Но она не волшебница! Это, должно быть, какая-то ошибка!
Мастер Кроуфорд, я думаю, что
Молчать! Думаешь, мы приехали в вашу глушь ради одного отступника? МыПоследняя Стража, те, кто убивают волшебников. И онаодна из них. Выродок.
Оливер посмотрел на Абби. Маленькая, дрожащая девочка, его сестра.
Этого не может быть. Вы ошиблись.
Последняя Стража не допускает ошибок. И я, Последний Страж, Кроуфорд Одноглазый, говорю тебе, что эта девочка связана с демоном.
Мысли смешались в голове Оливера. Мелькнула надежда, что все это просто испытание, но тяжесть арбалета в его руках была вполне настоящей, как и острота арбалетного болта.
Подумай сам. Признаки магии незаметны, но очевидны, если присмотришься. Готов поспорить, она всегда знает, где тебя найти.
«Ты чего тут делаешь? раздался позади него шепот, показавшийся в этот миг колокольным звоном. Абби каким-то образом нашла его».
Честь и мораль ничего не значит для волшебников. «Наябедничаю, легко согласилась Абби».
Они знают и видят вещи, которые не могут знать или видеть.
«Как ты меня заметила? У тебя глаза на затылке, что ли?»
И они все испытывают страх перед Последней Стражей. Хотя каждому известно, что праведникам нет причин нас бояться.
«Ну, ты чего ревешь-mo? Он же отступником был, понимаешь? Предал нас всех за золото волшебников».
Абби молчала, лишь тихонько плакала и смотрела на него, даже не пытаясь оправдываться.
Олли сказала вдруг она.
Оливер нажал на спуск плавно, как ему говорили. Щелчок.
Болт вылетел в сторону Абби, но не достиг цели, упав возле ее ног.
Тишина стояла несколько тяжелых мгновений. Абби перестала плакать, зачарованно глядя на арбалетный болт у ее ног; Оливер вслушивался в прерывистое дыхание сестры. А потом она закричала. Так, как кричал староста, когда огонь пожирал его плоть. Так, как человек никогда не должен кричать.
Отец резко схватил руку Сиварда, держащую нож, вывернул, и, ударив Стража локтем в лицо, бросился к дочери. Боли в ноге он словно не чувствовал, двигался быстро. Никто не пытался его остановить. Схватив Абби, отец унес ее в малую комнату, ни разу не взглянув, даже мельком, на сына.
Кроуфорд забрал у Оливера арбалет.
Она не волшебница, сказал он.
Оливер почувствовал, как кружится голова и слабеют ноги.
Но вы же сказали Она делала все, что вы говорили.
Она просто твоя младшая сестра. Это не делает ее виновной в чем-либо.
Оливер перевел взгляд на арбалет Стража.
Повредил спусковой механизм в бою этим утром. Не было времени и нужды чинить.
Чувствуя, как где-то внутри зияет бесконечная пустота, Оливер пошел в малую комнату. Дверь была приоткрыта. Отец стоял на коленях перед Абби, спиной к двери, и держал ее в своих объятиях, пока она вцеплялась в его могучую спину и громко рыдала, уткнувшись в крепкое плечо.
Абби, я я не хотел, сказал Оливер, но сестра не слышала его. Прости меня.
Уходи, сказал отец.
Но я
Отец повернулся, и впервые Оливер увидел его слезы.
Пошел прочь!
Ошарашенный, Оливер сделал шаг назад, вышел из комнаты и закрыл дверь.
Я не монстр, прошептал он.
Не обманывай себя, проходящий мимо Сивард похлопал Оливера по плечу. Мы те, кто мы есть, приятель.
Следом за Сивардом из дома вышел Страж Гарет. Последним хромал Кроуфорд. Оливер поднял голову.
Это было испытание. Вы сказали, что это испытание. Я прошел его?
Кроуфорд потер морщинистый лоб перед ответом.
Я не знаю, парень. Я правда не знаю.
Он ушел и закрыл за собой дверь. Абби снова закричала.
Оливер вернулся в гостиную, без сил привалился к стене и медленно опустился на пол. Абби кричала еще несколько раз за ночь, но потом успокоилась и затихла.
В темноте остались только Оливер и тишина.
Дмитрий Костюкевич | Роман ПридорогинПОЛНЫЕ РЕКИ
1.
Мертвые лежали в домах, мертвые лежали на улицах и площадях Авиньона, мертвые плавали в Роне.
