Главная же, третья причина состояла в том, что на этот самый час, пока лекарство полностью не выветривалось из организма, жертва его воздействия начинала говорить все, что ей приходило в голову, нисколько не задумываясь о последствиях, а когда действие лекарства прекращалосьблагополучно забывала, что вытворяла. Но другие-то помнили. Тут и начинались проблемы. Настойка разрушила не одну семью, а кое-кого даже довела до виселицы. Поэтому использование очередки негласно считалось негуманным, применялось в основном тюремщиками из-за своей третьей особенности и студентами, которым было все равно, какую дрянь пить. Кроме них, к слову, употреблять очередку внутрь никто не осмеливался. Здравомыслящие люди, если уж им все-таки доводилось прибегнуть к такому коварному средству, просто капали его на раны.
Когда-то давным-давно Мартин помазал мне царапину именно ею, окончательно испортив отношения между мной и теткой Котлетой.
Несмотря на действие мальвы, я протестующе задергалась.
Нет, завопила я. Только не это! Мне нельзя!
Ты предпочтешь умереть от заражения крови? строго спросил мой мучитель.
Да! честно сказала я.
Я бы отбивалась до последнего, но мальва окончательно победила во мне личность, и я уснула. Последнее, что я запомнила, ужасную вонь, заполняющую комнату.
Я проснулась и долго лежала, глядя в потолок. Комната выглядела иначе. Куда-то пропали бархатные шторы, карниз валялся на полу. Я пыталась понять, сколько я проспала и что произошло. Наконец вспомнила все, что случилось накануне, до момента, пока не уснула, и резко села в кровати. Надо было узнать, жив ли Альберт. Но уже через секунду я откинулась обратно на подушки. Кот спал рядом. Вид у него был неважный: куска хвоста не хватало, на боку шерсть была продрана дорожкой, будто от старого пореза. Его тоже лечили вчера очередкой. Он снова был рыжим и пушистым и мирно дышал у меня под боком. Это было главным.
Тут меня занял новый вопрос: как штора, упав с карниза, перебралась на кровать и так плотно обмотала меня? Может, я ночью использовала ее как одеяло? Я заподозрила неладное.
Надо было вставать, но я оттягивала этот момент и еще долго валялась в кровати, пока мне жутко не захотелось есть.
Я заставила себя подняться. На мне не было никакой одежды, кроме той самой шторы, и это меня насторожило еще больше. Я косо глянула на кота. Он спал, крепко и безмятежно, даже не пытаясь подглядывать. Я решила одеться и выйти на кухню к няне, чтобы узнать, день сейчас или вечер, и выпросить что-нибудь вкусненькое.
По дороге на кухню я встретила герцога. Он поздоровался со мной, почему-то не поднимая глаз. Какое-то новое чувство я прочитала в его спектре. Только через минуту, когда он уже скрылся в одной из комнат, я с удивлением догадалась, что это было смущение, ранее ему незнакомое. И тут я поняла, что настойка очередки стерла из моей памяти какие-то очень яркие события.
Няня Мэлли косо глянула в мою сторону, когда я вошла, и сосредоточилась на протирании посуды. Ей тоже было неловко. Я села на стул. Аппетит у меня пропал.
Няня, серьезно сказала я. Мне надо знать, что я вчера наговорила!
Няня замялась, начала что-то бормотать себе под нос и суетиться.
Я не уйду, пока ты мне все не расскажешь.
Няня, похоже, посчитала, что рассказать все-таки надо, вздохнула и поведала мне то, о чем я благополучно забыла.
После того как мне обработали раны, которые казались герцогу и Мэлли подозрительными, я проснулась от боли. Немного поорав, не больше пяти минут, я вскочила и полезла целоваться к герцогу, приговаривая при этом, что я его спасу, что расколдую и Альберта, и его самого, и флегматичного слугу и всех-всех-всех.
Потом из соседней комнаты прибежал такой же, как и я, отмытый и «подлеченный» кот. Мы бросились в объятия друг другу и принялись плакать от радости встречи. Потом я возмущенно орала, жалуясь ему, что Рональд притащил меня в свой дом непонятно зачем, требует любви к себе, а сам прячется по комнатам и замуж, как порядочный герцог, не зовет. «Бесчувственное бревно!» обиженно сказала я герцогу прямо в лицо.
Кот громко посочувствовал, использовав неприличное слово, и подтвердил, что именно таким бревном его брат и является.
