Будет вам, хватит, Арсибальдус, морщился кавалер, отмахиваясь от него. Прекратите вы это.
Он просто благодарен вам, брат, заступалась за жениха Тереза. Он говорил мне, что я сама большая драгоценность, а тут ещё и деньги вы за меня дали, и холопку. Вот он и расчувствовался.
Вот так вот! удивлялся Бертье, слушая это всё. Это же какой вы, оказывается, ловкач, Рене. И жену приятную себе ухватили, так ещё и приданое с холопкой за жену взяли. Ну, вы ловки как угорь, Рене.
Да не ловкач я, о чём вы, друг мой? отвечал ротмистр, прикладывая руку к сердцу. Я только на сестру господина Эшбахта претендовал, а приданное он сам выписал. От щедрот своих.
Как же вам повезло, Рене, не успокаивался Бертье и тут же оживился, кавалер, а сколько лет вашей старшей племяннице? Может, вы за меня её отдадите?
Говорил он это, кажется, серьёзно, и при том, что обе племянницы стояли тут же и слушали разговоры взрослых.
Идите вы к чёрту, Бертье, зло сказал Волков, которого уже начинала раздражать вся эта ситуация.
Господи, Гаэтан, махала на Бертье рукой Тереза, мать девочки, что вы, у неё ещё и кровь не пошла.
Ну, через год-другой пойдёт, беззаботно заявил Бертье, пока же можно и обручиться, а я подожду, когда невеста станет для свадьбы пригодна.
К чёрту, Бертье, только и мог ответить Волков.
А Тереза так и вовсе не нашлась, что сказать весёлому ротмистру, только смотрела на него ошарашенно.
Мама, так я не поняла, дядя меня отдаёт замуж или нет? спрашивала девочка у матери то ли со страхом, то ли с восторгом, как только офицеры покинули дом.
Нет, за мать отвечал ей Волков, молода ещё. Учи грамоту пока.
На том дело не кончилось. Когда вроде всё успокоилось, так госпожа Эшбахта, кривя губы, стала господину Эшбахта выговорить:
Что это вы моих холопок раздаёте?
Это всё Тереза, его сестра, слышала, которой та девка в приданое полагалась. Волков ответил жене едва ли не грубо:
Не ваша она, всех холопов ваш отец дал за вами в приданное мне. И добавил, подчёркивая: Дал мне! Все холопы дворовыемои. Хочуотдаю, хочупродаю. И вас о том спрашивать мне не надобно.
Госпожа Эшбахта не ответила, но осталась сидеть злая. Делала вид, что рукоделием занимается.
Волков же сидел за столом и слушал, как девочки с братом Ипполитом учат слова, которыми писана святая книга. И, кажется, он опять ненавидел эту женщину.
Господский двор был велик, а всё равно все желающие поглазеть на свадьбу ротмистра Рене и сестры господина Эшбахта во двор не влезали. Одних солдат из рот Рене и Бертье пришло человек сто пятьдесят. Волков велел вперёд баб пускать. Пришли местные бабы и те, которых силком из-за речки привезли. Многие уже пузатые. Женщины и дети стояли в первых рядах.
А самыми первыми стояли блудные девки из трактира, им-то свои свадьбы даже во снах не увидать было, так хоть чужую хотели посмотреть. Позавидовать. А ещё народ шёл, так как знал, что ротмистр заказал из города угощений, и их уже привезли. В общем, для всех был праздник.
Перед алтарём было поставлено два кресла: для господина Эшбахта и для госпожи, ещё был стул для Карла Брюнхвальда, он был не совсем крепок после ран. Все остальные стояли. Брату Семиону помогали, конечно же, брат Ипполит да ещё два мальчишки из местных, а также особо верующий солдат из людей Бертье.
Брат Семион был великолепен и торжественен, когда это было нужно, и остроумен, когда возможно. Невеста была прекрасна, румяна и свежа, как и положено невесте, несмотря на её немолодые годы.
А жених был торжественен и серьёзен. И счастлив. И на невесту смотрел совсем как молодой.
Поп закончил дело быстро, всем не терпелось перейти к угощениям, кажется, и сам брат Семион был к этому расположен. А вот Волкова к концу церемонии стал опять бить озноб. И шея стала гореть, будь она неладна. Поэтому со всеми за столы он не пошёл, напомнил офицерам, чтобы изрядно не пили, так как завтра им надобно быть к утренней службе в Малене в лучшем виде и с лучшими людьми. Их там ждать будут, поэтому придётся выйти затемно. Офицеры ему пообещали быть вовремя, и тогда кавалер с братом Ипполитом пошёл к себе в дом, где монах стал снова его лечить.
