Дамы постарше.
Няньки с детьми и гувернантки, чьи подопечные изо всех сил старались вести себя подобающе, однако сил не хватало, и то и дело раздавались восторженные девичьи визги.
- Отец рассказывал. Ему случалось служить в степях. Он говорил, что я там на свет появился, но увы, сам я того за малолетством не упомню.
Ветер играл с бантами.
И воздушным змеем, которого запускал мальчишка лет этак десяти-одиннадцати. Сопровождаемый хмурым воспитателем, по виду военным, он был не по возрасту серьезен, и на змея, норовившего провалиться в воздушную яму, глядел с раздражением.
- Когда-то давно, когда степи были необъятны, когда море травяное занимало мир от края до края, жили в степях самые разные народы.
Вспомнился вдруг хриплый отцовский голос, и запах табака. Отец имел обыкновение набивать трубку туго, и табак использовал самый черный, крепкий. Оттого и дым выходил терпким, кусачим.
Странно, а давно уж казалось, что Демьян не помнит отцовского лица.
Лица он и не помнил.
А вот запах и рукираспрекрасно, и то кожаное седло, изрядно потертое, облупившееся с краю, но все одно любимое. И то, как разрешали ему чистить это седло, натирать пивом для сохранности.
Демьян мотнул головой, отгоняя непрошенные воспоминания.
- Жили они по-разному, кто разбойничал и в набеги ходил, возвращаясь с золотом и невольниками, а кто скот выращивал не только лошадей.
- Но мы про них?
- Про них, - согласился Демьян, и отступил в сторону, давая дорогу юной барышне в пышном голубом платьице. За барышнею следовала степенная компаньонка в наряде скучном, сером, однако, если отрешиться от него, становилось очевидно, что та лишь немногим старше своей подопечной.Средь множества племен было одно, которое поклонялось Матери Степей и хранило огонь, ею разожженный
И почудилось, что в темно-вишневых очах Василисы вспыхнуло то самое забытое ныне пламя. Вспыхнуло и погасло.
- А главное, что боги в кои-то веки снизошли до людей, наделив каждого особым даром. Говорят, любой из того племени мог преобразить лошадь, наделить ее частицей духа, в котором равно сплелись солнечный пламень и ветер
- Не любой, - едва слышно сказала Василиса.
А Демьян развел руками: он-то в подобные истории не верил. Наверное. Только вот вспомнилось вдруг, как туманился взгляд отца, когда тот заговаривал про степи.
И на губах появлялась усмешка.
И будто не всерьез все.
- Становились такие кони быстрее ветра.
Море, еще недавно синее, яркое, вдруг перекинулось, переоделось в серо-свинцовые одежды. И ветер сделался сильнее, злее. Теперь он летел на берег, гнал перед собой табун злых волн и те, добравшись до гальки, разлетались белоснежными брызгами.
Василиса придержала шляпку.
- легкие на ногу, они не знали усталости, и способны были лететь по-над степью и днем, и ночью
Надо было бы возвращаться.
Погода портилась и стремительно, как бывает это лишь на побережье. Небо все еще отливало васильковой наивною синевой, но Демьян шкурой чувствовал, что спокойствие это продлится недолго.
- еще говорили, что разумом они были равны людям, и уж если выбирали хозяина, то оставались верны ему до последнего вздоха.
- Печально.
- Печально, - согласился Демьян.Стоит вернуться. Буря грядет.
- Еще нет, - Василиса прислушалась то ли к морю, то ли к ветру, но покачала головой.Дождь будет, но не буря. Не та, от которой стоит скрываться.
Она встала на самом краю мощеной дорожки и раскинула руки, будто желая обнять море. И ветер, принимая вызов, что было силы толкнул ее. Но не опрокинул.
- Рассказывайте, - то ли попросила, то ли потребовала женщина, опалив Демьяна взглядом темных глаз. И теперь не оставалось сомнений, что в глазах этих пылало пламя.
А набережная опустела столь стремительно, что оставалось лишь удивляться, куда вдруг подевались все люди, которых еще мгновенье назад было много.
- Велика была милость богов, но и зависть человеческая тоже, - слова подбирать не приходилось, они сами, одно за другим, всплывали в памяти Демьяна.Богател род, но чем больше богатства, тем больше становилось тех, кто желал бы забрать себе, что серебро, что чудесных лошадей
Море темнело.
