домов, сколько смогли. Автомобили припаркованы вдоль всей узкой улочки, а ребята, несущие доски для сёрфинга, идут босиком по асфальту.
В этом городе не хватает пространства. Куда ни посмотри. Мне нужно свободное пространство. Я хочу в пустыню. Я хочу иметь возможность смотреть в единственном направлении и ничего там не видеть.
Вот же дерьмо! Я скучаю по дому. Нет, не скучаю, нет!
Рио тормозит, и я вижу машину Скотта (цвет блевотины, скрещенной с ржавчиной), стоящую на подъездной дорожке к огромному дому, декорированному огромными греческими колоннами и фонтаном. В целом всё выглядит так нарочито, что граничит со смехотворностью. Ладно, немного посмеюсь.
- А мы можем парковаться здесь? - Спрашиваю я.
- Всё нормально, мы знаем хозяев.
Я показываю головой на уродливое здание.
- А архитекторов ты знаешь? Потому что их следует пристрелить.
- Ну да, согласен. - Его рот снова кривится в этой его улыбке, что меня просто бесит. Вечно он выглядит так, будто живёт в своём собственном мирке, его голубые глаза никогда до конца не фокусируются на этом мире, за исключением того короткого времени, у кафе со смузи. Не то, что я хочу, чтобы они фокусировались на мне, но всё же.
Рио припарковывается за машиной Скотта. Тайлер уже выбралась из машины и теперь вытаскивает из багажника полотенца и большую хлопчатобумажную сумку.
- Вы, ребят, сгоняйте за пиццей и приходите сюда. Так, Айседора, какой хочешь купальник в маргаритках или розовый?
Кто эта девушка и как я оказалась здесь?
Спустя полчаса мы с ней одни сидим на песке. Ну, как одни, вместе с порядка четырьмястами миллиардами других людей. К счастью, у Тайлер есть чёрная накидка для этого болезненно пастельного цвета бикини на мне. Всего семь минут мне требуется, чтобы набрать смс Сириусу о том, что меня не нужно забирать домой, и я чувствую себя лучше. Он отвечает, заодно напоминая о новой системе безопасности. Хотя в этом нет нужды. Я провела несколько бессонных часов прошлой ночью за чтением руководства и запоминанием принципа её работы.
Тайлер вытягивает ноги за края огромного полотенца и закапывает пальцы ног в песок, опираясь сзади на локти.
- Если парни не вернутся с нашей пиццей через пять минут, я умру от голода.
- Скотт кажется приятным человеком, - говорю я, осторожно поглядывая на воду. Мне хочется, чтобы по её другую сторону тоже был берег. И никаких волн. Тогда мне бы она понравилась.
Тайлер улыбается и счастливо смотрит на воду.
- Он такой. А ещё оногромный-преогромный придурок. Я люблю его. Но серьёзно, если он не вернётся в ближайшее время, всё кончено. Я сделаю предложение следующему парню, который пройдёт мимо с чем-то съедобным.
- Изменщица, - говорит Скотт из-за спины, элегантным жестом укладывая коробку с пиццей. Рио ставит другую поверх первой и передаёт мне бутылку "Кока-Колы".
О, слава, слава кофеину и сахару! Я готова на всё, пока у меня есть что-либо из этой парочки. Моя мать никогда не разрешала мне пить соду, теперь у меня есть столько, сколько я могу иметь, с тех пор как я здесь. Она правая зависима и от этого у меня болит голова, но мне плевать.
- Спасибо. Сколько я тебе должна?
Он небрежно машет рукой и плюхается в песок рядом со мной.
- Ничего, не переживай насчёт этого.
Я хмурюсь.
- Я верну деньги.
- Принесёшь счёт в следующий раз.
Что значит "в следующий раз"? Он думает, что так будет постоянно? Хоть это и не звучит как приглашение на свидание, ведь не американские ли парни должны всегда платить за девушек?
Грёбаный потоп! Так глупо. Бесплатная еда всегда бесплатная еда. Я делаю длинный глоток и беру кусок пиццы, на который свалена куча из овощей. Куски сыра толстые, корочка не сильно крепкая, чтобы выдерживать вес начинки. Мне приходилось есть пиццу пару раз, но этасамая лучшая.
Скотт вздрагивает, и вытягивает кусочек сыра из другой коробки.
- Как вы можете есть всё это? Тут так грязно. Вы не чувствуете всю чистоту идеального сочетания соуса, хлеба и сыра.