Глава 8
Уже рассвело, хмурые, наверное, от утренней прохлады стражники со скрипом волокли огромные створки южных ворот в разные стороны, уже поехали в город первые телеги, на которых мужики везли в город всякое. Всё везли: от дров до гусей. Телеги начали было выстраиваться в очередь на въезд, мужики и купцы собачились из-за места поближе к воротам, грозились, хватались за кнуты. Но стражник, что был на башне, вдруг прокричал что-то. И сержант, что должен был осматривать телеги, заорал на мужиков и купчишек, чтобы они дорогу освободили побыстрее.
Люди думали, съезжая с дороги: не граф ли едет, отчего спешка такая. И тут на южной дороге появились добрые люди. Шли они колонной по четыре, все в хорошем доспехе, все при добром железе, с пиками и алебардами, а последние двадцать при мушкетах на плечах. По краям колонны и впереди сержанты, их сразу видно, они с белыми лентами на локтях. А главный сержант, прапорщик, нес ротный баннер бело-голубой. Перед ними ехали офицеры. Их трое, все на хороших лошадях. Все тоже при железе, в шляпах, бело-голубые ленты поверх кирас. А уже перед офицерами ехали два оруженосца, люди молодые и видные, один велик, другой красив. Тот, что красив, держал большой штандарт бело-голубой, а на нём чёрный ворон со злым глазом и факелом в лапах. А уже перед ними на коне-красавце ехал рыцарь. Сам он в доспехе, что покрыт узором диковинным, но доспеха не видно, только «руки» да «ноги» видны, так как поверх доспеха надет бело-голубой халат, что зовётся фальтрок. На голове у него берет чёрного бархата с пером белым.
Сам он важен, строг. А пред ним на простой лошадке едет неприятного вида мужичок со злыми глазами, сам в хорошем платье, едет и орёт, людей пугая:
Прочь! Прочь с дороги! Кавалер Фолькоф едет! Кавалер, которого кличут Инквизитором.
Кто таков? спрашивали друг у друга мужики и купцы.
Да как же, отвечали им те, кто знает, то Инквизитор, говорят, он в Хоккенхайме всех ведьм пожог. Вы что, не слыхали? Этой весной же было. Все о том говорили.
Да нет, это то, что на Марте горцев побил крепко, говорили другие.
Горцев? Из кантонов? Из-за реки? не верили люди.
Их, их.
Да когда же такое было? всё сомневались мужики и купчишки. Что не помнится такое.
Да неделю каксмеялись над теми, кто не знал эту новость. Вы что же, не слыхали, все на рынке только о том и говорили всю неделю. Видно, вы из глуши приехали.
Дальше не успели люди поговорить.
Наверное, все, кто был на дороге и у ворот, вздрогнули, когда с башен вдруг резко и пронзительно завыли трубы. А потом глашатай хорошо поставленным голосом закричал сверху, чтобы всем было слышно:
Город Мален, все коммуны его, святые отцы и епископ, консулат и нобили, гильдии и свободные мастера, торговцы и черный людвсе приветствуют славного кавалера Фолькофа и его людей, что побили еретиков, воров и собак из кантона Брегген, которые надумали вылезти на землю графства Мален.
Вот. Ясно вам теперь, кто это? говорили люди друг другу. Говорю же, побил он еретиков на Марте.
Ну, теперь-то всем было ясно.
Снова завыли трубы, а за воротами ударили барабаны. Когда Волков въехал в ворота, его встретили двенадцать барабанщиков и толпы народа. Тут же на ближайшей колокольне ударили колокола. Барабанщики шли впереди, выбивая «походный шаг», который время от времени прерывался какими-то замысловатыми барабанными фокусами. Это было красиво, барабанщики дело своё знали. Звенели колокола, люди выходили к улице, по которой он ехал, все его привставали, а он всем кивал, но не очень уж милостиво. Только людям видным, что попадались по пути, он кивал вежливо. А некоторым, лица которых помнил, даже махал рукой. Всё это напоминало ему тот день, когда он привёз раку в Ланн. Только вот Ланн раза в два больше Малена.
Поэтому доехал он до главного собора города в два раза быстрее.
Как в Ланне встречал его на ступенях собора архиепископ, так и в Малене встречал его на ступенях собора епископ. Как и в Ланне, площадь окружало не менее тысячи зевак. Барабаны били, трубы ревели, колокола звонили, зеваки кричали кавалеру славу. Нечасто им в Малене доводилось встречать тех, кто побил злобных горцев. А Роха от озорства велел стрелкам зарядить мушкеты порохом, но без пуль, и дать залп в воздух. К шуму добавились ещё и клубы серого дыма.