Придется нам ночевать здесь,сказала Агния Петровна.Только есть ли у нее керосин.
Она взяла в руки коптящую керосиновую лампу и слегка встряхнула.
Лампа пуста. Ты посиди здесь, а я схожу к себе за керосином.
Агния Петровна, я боюсь. Оставайтесь вы, я схожу...
Ну, глупая! Чего ж тут бояться? В жизни еще и не такое встретится. Тебя посылать опасно: не ровен чассобьешься с дороги. Я сейчас... Посиди минутку...
Агния Петровна ушла. Женя уселась поодаль и не сводила глаз с покойной. Вдруг ей пришла мысль, что в смерти Марии Петровны виновата она, Женя Журавина: «Ну, почему не пошла с ребятами я? Ничего бы этого не было...»
Ей до боли стало жаль старую учительницу. Она вспомнила, как они впервые встретились, как строго обошлась с нею Мария Петровна и как затем постепенно «теплела», стала приглашать к себе, угощала, показывала все, что было у нее лучшего, предлагала брать все, что нужно, особенно книги. А книг было много, и среди них такие же старые, как, пожалуй, и сама учительница, изданные в начале нашего века, книгировесники и спутники, главным образом учебники, по которым она училась, и другие, по которым учила ребят.
«А я, кажется, ни разу не сказала ей ласкового слова. А надо было помогать, как матери, ухаживать, как за больной...» Женя расплакалась, и желтый кружок пламени над лампой расплылся в большой тусклый круг, а бурая струйка копоти, поднимавшаяся к потолку, разрослась в целое дерево. И вдруг лампа погасла, все потонуло в непроглядной темноте, только чуть выделялись два серых пятнаоконца. Женя, не отдавая себе отчета в том, что делает, нащупала дверь, осторожно открыла и вышла в коридор. Над крышей и возле стен буйствовал снежный смерч; домишко скрипел и, казалось, напрягал все силы, чтобы удержаться на месте. В коридоре Женя почувствовала еще больший страх, выбежала на крыльцо, сделала шаг вперед и очутилась по пояс в сугробе.
Ой, что ж это я делаю? Идти нельзя... Постою здесь.Она прислонилась к стене и жадно вдыхала холодный воздух.
Меж тем метель швыряла в нее охапки снега, забивала уши, глаза, рукава.
Постою, пока не придет Агния Петровна.
Рядом с нею светилось оконце на кухне Лысиковых, но постучать к ним казалось кощунством: происшедшее представлялось таким большим и торжественным, что она предпочла слушать голоса вьюги, нежели, как ей казалось, неискренние соболезнования соседей, живших не в ладах с Марией Петровной.
Сколько простояла Женя и сколько бы еще могла простоять, если бы на нее не наткнулась Агния Петровна,трудно сказать.
Ты это что? Что с тобою? Ты вся в снегу! Женя, очнись!
Ах, это вы... А я, кажется, задремала...
Нашла где дремать... Вот глупая. Ну, пойдем. Да стряхни с себя снег!.. Ты же в сугроб превратилась!
Через минуту комната покойной приняла прежний вид. Две женщины, молодая и старая, прислонившись друг к другу, сидели возле печи; керосиновая лампа по-прежнему коптила, окна были залеплены снегом...
Ночи, казалось, не будет конца. Агния Петровна рассказала Жене о своей жизни.
Муж Агнии Петровны погиб на фронте во время первой мировой войны; старший сын и дочь вступили в комсомол, как только возникла эта организация, разъехались в разные концы страны. Письма, вначале частые, горячие и длинные, постепенно становились все реже и короче. Второй сын погиб в войне с белофиннами.
Что же поделаешь? Видно, такое нынче время. Вот и ты оторвалась от своих и куда закатилась,говорила она Жене, прижимая ее к своему плечу.
Женя покорно прислонилась да так и просидела до утра.
Теперь чем мы живем, старые люди? Не своим личныммного ли нам надо? И не родичамигде они? А нашим общим, советским. Хорошо онозначит, и моим детям и мне хорошо, а плохозначит плохо всем, и плохое надо изживать. Пора бы и в сторону отойтивам, молодым, уступить дорогу; да как отойдешь? Кому передам школу?
Вот и жду смену, чтобы отойти и глядеть с радостью, как у вас лучше нашего получается.