Я снова откусываю и пожимаю плечами.
- Как интересно, это же самая лучшая пицца из того, что я когда-либо ела.
Рио сияет.
- Я же говорил, что яресторанный путеводитель. Тебе следует доверять мне.
- Учту, - говорю я, безуспешно стараясь сдерживать улыбку.
Скотт всё также в смятении смотрит на мой кусок.
- Нолук! От одной только мысли о том, чтобы впиваться в него зубами..., - он вздрагивает.
- Я могу есть лук, как яблоки, - утверждаю я.
- Иди ты! - Говорит Тайлер.
- Я всё время его ела, сколько себя помню. Было не сложно. - Древние египтяне обожают лук, и моя мать никогда бы не прошла мимо. Запах от него не из приятных, но они добавляют нужное количество запаха и фактуры почти во всё. Некоторые блюда невозможно приготовить без обилия лука, насколько я знаю. Исида постоянно режет его так же мелко, каким я представляю себе снег.
- Это самая противная вещь, которую я слышал. - Глаза Скотта округляются от обожания и ужаса.
Я выбираю кусок лука побольше, и кладу между сомкнутых губ, медленно всасывая ртом и жуя, пародируя Хаткор.
Тайлер смеётся.
- Сексуально!
- Даже не думай о том, чтобы когда-либо это повторять, - говорит Скотт. - Отказываюсь целовать тебя, если ты будешь есть лук.
- Можно подумать, ты сможешь устоять! - Тайлер заканчивает есть свой сыр, и берёт кусок с овощами, вызывающе вскидывая брови.
- Ты оказываешь дурное влияние на мою девушку. - Скотт надувает губы, когда покрытый луком кусок исчезает во рту Тайлер. - Рио, скажи им, что это отвратительно.
Мы все смотрим на Рио, и видим его отстранённо жующим свою пиццу, пока он записывает что-то в один из своих блокнотов. Естественно. Что за странный человек!
Он продолжает писать в блокноте, даже пока мы плаваем. Тот, кто говорит, что в Сан-Диего чудесный океан, в действительности имеет в виду, что вода доставляется сюда прямо из Арктики. Волны бесят меня, но я напоминаю себе об их самом большом достоинствев них нет бегемотов.
Мы доедаем пиццу и от души веселимся, играя в "самый дурацкий купальник". Даже занявшая первое место женщина в мини-бикини на последнем месяце беременности удостоена всего одного взгляда Блокнотного Мальчика.
Я не понимаю, почему Скотт и Тайлер любят проводить с ним время. Какой интерес? Он же может заменять мебель или типа того. Правда, очень красивую мебель, но всё же.
Возле меня в песок падает волейбольный мяч, я смотрю наверх и вижу двух парней в пляжных шортах на бёдрах, которые стеснительно улыбаются.
- Привет, прости. Хочешь играть?
- Нет, спасибо.
- Идём!
- И снова нет, спасибо. - Я даже не напрягаюсь и не поднимаю мяч, чтобы им бросить, и они уходят что-то бурча.
- У, а у них был клёвый пресс. Тебе надо было соглашаться, - говорит Тайлер.
- Телапросто тела. Мне нет до них дела.
- Говоря о телах, - произносит Скотт. Его голова лежит на животе Тайлер. - Брюс Ли мог бы обойти Чака Норриса, если бы они были в расцвете сил.
Понятия не имею, о чём они говорят. Я смотрю на то, какие следы мои стопы оставляют на песке, осторожно наблюдая за горизонтом, когда солнце начинает опускаться. Нет ни облачка. О, прошу, никаких облаков!
Тайлер убирает с себя его голову.
- Не мог бы! Рио, скажи ему, что он не прав.
Рио поднимает палец, и мы ждём, пока он пишет... и пишет... и пишет. Тайлер и Скотт хихикают, просто наблюдая за ним, будто это игра "как долго он будет писать". Зная этих двоих, скорее всегоэто и есть игра. И вот, спустя две минуты, когда солнце уже почти заходит, он кладёт ручку и закрывает блокнот.
- О чём мы говорим?
- Сейчас? Или вообще в последние три часа? - Острю я, удивляясь тому, насколько озлоблённо это звучит. Меня совершенно не напрягает, что находясь с нами, он нас игнорирует.
Он улыбается, смотрит мне прямо в глаза и у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что он наконец-то здесь, обращается ко мне и только ко мне.
- Сейчас.
