Вот и повод попрактиковаться на летящей цели. К тому же, не нравится мне, когда не на равных дерутся. Этот, то ли сокол, то ли коршунсовсем свежий, а малыш заморен Нечестно.
Натягиваю тетиву, прицеливаюсь, на миг задерживаю дыхание. Пли!
А почти «в яблочко». Вернее, в крыло. Метила в корпус, но, должно быть, не учла ветер, о котором так любят напоминать всем попаданцам продвинутые авторы. Понять, кто там закувыркался и канул в высокую травусокол или коршунне успеваю, потому что почти сразу в руки мне, ни жив ни мёртв, валится чёрный бесформенный ком. Едва успеваю перехватить его у самой земли.
Ага! говорю растеряно, приглядевшись. Старый знакомец! Ты, что ли?
Ворон судорожно разевает клюв, как будто вдохнуть может, а выдохнутьникак. Под взъерошенными перьями неистово колотится горячий шарик, вот-вот выскочит. Допрыгался. Долюбопытствовался. Эк его занесло, однако
Прижимаю его к груди, бережно оглаживаю мягкие пёрышки. А он увесистый, между прочим, как будто и не птицу легкокостную в руках держишь, а откормленного котяру. Это в небе он чёрной точкой казался, а тут Большой птиц, солидный. Только перепуганный вусмерть.
Всё, Карыч, всё, успокойся. Жив.
Как же его леди Аурелия называла? Какое-то чудное имя, похожее на библейское. Пока не вспомню, будет Карычем. А что? Подходяще. Мой любимый персонаж из Смешариков, умный и хитрый философ. Не знаю, как насчёт ума в этой голове, а хитрости наверняка полно: кто за мной бесстыже подглядывал в ванной?
Что-то ты мне часто попадаешься, друг мой. Ни за что не поверю, что просто так ты здесь очутился. Ну, что в замке под ногами путался, можно понять: живёшь ты там. А сюда тебя на кой занесло?
Заговариваю ему зубы клюв, а заодно переношу в тень. До смерти хочется узнать, как он здесь очутился. Не верю я в подобные случайности.
Жа-алко беднягу Защитный рефлекс у него такой, что ли, сострадание к себе пробуждать? Вот и сейчасне успев прочухаться, он уже голову клонит, как прошлой ночью на подоконнике, со смирением Уж очень усердным смирением, пожалуй. Ладно, прощу, хоть и не знаю, за что, больно красиво кается.
Карыч смирно сидит в руках и не рыпается. Пригрелся, негодник. Тянусь свободной рукой к футляру, кое-как открываю и, порушив неплотно затянутый узел, отламываю от горбушки.
Ешь, говорю строго. Меня тоже сперва накормили, потом к разговору перешли. Не будем нарушать традиций.
Птиц без промедления накидывается на еду. Долбит хлеб, в запале промахиваясь и попадая мне по пальцам, и я даже шиплюнастолько это оказывается чувствительным. Спихиваю его на землю.
Нет, так не пойдёт, лучше ты тут управляйся. Я смотрю, ты уже в порядке.
Он подбирает всё до крошки, и я нащипываю добавку. Наконец ворон сыто отваливается в сторону, как человек от стола, для полного сходства остаётся только рыгнуть и в зубах поковыряться. А глаза сонные, плёнкой подёргиваются, вот-вот отключится. Напоили, мол, накормили, теперь спать уложите, а потом уж пытайте, если сможете И что мне теперь с ним делать? Не тащить же с собой?
Ладно, говорю решительно, ты тут спи, отдыхай; сейчас я тебя лопухом прикрою, чтобы никто сверху не обнаружил, а сама пойду. У меня время поджимает.
И уже намереваюсь подняться, когда с этого партизана слетает сонная одурь. Встряхнувшись, он смешно подпрыгивает и, налетев на меня не хуже подбитого ястреба, с разгону бьёт в шею, куда-то под ключицу.