Потом мы внезапно вспомнили с ним на пару, что он-то меня замуж звал, и пришли с ним к выводу, что «чего зря тянуть», если мы любим друг друга, а мы ведь любим? Кот дурным голосом стал звать священника, его вопли разлетались на полкоролевства. Мои были слышны в чуть меньшем радиусе.
Священник не шел. Несмотря на все уговоры со стороны няни и Рональда, мы продолжали буйствовать и требовать, чтобы нас немедленно поженили. Апофеозом нашего временного помешательства стало то, что Альберт пригрозил сжечь библиотеку брата, если тот немедленно нас не поженит. Рональд понял, что мы не уймемся, и решил нам подыграть. Он сказал, что, как герцог, имеет право скреплять и расторгать браки.
«Так что же ты молчал!» икнул кот. Он отправил меня надевать подвенечное платье, сам вернулся на кухню со словами: «Я и так самый красивый и даже котом девушкам нравлюсь больше, чем ты».
Поднявшись к себе, я поняла, что весь гардероб, предоставленный мне герцогом, просто жалок и убог и что в свой самый особенный день жизни я непременно должна облачиться в шторы. Чтобы не заставлять жениха ждать, я просто дернула за конец посильней и схлопотала карнизом по голове. Это придало мне новые силы, сняв халат, под которым ничего не было, я замоталась в добытую собственным трудом штору (и не нужны мне никакие подачки от герцога, я сама уже почти герцогиня!) и гордо зашагала вниз на кухню, где и должна была проходить церемония. Штора все время разматывалась, и из-под нее выскальзывали разные части моего тела. Но я добралась до финиша, и мы с котом встали перед герцогом.
Отступать ему было некуда, и он начал церемонию, взяв, правда, вместо положенной для нее книги кулинарную. Но мы, счастливые влюбленные, не заметили подмены и продолжили слушать его речь, блаженно улыбаясь. К счастью, час к этому времени прошел, и под слова «тушить на медленном огне в течение трех часов» два тела рухнули к ногам Рональда, словно мертвые, а он облегченно вздохнул.
К концу рассказа няни Мэлли я была красной, как спелый помидор, и сидела, обхватив голову руками.
Я же говорила, лучше смерть, только и смогла сказать я. Как мне теперь герцогу в глаза смотреть?
Я отказалась выходить из кухни, чтобы случайно опять не встретить Рональда. Так там и сидела, обхватив колени. Я твердо решила, что ночью тихонечко выйду из замка и пойду куда глаза глядят. Ждать пришлось долго. Оказалось, что я проспала почти сутки и сейчас утро. Няня ходила вокруг, готовя сначала завтрак, потом обед. Время шло к ужину.
Не хочешь ли занести чай герцогу? спросила няня, расставляя все необходимое на поднос.
Нет! испуганно замотала я головой.
Няня взяла поднос и ушла.
«Она его приведет», поняла я и стала искать место, где бы спрятаться. Подходящее место не находилось, тогда я полезла под кухонный стол.
Я была права, обратно няня вернулась с Рональдом. Они вошли в кухню, и на минуту повисла тишина. Потом Рональд глубоко вздохнул и сказал:
Я же все равно знаю, что ты здесь, я чувствую, как ты боишься, что тебя найдут. Я с точностью до полуметра могу сказать, где ты. Такая взрослая, а прячешься как ребенок.
Не выйду! сказала я.
Он опять вздохнул.
Няня Мэлли, оставь нас, пожалуйста.
Няня вышла, и я осталась с герцогом наедине, но покидать свое укрытие не собиралась.
Прости меня, сказал он. Это моя вина, что ты попала в такую глупую ситуацию. Я не могу никому доверять полностью, особенно после предательства Альберта. Я боялся, что ты тоже Я намеренно использовал очередку, чтобы проверить тебя.
Мне стало очень обидно.
Прости, повторил он. Если ты захочешь уйти, я не буду тебя держать, но ты должна знать, что Альберт тебя, похоже, действительно любит и будет тосковать.
Мне стало еще обиднее и больнее.
И я тоже буду тосковать. Я не такое уж «бесчувственное бревно», как ты вчера сказала. Я к тебе привязался. Если хочешьвыходи за меня замуж. У Альберта вряд ли это получится, снова человеком ему не стать. Мой замок, земли и титул станут твоими, и ты безбедно проживешь всю жизнь.