- Тебе следует извинить Рио, - говорит Скотт. - Он у нас поэт.
- Как-то так. - Рио закатывает глаза и обрывает ту связь, и я ощущаю, что снова могу дышать.
- Спроси его, какие стихи он пишет, - лицо Скотта преображается от глупой улыбки. Тайлер наклоняется через меня и сочувственно гладит Рио по ноге.
- Что за стихи ты пишешь? - Спрашиваю я ровным голосом.
- Поэму! - кричит Скотт. - Он сочиняет поэму!
Рио пожимает плечами.
- Всё так.
- Поэма? Что это значит?
Он кладёт свой блокнот в сумку, снова поворачивается ко мне, и клянусь, я физически ощущаю на себе его взгляд. Его глаза настолько прекрасные и я надеюсь, что он начнёт смотреть на кого-нибудь другого.
- Длинная-предлинная. По всем обычаям. Начинается с кульминации истории, в ней всегда есть загадка и такой строгий размер, что приходится взывать к музе. В моём случаеэто Каллиопа. Получается немного схоже с сюжетом "Иллиады". Знакома с ней?
- Конечно. Я читала её по ночам, пока никто не видел, на своём ноутбуке.
Все окидывают меня странным взглядом.
- Почему? - спрашивает Тайлер.
- А, мама не очень-то симпатизирует грекам.
- Серьёзно?
- Ну да. Не поклонница. Поэтому мне приходилось тайком читать "Иллиаду" и "Одиссея".
- Я-то думала, что у меня странная мама, запрещающая мне читать книги о вампирах, - говорит Тайлер. - Тогда не рассказывай ей о том, что знакома с Рио.
- Почему?
- Полнокровный грек, - он смеётся, показывая свою ямочку и свою кожу, которая тоже совершенство. Может со мной что-то не так, раз я хочу видеться с ним ещё больше, просто потому что он грек и это убьёт мою мать?
Тайлер что-то шепчет Скотту на ухо, и они оба подпрыгивают.
- Сейчас вернёмся! - Говорит она, и, взявшись за руку, они устремляются куда-то вдоль берега.
- Они ведь уходят, чтобы вдоволь нацеловаться? - Спрашиваю я, хмурясь.
- Возможно.
- Не круто.
Я и Рио сидим, глядя на океан, в то время как солнце ускоряет своё погружение. Я чувствую, что мне следует продолжать смотреть на воду. Она мерцает своим блестящим, темнеющим синим цветом. Это потрясающе. Мне стоит приходить сюда в это время каждый вечер. Теперь меня не беспокоит близость с водой.
- Итак, - спрашиваю я, ощущая его справа от себя, и желая поговорить о чём-нибудь нормальном, - почему поэма?
- Знаю, тебе покажется странным, но это не то, что каждый хотел бы прочесть. Я вырос на подобных историях, на мифологии и поэмакрасивый способ придать миру значимости. К тому же, я питаю большие надежды, что моя поэзия принесёт именно то, что я действительно хочу. - Он нарочно делает паузу. Он хочет, чтобы я спрашивала его об этом.
Но я спрашиваю о другом.
- Разве не всех героев в греческой мифологии всегда ждёт печальный финал?
Он смеётся.
- Очень многих. Но кто-то скажет, будто то, что я пишуэто трагедия сама по себе. Так что я восстанавливаю культурную справедливость. А чем тебе нравится заниматься, Айси?
- Вот уж нет, яне Айси.
- Прости, я решил, что тыточно не Дора.
- Нет, яАйседора.
- И никаких прозвищ?
- Меня зовут Айседора. Это то, кем я являюсь. Ненавижу прозвища.
- Прости. Не знал, что это так важно. - Его слова кажутся искренними.
Я вздыхаю.
- Не совсем. Ну, или ты прав. Просто это... связано с культурой. Твоё имя определяет твою суть, оно определяет тебя. Древние египтяне верили в то, что имена имели сильное влияние. Если ты отнимаешь чьё-то имя или меняешь его, то ты отнимаешь частицу этого человека. Тыэто твоё имя. - Я хмурюсь, думая обо всех своих глупых родственниках, которые, даже не потрудились запомнить моё имя. Мама, которая постоянно называет меня именами животных, не особо заинтересована в том, чтобы видеть во мне меняАйседору. Я просто ещё один ребёнок, просто очередной ребёнок, который станет прославлять её, когда вырастет, а потом его можно будет заменить.