Я не умру. Не сдамся. Слышу что-то. Гул? (Кажется.) Ребра трещат, ломаются, пронзают кожу. Пронзают сердце. Миг освобождения (Да!). И вновь я тут. Ощущаю, слышу, чувствую (не дышу). Теперь вечность вынужден подыхать. Мой удел. Моя судьба. Верно сказано, малыш (в самую точку). Как меня зовут? Должен вспомнить Нет, не могу (как-то просто).
Красная боль, фиолетовая обреченность и синее страдание. Вдруг ощущаю (кажется?), как становится немного легче дышать. Да, точно. Вижу перед собой светящуюся змею, стремительно ползет ко мне, прыгает на грудь. В рот вливается вода, в нос вливается вода. Нечем дышать (сплевываю).
Яркая вспышка.
Больно (уже меньше). Синий лед, сдавливающий голову, исчезает, и лучи света больно бьют в глаза (у меня есть глаза?). Вижу перед собой девушку (не ту с черными волосами, не Антиклею). Она что-то радостно говорит, глупая, не понимает, что не слышу (теперь слышу).
Я думала, никогда тебя не найду! Гектор! Как ты? Сейчас тебя освобожу, подожди немножко.
Её ладони ложатся на лицо. Так приятно (я вспомнил свое имяГектор). Но тоска никуда не уходит. У меня ничего не получилось.
Хруст.
Глава шестнадцатая. Шифра
Пятьдесят хакима спустя
Боль боли рознь. Даже если вгонять иголку в одно и то же место на пальце. Даже если каждый анимам истязаешь себя до потери сознания. Больиндивидуальна как человек. Не бывает одинаковых лиц, это аксиома. У каждого индивидуума свои привычки, пристрастия; каждый любит и ненавидит по-разному Люди как шрамы. Стоп. Совсем наоборот: шрамы как люди. Всегда есть какая-нибудь особенность: неровный зигзаг зажившей кожи, красное пятно, выделяющееся так же, как звезды в ночном небе. Шифра улыбнулась, провела кончиком лезвия по тыльной стороне ладони, по телу пробежала легкая, сладостная дрожь.
Больжизненная необходимость. Лекарство не только от безмерной тоски и одиночества, но и от бессмысленности существования. Тем-то люди и отличаются от животных, что обожают убивать себе подобных, блаженствуют от своих и чужих страданий хоть и не признаются в этом. Больособый наркотик, который возвращает чувство времени. В двадцать хакима тебе не составляет труда запомнить, какой сегодня анимам. Каждое мгновение уникально. Твой череп еще не переполнен воспоминаниями, как гной в воспаленной ране. Но, перемахнув через сотню хакима, ощущаешь себя иначе. В мире уже не существует ничего удивительного, что засядет в сознании намертво. С ужасом понимаешь одну простую вещь: ты больше не контролируешь время. Нет, не так. Не контролируешь Время. Для тебя анимамы и менсе сливаются в один бесконечный тягостный миг. И самое страшное: начинаешь всё забывать. Когда в последний раз ела? Давно ли общалась с тем парнем, имя которого уже запамятовала. Хоть и прожила с ним всю жизнь.
Будучи загнанным в клетку ты ищешь способы вернуть чувство времени. И тогда настает черед нарушить табу. Тут-то и начинаются прозрения. Например, что без боли невозможно существовать. Чем она сильнее, тем ярче воспоминания! Шифра тихонько засмеялась. Воспоминания, такие теплые и сладкие, вынырнули из тьмы сознания. Вот она хватается за костяной топор и сносит голову седовласой Эроде. Просто так. Из желания навсегда запечатлеть боль одноглазого Кора. Вот её хватает за плечи гигант Коммититур и засовывает в печь. Мгновениеи огонь расплавляет кожу на лице. Крики, борьба. Боль. Вот она понимает, что может наносить сама себе увечья. Достает нож, перекатывает в руках, любуясь блеском металла на лезвии. А затем, не раздумывая, всаживает в колено.
Боль.
Хихикая и усаживаясь поудобнее, Шифра рассматривает собственное тело. Из плеч торчат несколько десятков игл; на груди красуется длинная рваная рана, оставленная наконечником копья; бедра изрезаны до мяса; кожа на руках превратилась в лохмотья. Кровьтеплая, блаженная кровь! стекает из многочисленных ран на горячий песок.
Шифра наслаждается страданиями, как пьянчуга бесплатным вином. Именно боль позволила не сойти с ума. Из группы этим могла похвастаться лишь она одна. Треклятые идиоты щадили себя, боялись причинять друг другу боль, находили иные способы не лишиться рассудка. Совокуплялись во всех немыслимых позах. Двое мужчин и одна девушка. Две девушки и один мужчина. Трах всей группой.