Свинцовые лица со впалыми глазами поднимались к небесам, но молитвы беспомощно жалили грязную изнанку. Смерть селилась в крови, легких и потрохах несчастных, склоняла обезображенные наростами-язвами головы, опускала сухие руки, припудривала глаза стеклянной пылью.
Папа слег, шептали на улицах: то ли мертвые, то ли еще живые. Папа слег и не может встать. Его кровать смердит, будто ночной горшок. Наши дни сочтены
Город стонал, костлявые пальцы тянулись вверх. А внизу были крысы, легион голодных тварей, ждавших эпидемии, как грешники второго пришествия
И дождавшихся.
* * *
Мор пришел в Европу с Востока. Великий шелковый путь привел его в Крым, откуда он отплыл под парусами итальянских судов.
Зима 13471348 годов обнажила жуткий недуг крупных портов южного побережья; наросты уродовали тела покойников на Корсике, Сардинии и Балеарских островах. Течения Средиземного моря играли кораблями, на борту которых не было ни одной живой души.
Хворь словно следовала движению солнца. Она не щадила ни людей, ни животных. Мертвых овец сгребали в кучи и жгли прямо на полях, чтобы тела не достались птице и хищному зверю.
Чума пришла, когда в крупных городах уже не хватало едытри дождливых лета приравняли хлеб к золоту, поэтому высокой смертности многие нашли свое объяснение. Вот только скоро скудные урожаи убирать стало некому; косцы и жнецы, которых не забрал мор, ломили огромные цены, не страшась даже королевских штрафов за лихоимство.
Чума скакала из города в город, словно исполинская блоха. За несколько месяцев осквернила Италию, почти всю Францию (в ноябре 1347 она появилась в Марселе), Арагон, Наварру. В январе 1348 года зараза уже хозяйничала на улицах Монпелье.
В марте хворь принялась опустошать Авиньон
2.
Меня зовут Жоэль Маланфан. Ягенеральный инквизитор Франции. Родился в 1293 году в опутанном виноградниками Бордо Впрочем, это не имеет значения. Разве что поможет отыскать надгробную плиту над моими останками, если их соизволили отдать земле и накрыть камнем, а не предать огню. Да и это видится мне невозможным, столь же маловероятным, как и вычитающие мои записи спустя века в мире с широкими дорогами, проложенными поверх болот и могил.
Читатель моего посмертного будущего, надеюсь, ты разбираешь эти строки в добром здравии, а мир вокруг не задыхается от трупного смрада разлагающихся тел. Надеюсь, вы победили ужас моего времени.
В Авиньон мы въехали на рассвете.
Тяжелые мысли крались за мной и моей свитой во время пути из столицы. Одного из воинов, Бедара, мы оставили в лесу в половине лье от городских ворот. Он до последнего скрывал кровоточащие опухоли под мышками и в паху. Нож Венсана, смею надеяться, принес Бедару облегчение, а не вверг в темные пучины.
Рона по левую руку производила поистине гнетущее впечатление. Я видел такое и раньше: трупы забили реку. Их было так много, что некоторые возвышались над водой, как прокаженные святыекуски плоти, сваленные друг на друга, омываемые ядом, жидкой смертью. Полные реки Отравленные и смердящие.
Под стать реке был и город: полузаброшенный, пропитанный истекающими в землю ядами, которые теперь поднимались зловонными испарениями. Живые люди больше походили на тряпье; тряпье перекатывал ветер.
Моя страна
Болезнь расползалась по Французской равнине; зараженные угасали в муках за дветри ночи, кому-то хватало и половины дня. В пути нас настигли слухи, что смерть распахнула ворота Сен-Дени, парижской коммуны.
Что это? Проклятие или неведомый доселе недуг, древний родственник оспы, тифа, холеры? Кто в нем повинен? Человек или дьявол? Что может взойти на раскаленных солнцем улицах, в протоках бегущего по брусчатке дерьма, в нищете, страхе и одержимости?
Парижский епископ, духовный глава города, до которого, возможно, уже дотянулись щупальца мора, месяц назад наделил священников неслыханным правом по окончании исповеди отпускать грехи всем, кроме должников. Прощение от его имени. К такой щедрости не было никаких посыловни в энцикликах, ни в папских буллах. Хворь была еще за порогом, но жалкий старик уже принялся готовить город к небесам