У меня даже в глазах темнеет. Клюв у него Железный. Нет, титановый. Но не успеваю я охнуть, возмутиться, стряхнуть наглеца, как он намертво вцепляется когтями в куртку. Темнота в глазах рассеивается, но вместо залитой солнцем дороги я вижу совсем другое
и при этом слышу, как надо мной всё ещё шуршит придорожный тополь, чувствую, как птичьи когти нервно сжимаются и разжимаются, как, наконец, угнездившись, ворон уже не долбитнет, просто прикасается клювом к ранке на моей шее, из которой сползает по коже тёплая капля
Я вижу мёртвое лицо Маги. Но вижу странно, издалека, как будто сверху из-под самого потолка холла Каэр Кэррола. Сижу, скукожившись, на какой-то балке, затаив дыхание, и сердце сжимается в панике.
Хозяин! Любимый хозяин! Надо скорее позвать другого хозяина, златокудрого, он поможет!
Но главный хозяин приказал: спрячься и никому не показывайся. Никому! Что бы ни случилось! И я сижу, жду, потому что его женщина всё ещё здесь.
Они поговорили совсем недолго, потом он перенёс её на диван, присел рядом. Отшатнулся, словно кто его ударил, и упал. Я сперва не понял, почему он так долго лежит. Потом испугался. Но ведь он велел никому не показываться, никому! И я терплю. А хозяин лежит И женщина здесь, почему-то не просыпается. Если она сейчас не очнётся, я помчусь за златокудрым.
Она открывает глаза, видит моего хозяина и что-то жалобно лепечет. И долго сидит с ним рядом, и молчит, и он не шелохнётся. Не могу лететь, может услышать, заметить. Когда почти решаюсьона встаёт, кладёт что-то блестящее на пол и ещё что-тохозяину на грудь, и уходит. Походка у неё как у слепой, или как у тех существ, которых иногда поднимает хозяин. Едва дождавшись, когда захлопнется боковая дверь, я-ворон срываюсь с потолочной балки
а у меня-Ванессы от неожиданности ёкает в груди. Вот как оно всё было. А дальше, дальше что?
и, заложив вираж, вылетаю в приоткрытую створку оконца под потолком. Туда я не так давно и протиснулся, чтобы сообщить хозяину, что гостья проснулась, над чем-то думала, а теперь собирается уйти. В спешке едва не промахиваюсь, но всё же попадаю в окно и теперь мечусь вдоль стены замка, ищу и никак не могу найти покои золотоволосого. Он ведь говорил: Абрахам, будь начеку! Абрахам, сторожи! Сегодня ночью может случиться беда. Если чтолети прямо ко мне!
Ах, если бы я знал! Я бы ничего не говорил хозяину про женщину, и он не стал бы её сторожить. Лучше бы мне соврать и быть наказанным, чем видеть его белое неживое лицо
Наконец я его нахожу. Второй хозяин не спит, ходит по комнате, заложив руки за спину, серьёзный, строгий. Думает. Влетаюи с размаха бью клювом ему в плечо, чтобы тот через меня увидел страшную картину!
Светлый, едва поняв, что к чему, сгребает меня в горсть и мчится вниз.
Меня он выпускает, только увидав хозяинане глядя, вытряхивает на диван, а сам опускается на колени перед другом. Я в волнении подпрыгиваю ближе. Он поможет, он поможет!
И вижу такое, от чего становится легче. Хозяин уже не белый. И глаза закрыты, не смотрят, как ещё недавно, в потолок. И и едва заметно дышит.
Мага?
Златокудрый прикасается к шее хозяина, проверяет, бьётся ли жилка. Бьётся, мне и отсюда заметно. Кладёт руку хозяину на грудь и прощупывает одежду; на пальцах у него остаётся какая-то красная пыль. Не знаю, что это такое. Но должно быть, это хорошо, потому что в лице златокудрогоневыразимое облегчение.
Иоанна, говорит он тихо. Благодарю. Дальше я справлюсь.
и я-Ванесса дрожу от волнения. И готова расцеловать чудного птаха за вести, хоть и варварским способом донесённые. Лишь боязнь разрушить видение, не узнать, что было дальше, заставляет меня сдержаться.