У Марии Петровны жизнь сложилась по-другому. Ее жениха, студента, арестовали за месяц до свадьбы, сослали в Сибирь, и там он умер от туберкулеза. И это зажгло в ней непримиримую ненависть к самодержавию, ко всяческой неправде, в большом и малом. Не было на земле человека, какой бы пост он ни занимал, которому бы она не говорила правду в глаза. Счастье ее, что вот уже почти четверть века она жила при советской власти. Тут и бездушный понимал, что за ней стоит большая правда, и поэтому уступал. Она была у населения поселка вечным ходатаем и заступницей, делила печали и радости каждой семьи в отдельности и всех вместе.
Да, а ты знаешь, ведь она тебе завещала все свое добро. Однажды, когда ты ушла на урок, она при всех сказала: «Вот моя наследница. Пусть она распорядится моим добром, как ей захочется».
Агния Петровна, да зачем это мне? Ничего я не возьму. Я боюсь притронуться к этому.
Воля покойной священна...
Тайфун бушевал двое суток и оборвался так же внезапно, как и налетел. Сугробы намело по самые крыши, залепило снегом стены домов, окна, деревья; но когда небо очистилось и над морем поднялось солнце, мир сразу же помолодел и, казалось, сам на себя загляделся. Никем не потревоженный, чистый, белый до боли в глазах, лежал снег, сверкавший неисчислимыми искорками. Люди тоже казались помолодевшими, и, как ни хотели иные сделать приличное случаю печальное лицо, улыбка, как солнце из-за туч, прогоняла грусть, и разговор сам собою переключался на что-нибудь веселое. То же происходило и с Женей. Люди, кто с лопатой, а кто и без нее, смело лезли в глубокий снег, прокладывая тропинки; подростки толкали друг друга в сугробы, и ей захотелось во всем этом принимать участие. Увидев уборщицу, разгребавшую снег возле школы, Женя направилась к ней:
Тетя Шура, давайте-ка я!
Что вы, Михайловна! Разве это ваше дело?
Женя выхватила лопату и, так как «тетя» была немногим старше «племянницы», бросила в нее большой белый ком, который рассыпался по плечам, опушил волосы, ресницы. «Тетя» не осталась в долгу, и через минуту обе, потеряв степенность, швыряли одна в другую охапки рассыпчатого снега. Только когда уборщица спросила о времени похорон, Женя пришла в себя:
Ой, да сегодня же... Как же я пойду такая. Тетя Шура, отряхните меня хорошенько.
... Похоронная процессия протянулась через весь поселок. Всестарые, и малые, и женщины с грудными детьмивышли проводить в последний путь свою учительницу. Впереди ученики старших классов несли на подушечках награды: медаль «За трудовую доблесть» и орден Трудового Красного Знамени, а также венки из хвои пихт и веток комнатных растений; за ними четыре пожилых рыбака, когда-то ученики покойной, несли гроб, за гробом шло население поселка.
Когда все подтянулись и расположились вокруг могилы, рядом с которой стоял открытый гроб, выступила Агния Петровна.
Товарищи, Мария Петровна ушла от нас, ушел самый совестливый и самый беспокойный человек. А беспокойство ее было не о себе, и жила она не для себядля всех. Сорок два года служила она народу, служила честно, бескорыстно, от всего сердца. Пусть же будет ей пухом земля, а мы унесем в сердце светлую память о ней и будем, как она, любить правду, народ, родину, служить им так же, как и она: бескорыстно и от всего сердца...
Пожилой мужчина, один из тех, кто нес гроб учительницы, сказал:
Мария Петровна учила нас, учила наших детей, а потом и внуков. Она пришла к вам девчонкойэто было еще на западе,а когда переселились сюда, переселилась и она. Она нас и учила, и лечила, и судила, и была нашим ходатаем перед начальством. Верно сказано: жила не для себядля других. Спасибо ей за ее труд, за тревогу обо всех. Место мы выбрали ей хорошее, далеко видно. А могилку ее мы огородим и памятник поставим. Такими людьми правда держится. За себя не постоит, а за правдуни перед кем не отступит...
Когда гроб опустили в могилу и все стали бросать по горстке земли, женщины расплакались, ученики сосредоточились, точно на какой-то миг и они стали взрослыми.
Женя ушла с кладбища последней. Свежий холмик могилки, один не прикрытый пеленою снега, вдруг наступившая тишина, и эта изумительная прозрачность воздуха, и безбрежные дали над морем и над горами наполнили душу чувством величия жизни. Она остановилась, осмотрелась и словно все вокруг увидела впервые: какая же она, земля! какая жизнь!..