Но хохляцкое счастье от не совсем хохла Павла Полянского не отвернулось. Он вышел на станцию «Фрунзенская», ближайшую к месту взрыва. На перроне почти никого не было, если не считать какой-то женщины, скорее всего, из технического персонала, она была с большим веником, в форменной тужурке метрополитена. На вид ей было почти пятьдесят пять лет, возможно, что и больше, работа в метро не придает женщине молодости. Павел подтянулся, сумел словить упор в передний вагон стоящего на перроне поезда, вылез на платформу и тут же скривился от боли. Кровотечение из пореза стало сильнее, он почувствовал, как кровь бежит ручьем.
А ты откудова, сынок, взялси? Неужто с парка Горького? Пешком сюда допетрил?
Нет, я из поезда Отстал от группы.
Оттакои А порезался так хде?
Вез вазу из стекла. Дорогую. Резко затормозиловдребезги. Всего порезало. Будь она не ладна. У шефа юбилей Ваза, между прочим, пятьдесят тысяч стоит. Что делать буду? Блин одни неприятности.
Да что ты, сынок, это у тебя-то неприятности? Седня две станции по нашенской линии взорванули. Люди погинули. Вот это те неприятности. А у тя, так, мелочишка, вот, одежку подрихтуешьи как новенький
Точно
Ох а тя ж порезало больно крепко. Идем, тут у нас аптечка имеется. Скорые все одно на парк Горького рванули. Давай, рану перевяжь, пока что да как, а потом в больницу заглянешь, там тя крепче перебинтують.
Да. Хорошо бы.
Павел привел себя в какое-то подобие порядка: промыл рану дезинфицирующим раствором и наложил повязку, вроде бы кровотечение остановилось, но обращаться за медицинской помощью не хотелось. Если его будут продолжать искать, то по медицинским учреждениям в первую очередь, начнут с моргов, а травмпункты станут на втором месте. Он поблагодарил женщину и пошел на выход, на его счастье метро никем не охранялось. По все видимости, всех, кого только могли, перебросили к местам взрывов. Да, еще чуть-чуть и власти опомнятся, оцепят все станции метро, так что теперь в этом подземном лабиринте ему делать нечего. А еще хуже будет, когда опомнятся его преследователи, эти точно начнут все вокруг носом рыть.
Павел понимал, что находится в очень сложном положении, запасной комплект одежды был в сумке, теперь утерянной. Куртка, порезанная и пропитанная кровью мало могла пригодится, разве что привлекала бы излишнее внимание, следовательно, ему нужно хотя бы где-то оказаться, чтобы привести себя в порядок и зайти в магазин или на базарприбарахлиться. Но единственным человеком, у кого он мог бы попробовать найти приют на самое непродолжительное время был Мишка Корбут, тем более, что обитает Мишаня в Олсуфьевском переулке, а это от Фрунзенской рукой подать, да, Павел был у него всего раз, так что, можно считать, что это условно приемлемое убежище. Лина сразу же отпадает, Вероника, из-за которой мы с Линой расстались, тоже. Однокурсники? Но я у каждого из них бывал по нескольку раз. Нет, слишком опасно. Кто же еще? Из ученых? Нет, это еще опаснее. Да и никто из них сейчас не сидит дома, только Мишкаон встает к полудню, у него полуночный образ жизни. Когда мы спимон еще работает, или отдыхает, когда мы, обычные, испорченные телевидением люди, работаемон, тот, кто их и портит, отсыпается.
Павел еще раз прикинул все возможные варианты.
Нет, ничего более подходящего он так и не нашел, медленно поплелся к стоянке такси. Не смотря на холодное утро, он держал куртку в руках так, что она прикрывала порезы на правом плече. Ловить частника не хотелось, но частник появился раньше, чем Павел дошел до стоянки, сам напрашивался, резко сбросив скорость около Павла, тот проголосовал. Синего цвета Лада Калина остановилась в двух шагах, из окошка высунулось румяное лицо водителя.
Чего тебе?
На Олсуфьевский подбросишь? Павел проговорил эту фразу как можно более небрежно.
А денег дашь?
Что за вопрос?
Тогда садись.
Павел сел в машину не без осторожности. Его мания преследования доходила уже до той стадии, когда каждый водитель, особенно частник, кажется подозрительным. Машина легко заурчала, и двинула по указанному Павлом адресу, никого в машине не было, к ним никто не подсел, а водитель не пытался кого-нибудь по пути подобрать. Это постепенно успокоило беглеца, постепенно дрожь, вызванная последними событиями, стала проходить, Павел даже стал прислушиваться к трескотне водителя и даже что-то ему мычал в ответ. Сначала водитель рассказывал о терактах в метро, про то, что произошло сразу же два взрыва на одной ветке с небольшой разницей по времени. Павел вспомнил лицо шахидкидевушки, которую он четко увидел в вагоне метро, обычное ничем не примечательное лицо, ничем, кроме жуткого выражения безысходности, обреченности, и какой-то особой печати на лице, которую смело можно назвать печатью смерти. Это было странно, это было вообще непонятно, как молодая женщина, предназначенная любить, рожать и воспитывать детей, пошла не на самоубийство, а на убийство стольких людей. Что-то в мире стало не так, что-то в нас самих не то, если такое возможно А, с другой стороны, разве те парни с бритыми головами, которые охотились за Павлом, не были порождением этого же общества? Павел задумался, и тут неожиданно снова включился в трескотню водителя, ему зачем-то понадобилось отключиться от тяжелых, как банка ртути, мыслей.