И небо.
Всполошенно голосили чайки, а волны подбирались ближе и ближе, того и гляди пролетят по галечной косе, перемахнут через каменную преграду парапета, которая и не преграда вовсе, и понесутся по узким улочкам города, напоминая людям, что есть истинная ярость стихии.
- Славны были воины рода, но на любую силу иная сила найдется. А если не сила, то обман и предательство.
Василиса так и стояла, то ли слушала, то ли на море глазела, и хотелось забрать ее, увести прочь, спрятать и от ветра, и от моря, и от всего мира. Только Демьян отчетливо понимал: не позволит.
Ей нужно.
И море это, и ветер соленый, оставляющий на губах крохотные капли воды, будто слезы водяных коней. Или не водяных, но тех, что помнили истинную силу степи.
- И однажды пришли к старейшине забытого рода гости, и сказали, что славный воин желает взять седьмую дочь, ту самую, которая способна была слышать голоса духов и умела прясть пряжу из лунного света. Богатые дары предложили. И союз против врагов, коих было немало. Долго думал старейшина. И не потому, что не желал отпускать дочь, но потому как сомнения точили его сердце, словно червь яблоко.
- А вы умеете рассказывать, - Василиса обернулась.Красиво, правда?
Небо почти легло на воду, и лишь узкая лента света отделяла одно от другого.
- Красиво, - согласился Демьян.Но возможно стоит уйти? Вы промокнете.
- Промокну.
- Заболеете.
- Нет вряд ли в детстве я часто болела, но не так, чтобы серьезно. А теперь вот и вовсе иногда даже хочется. Но не выходит.
- И не надо.
Первая тяжелая капля разбилась о камень, оставив влажный след на нем.
- Он согласился?
- Кто?
- Тот старейшина. Он ведь согласился, верно? И сыграли свадьбу. И на ней собрался весь род, правильно?
- Правильно, - Демьян подал руку, и Василиса ее приняла. Пусть она и не спешила уходить, но само то, что эта женщина находилась рядом, радовало.Молодые принесли клятвы и обменялись кровью, их скрепляя. А после было веселье, и длилось оно день и еще ночь. На рассвете же случилось так, что гости взяли оружие и убили хозяев. Они вырезали всех, и молодых мужчин, и глубоких стариков, и детей.
За первой каплей упала вторая.
И третья.
А ветер вдруг стих, и море улеглось, растянулось темным одеялом.
- Победителям достались золотые табуны. И думалось им, что достаточно этого будет
- Но нет?
- Нет, - пальцы переплелись.
Глупость какая.
Сентиментальщина, которая больше подошла бы какой-нибудь курсистке, нежели человеку взрослому, серьезному. Однако впервые за всю свою жизнь Демьяну решительно не хотелось быть ни взрослым, ни серьезным.
А хотелось вот так стоять под дождем.
И говорить.
Ибо, пока идет разговор, то существует и нить, связавшая его с Василисой. Стоит же замолчать, и все изменится.
- Слово было сказано. И скреплено кровью табуны пали. В одну ночь не стало ни златогривых жеребцов, ни кобыл. Они просто легли на траву и больше не встали. Мой отец говорил, что, если верить легенде, то лошади плакали кровавыми слезами, как плакала и прекрасная дева, которой выпало хоронить и отца своего, и братьев, и всех, кого она любила
- Она не умерла?
- Не знаю. Про деву отец ничего больше не сказал. Но, думаю, она бы хотела вот только просто предположительно если тот, кто взял ее в жены, надеялся, что с нею получит и тайну золотых лошадей, он ошибся.
Василиса кивнула.
И потянула за руку.
- Идемте, - сказала она.Скорее, а то сейчас хлынет
И пошла сперва быстрым шагом, а потом и вовсе побежала, спеша найти укрытие до того, как небеса разродятся ливнем. И Демьян побежал следом, совсем, как когда-то в детстве, когда не приходилось думать ни о степенности, ни о том, как этот безумный бег будет выглядеть в глазах других людей.
Не было этих людей.
Набережная опустела. И звон Василисиных каблуков наполнял ее, и, отзываясь на него, звенели капли. Одна за другой. И чаще, громче, торопясь рассказать о своем, о важном.
А Василиса вдруг остановилась.
Обернулась.