Златокудрый становится спокоен и безмятежен. Как он может? Снова кладёт хозяину на грудь руки, на этот раз ладонями крест-накрест. От них и от лика Светлого загорается солнце. Это длится долго. Я слепну. Я жду. Я надеюсь. Наконец он отнимает руки, проводит над телом хозяина С сияющих ладоней сыплются золотые искры. Он трогает хозяину лоб, виски, прощупывает затылок.
Мага, возвращайся. Слышишь? Выжидает, повторяет настойчиво. Возвращайся, друг мой. Довольно.
И тот медленно открывает глаза. Делает глубокий вдох и его начинает бить кашель. Златокудрый поспешно приподнимает его за плечи, поддерживает, пока тот пытается отдышаться.
и я-Ванесса чувствую, какой необъятный камень сваливается с сердца. Жив. Мага жив. Как бы я к нему не относиласьа смерти не желала.
Майки? наконец шепчет хозяин. Если бы мог, я-ворон разрыдался бы от облегчения. Но птицы не плачут. Где она? Она ушла?
Ты был здесь один, Мага, отвечает златокудрый. О ком ты? Что произошло?
Хозяин слаб, он опирается спиной о боковину дивана. Дышит с надрывом, словно не надышится.
Я пуст, Майки, совершенно пуст, говорит он. Ива, я про неё говорю. Она же была здесь Это ведь она тебя позвала?
Златокудрый не отвечает. Он заставляет хозяина лечь на диван. Бегло просматривает руки. Ни одного целого колечка, с горечью отмечаю, ни одного красивого блестящего колечка, которые я так любил поклёвывать на его пальцах! Все, все рассыпались! Впрочем, одно, чужое, рядом с какой-то штуковиной, похожей на большое разломанное кольцо, лежит на полу, и златокудрый поспешно за ними наклоняется.
Какого же я свалял дурака, печально говорит хозяин. Я идиот Майкл, так это она тебя позвала?
Меня известил Абрахам, кротко отвечает златокудрый. И что-то подсказывает мне, что Иоанну мы в её комнате не найдём. Что ты опять натворил?
Я лажанулся, и если бы ты знал, как Попал под собственное проклятье и умер у неё на глазах; представляешь, как я её напугал? Да ещё при этом снял ментальный блок Хозяин даже глаза закрывает. У неё сейчас ум за разум заходит, полная мешанина в мозгу; что с ней будет в таком состоянии? Найди её, прошу. Ты видишь, я сейчас никакой
Я понял, говорит его друг сурово. Лучше помолчи.
Настойчиво заглядывает хозяину в глаза, тот щурится, но сам взгляда не отводит. Вижу, как задышал спокойнее, глубже, как порозовели губы и щёки. Это златокудрый поделился силой. Хотя у самого на лбукрупные капли пота.
Уже лучше, Мага, но не вздумай подниматься. Иначе я тебя просто запру, говорит он. Ты сейчас далеко не в форме. Будь благоразумен. Я сам организую поиски.
Он пристраивает ему под плечи несколько диванных подушек и ещё раз строго велит оставаться на месте. Добивается, чтобы хозяин ему это пообещал. И только тогда покидает холл.
Я осторожно высовываюсь из-за диванной спинки. Хозяйская рука тотчас ложится мне на хребет. От несказанного счастья я обмираю.
Абрахам, говорит он, значит, это ты его привёл, спасибо, дружище. Лети к отцу. Наверняка он уже почувствовал мою смерть, ведь начнёт разбираться, искать виноватых Лети, скажи, что я жив, что в порядке, что справлюсь. Помощь не нужна. Да, пусть матери не сообщает; и сам ей на глаза не попадайся, ни к чему ей знать.
Прижимаюсь на мгновение к его тёплой ладони. Надо лететь.
Давай, малыш. Возвращайся скорее, ты мне будешь нужен.
И я вынужден его оставить. Боюсь снова не вписаться в узкое оконце, мешает какой-то туман в глазах нет, птицы не плачут поэтому по спирали вылетаю в боковую дверь, в которую раньше ушла его женщина и куда скрылся златокудрый.
Проношусь по галерее. Дверь на той стороне распахнута, я лечу через неё и взмываю.