А сегодня у меня точно фарт пошел. Я-то больше играю, Люська, жена моя, работает у станции метро, там автоматы стоят, вот, она мне сбросит весточку, мол, на третьем автомате давно выигрыша не было. Я приезжаю, занимаю удобную позицию и начинаю бомбить. У Люськи глаз-алмаз: выигрываю в раза три больше, чем просаживаю. Сегодня, опять же, не пустым еду, а тут ты голосуешь. Деньги должны идти к деньгам, я так это понимаю, ежели есть у тебя фарт в денежных делах, так, значит, деньги к тебе идти будут. Верно я говорю?
Павел в ответ кивнул головой. Таким водителям собеседник не нужен, им нужен слушатель. Много наговоришь в игральным автоматом? Вот так-то. А тут живой человек, пусть и не слишком разговорчивый, зато не перебивает. Ценность!
Вот, а то был со мной случай такой: я мимо Киевского вокзала ехал, ко мне мужичонка сел такойделовой, шустрый, в очках, с дипломатом. Я его на точке высадил, поехал себе, приезжаю домой, смотрю на заднее сидениеа там дипломат, он его на выходе оставил. Что делать? Туда ехать? Поздно уже, я до дому почти час оттудова ехал, делай что хочешь, ну, я дипломат его открыл, а что было делать? Надо какие-то концы найти, а там денегполный дипломат! У меня аж дух перехватило. Все в пачках по сотке, в банковской упаковке. Не знаю, сколько может в такой дипломат поместитьсяне пересчитывал. А в кармашке нашел паспорт и визитку, а на визитке телефон, я по этому телефону и позвонил, говорю, мол, ничего в машине не оставляли? Мне и говорят, мол, ехать тебе парень туда-то и туда. Приехал, а там пара парней стоит из таких, которых лучше не встречать. Один говорит, хорошо, что сам нашелся, а то если бы мы тебя искать начали. Понимаю, что нашли, молча протягиваю дипломат, тот дипломат открыл, деньги пересчитывать не стал, так, глазом проверил, что все на месте. Вытаскивает две пачки и мне бросает, так я новую машину взял. Эту, она хоть и отечественная, да лошадка рабочая, и салон просторный, иномарке не уступит. А у тебя, видать, день был тяжелый. Да это ничего, сам знаю, иногда гульнешь, а тебе либо морду расквасят, либо одежду порвут, либо и то, и другоекак повезет
Верно, нам во двор вот того дома
Вижу, сейчас сделаем, как в лучших домах Лондона и Парижа.
Он ловко вырулил к нужному мне месту, остановил машину, с форсом открыл дверцу.
С вас
Павел вытащил купюру.
Достаточно?
Понял. Я вас не видел, никого никуда не подвозил.
Верно. Более чем верно.
И Павел направился к дому, в котором жил друг его детства, Михаил Корбут.
Глава двадцать втораяМишка, Мишка, где твоя сберкнижка?
Москва. Хамовники. Олсуфьевский переулок, дом 6 строение 1, кв.28. 29 марта 2010 года.
Этот старый дом на Олсуфьевском переулке запоминается сразумассивный, мощный, довоенной постройки, он притягивает взгляд крепостью стен и выгодным расположением. Наверняка, этот дом имеет какую-то свою историю или маленькую московскую тайну. Я бы назвал его престижным, хотя любой дом на Хамовниках был престижным, место тут такое. Когда-то этот дом занимали высокие чины из министерства путей сообщения, но потом министерские чиновники сменились, в дом пришли другие жильцы, но порядки, установленные еще при министерских владельцах, остались. В подъезде было тихо и опрятно. Да, дом был не из самых новых, но публика здесь жила довольно серьезная, к порядку привыкшая, и такие ребята, как Корбут, могли оказаться жильцами такого дома только с негласного согласия самых авторитетных жильцов подъезда. Тут не было внешнего шика сталинских многоэтажек, скупой рациональности хрущевок, разноцветной псевдоэстетики современной городской архитектуры, зато консьерж на первом этаже был, пропускал всех приходящих через себя, делая пометки в толстом гроссбухе. Меня, оказывается, запомнили, то, что Мишаня общался с мальчиками, для консьержа секретом не было, поэтому он на меня смотрел явно с неодобрением, проигнорировав уничижительный взгляд домашнего стража стал двигаться по широкой лестнице, второй раз подряд поражаясь тому, что в московском общественном доме может быть так чисто, и так спокойно. Консьерж свое дело знал, в подъезде действительно было чисто и тихо, влажную уборку сделали только что, еще высыхали влажные следы на лестничной площадке, спокойствие на несколько мгновений вновь охватило меня, я не ждал от судьбы еще какого-то подвоха: казалось, что все, чем могла судьба напакостить, все уже произошло. Увидев знакомую дверь, позвонил один раз, второй, третий. Мишка не открывал, может быть, он был в душе и не слышал? Я перезвонил через две-три минуты, если бы господина Корбута не было дома, консьерж сказал бы мне эту новость на входе, что-то явно не складывалось. Я подумал, что стоит попробовать набрать Мишку по телефону, вспомнил о мобильном, полез в карман. Вид моего устройства связи огорчил окончательно: задняя панель была всмятку, но, самое главное, всмятку был и экран, вряд ли его телефонная книга оживет. Я вытащил из телефона чип, оставалось попробовать позвонить по карточке с телефона-автомата, но я не помнил, чтобы тут рядом таковой имелся, во всяком случае, не возле такого дома, где телефон имелся в каждой квартире. Позвонил еще раз, получалось, что я вновь в незавидном положении. Неужели у Мишки гость? Вот невезуха И тут я обратил внимание на его дверь. Нет, дверь была закрыта, я даже подергал ручку. Хорошая китайская бронированная дверь, которую обыватели называют консервной банкой, все равно оставалась бронированной дверью, а смутило меня знаете, меня смутили несколько свежих царапин в районе замка. И, вроде бы ничего страшного, но все-таки