Как же скучно! Неудивительно, что люди потеряли связь с реальностью. Боль куда эффективнее. И надежнее.
Лезвие ножа распороло кожу на запястье, потекла кровь. Крупные алые капли срывались на камни с тихим звуком. Плюм, плюм!
Широко улыбаясь, Шифра огляделась. Чувство реальности вернулось к ней с такой силой, что закружилась голова. Тоска утихла, позволив воспринимать действительность со страшной отчетливостью.
Дом умирал. В стенах хижины вожака зияли огромные дыры, обвалилась крыша. Печи превратились в кучи битого кирпича. Грязные спальные мешки валялись по всей пещере. Стена, на которой Гектор некогда выбил слова бога, была испачкана в чем-то коричневом. Тяжелые запахи давно немытых тел, крови и мужского семени носились по Дому, отчего к горлу подкатывал горький ком.
Недалеко от Шифры сидели на коленях Пилос и Коммититур. Оба перепачкались в грязи и походили на червивых: бледные лица, красные глаза и распухшие кровоточащие десны. Гигант и девушка о чем-то громко спорили до хрипоты, не обращая внимания на окружающий их беспорядок. Шифра прислушалась.
Где мои блескучки? плаксиво, как ребенок, спрашивал Коммититур, чуть не плача. Куда ты дела мои блескучки? Я оставил их здесь, а их нет! Ты украла! Верни, верни мои блескучки!
Я ничего не трогала, едва слышно ответила Пилос, вынырнув из забытья. Мне нет дела до твоих блескучек, когда пропал Сион. Ты случайно не видел его?
«Сион? Кто или что это?»подумала Шифра. Вдруг вспомнила, что уже не первый раз слышит это имя от нее.
Верни мои блескучки! Ты врешь, врешь!
Сион, наверное, уже ушел, сказала Пилос, не обращая внимания на возгласы и слезы великана. Далеко ли? Не знаю. Мне надо догнать
Ты, глупая, съела блескучки! Отдай, пожалуйста! заплакал Коммититур. Он закрыл лицо ладонями, из могучей груди вырвался сдавленный стон. Верни, воровка! Без них Коммититуру будет плохо. Без них нет жизни Коммититуру!
Из-под пальцев выкатывались слезы, повисали на подбородке крохотными яркими алмазами.
Я должна найти Сиона, сказала Пилос, резко вскочила и направилась к склону.
Тяжело вздохнув, Шифра сосредоточилась на боли, обволакивающей тело как теплое одеяло.
«Группа сошла с ума. Рано или поздно даже боль перестанет действовать. И что тогда? Буду плакать, как Коммититур, который не может найти «блескучки»? Или же буду гоняться за невидимыми друзьями, словно Пилос? Боги, дайте мне сил».
С этими мыслями Шифра всадила нож под нижнее ребро, согнулась от страданий. Рана пульсировала болью, сердце стучало часто и сильно. Хотелось заплакать, закричать! Но, сжав челюсти, Шифра лишь раздвинула губы в широкой, жестокой усмешке.
«Сейчас всё пройдет. Главноене вытаскивать нож».
Где мои блескучки? все снова и снова спрашивал Коммититур, пялясь на грязные руки. Где они? Где? Кто видел? Отдайте их Мои блескучки
«Заткнись, урод», мысленно попросила она. Когда боль под ребром притупилась, засунула дрожащую руку в мешок, вытащила еще три ножа. На лбу повисли крупные капли пота. Тяжело дыша, Шифра разложила возле себя орудия и легла в лужу крови. По крайней мере, запомнит сегодняшний анимам. И, возможно, останется в трезвом уме чуть дольше, чем остальные.
Тоска накатила новой, удушающей волной и смяла, погружая в хаос мыслей. Все воспоминания, накопленные за сто пятьдесят хакима, одновременно опалили возбужденный мозг. Но Шифра была готова к подобному и позволила душевной боли разлиться в ней.
Спустя несколько долгих мгновений, она, перепачканная в собственной крови, возилась уже с новыми ножами, ища место, куда бы вонзить лезвия.
Где мои блескучки? вопрошал гигант, растирая слезы по неумытой роже.
«Надо найти другое место. Этот придурок меня злит».
Стиснув челюсти, Шифра быстро кинула оружие обратно в мешок, поднялась, борясь со слабостью, и маленькими неуверенными шажками направилась подальше от Коммититура. Дыхание со свистом вырывалось из груди, колени дрожали, приходилось держаться за стену, чтобы не упасть.