Абрахам! настигает меня повелительный оклик златокудрого. Вернись сейчас же!
Он умеет возвращать голосом. И приказывать умеет. И понимает нас, и птиц, и зверей. К тому же, я не могу ослушаться того, кто только что помог хозяину ожить. Опускаюсь на подставленное плечо.
Он гладит меня по голове.
Не бойся, крылатый мой друг, с ним всё будет в порядке. Сейчас меня больше волнует наша пропавшая дорогая гостья. Хочу тебя кое о чём попросить. Ты ведь следил за ней? Следил, не отпирайся, и я догадываюсь, по чьему приказу. Стало быть, ты узнаешь её, когда встретишь. Разыщи её, она, скорее всего, пошла по южной дороге, через калитку в саду. Отнеси ей вот это.
Он надевает мне на лапу широкое кольцо. Успеваю увидеть, что не с пальца он его снял, а вытащил из кармана. Кольцо сжимается. Не слетит в полёте.
И передай добавляет он. Задумывается. Поднимает меня на уровне своего лица.
Иоанна, говорит проникновенно, где бы вы ни былия в вас верю.
И я-Иоанна это сейчас слышу. И мне, как и ворону, непонятный туман застилает глаза.
Сэр отпускает меня-ворона.
Чтобы осмотреть долину, нужно набрать хорошую высоту. Но там, в самом поднебесье парят ястребы. Спускаюсь и прячусь в придорожных кустах. Приходится отсиживаться. Потом лететь, но ближе к земле. Потом спасаться от пчёл и обходить их пасеки и луга. Потом снова прятаться в кустах и тени. Потом снова взлетать. Пока на меня не нападает хищник, но вовремя приходит на помощь великодушная странница.
Я благодарен ей безмерно. И вдруг я её узнаю. Это та самая, которую мне велено сыскать. И увы, отплачиваю злом за добро: клюю со всей силы, со всего размаху эту нежную белую шею, потому что только через боль могу передать человеку то, что хранится в моей голове Больно, словно сам себя бью.
* * *
Долго в какой-то прострации я смотрю на ворона. И он глядит виновато. Нежно целую его в клюв и вызываю такую бурю эмоций, что ещё немногои придёт окончательный конец моей и без того посечённой куртке. Успокаиваю птаха.
Спасибо. Спасибо, парень. Я всё видела.
Он с облегчением гладит меня крылом по щеке.
А ведь ты шпион, Карыч, говорю озабоченно. Да ещёкак это называетсядвойник? На обе разведки работаешь разом? Смотри, не запутайся!
Он нетерпеливо косит через моё плечо в небо.
Да поняла я, что к родителям тебя послали. Ты на себя посмотри, много ли налетаешь? Отдохни, а к вечеру, как солнце сядет, полетишь по холодку. Так безопаснее будет.
Он мигает, затем легонько тюкает меня по пальцу нет, по кольцу. Тому самому, что от Маги получено и непонятным образом преобразовалось, впитав иномирную энергию.
А вот Мага всё время носил носит кольца. И запасных у него полные карманы, пустых, как сэр говорил. И после того, как он с меня первый раз пытался блок снятьоба кольца в карман кинул, негодные, уже чистые, без рисунка, видатьвсё с них вычерпал
Карычи тот больше моего помнит, что в этом мире кольцааккумуляторы энергии в чистом виде, магии.
А сработает оно на тебе? спрашиваю. Ну, давай, поменяемся.
С благоговением снимаю с коричневой морщинистой лапы кольцо сэра Майкла, и оно само скользит на мой палец. Как будто и не девалось никуда! Приветственно нагревается, я получаю этакий ласковый обжим и думаю сокрушённо: как я могла тебя оставить? Ох, какая каша была у меня в голове На всех наехала, всех во всём обвинила, даже себя, даже Васюту
Магино кольцо перекочёвывает на освободившееся место. И, кажется, срабатывает, потому что перья на Карыче резко поднимаются дыбом. Он ошалело таращится, странно сипит, словно пытается что-то сказать. Вот-воти заговорит человеческим голосом