На этот раз день выдался пасмурный, с плотными белыми облаками и редкой просинью. Хорошо хоть дождик не лил, да ведь облака-то были, на взгляд Егора, вовсе не дождевые, высокие, даже солнышко иногда появлялось, выглядывало, сверкало, словно высматривало добычуну-ка, ну-ка, а где еще притаился сугроб? Сейчас мы его, враз! А ну-ка!
Рыбка, рыбка, белорыбица!
Квас, квасок, раскрывай роток!
А вот сбитень, сбитень
Пироги, пироги, с пылу с жару, недороги
Купи, господине, собаку! Добрый псинищевсегда пригодится.
Да не нужна мне собака. Кошки, калитыгде?
А вон, в том ряду, за баклажками.
Свернув, Вожников, не обращая никакого внимания на навязчивую рекламу («Купи, господине, баклажку!» «А вот блюдосамое лучшее!»), обогнул торговцев деревянной посудойвсякого рода мисками, баклагами, блюдами, быстро сторговал за две денги поясной кошель«кошку», а на обратном пути, подумав, все ж прикупил деревянный гребень и ложку, подвесив все к поясу на специальных бечевкахкарманов-то не было!
Собаку, господине, купи.
Не нужна мне собака, сказал же, молодой человек с подозрением покосился на крупного лохматого пса непонятной породы и покачал головой. Нет, не нужно. А не знаешь ли ты, уважаемый, кто умеет заговаривать зубы? Болят уж который день, мочи нет, кариес, наверное.
Зубы? продавец псаглуповатого вида парняга лет двадцати с круглым добродушным лицом и толстыми губами, озадаченно взъерошил затылок. Ране Манефа тьфу-тьфу-тьфутут парень перекрестился и продолжил уже почти шепотом: Ране Манефа-волшбица всем заговаривала. Она тут, неподалеку, жила, в деревеньке одной. А теперь волшбицу того казни предали, за колдовство злое. Теперь с зубами даже и не знаю к кому.
Что, так-так и не к кому? Ты, уважаемый, помоги, а я уж в долгу не останусь, Вожников многозначительно позвенел недавно купленными кошелем, вернее, тем, что в нем находилось. Болят ведь зубы-то. Болят.
Ин ладно, плотоядно взглянув на кошель «болезного», парняга махнул рукой. Пойду, спрошу у кума, он тут рядом, рыбой торгует.
Так, может, я сам у него спрошу?
Что ты, что ты, никто чужому не скажет. А ты, мил человек, тут постой, я быстро.
Прихватив с собой собаку, торговец проворно скрылся за рядками. В ожидании его возвращения Вожников, прислонясь к бревенчатой стене какого-то амбара, с интересом наблюдал, как местные пацаны играют в «чику». Не на деньги игралиденег, даже самых мелких, медных, у них, походу, не былона щелбаны да на желание. Кто-то, проиграв, громко ржал жеребцом, кто-то, замычав по-коровьи, наклонившись, пил из лужи воду, а вот одинсамый мелкийскинув армячок и перекрестившись, полез на высокую березу.
Смотри, Ванюх, не свались! орали снизу.
Не свалюсь. А свалюсьтак ловите.
Нашел, мил человеце.
Вожников живо оглянулся: держа на веревке кудлатого пса, переминался с ноги на ногу толстогубый парень:
Нашел я тебе волшбицу. Токмо это
Понял! Егор живо полез в кошель. Всякий труд должен быть оплачен. Вот, держи. Надеюсь, денги хватит?
Продавец собаки ухватил денежку с такой неожиданной прытью, что молодой человек понял: слишком много дал! Целую серебряху, когда за глаза хватило бы и медного пула. Что ж, с местными ценами приходилось пока разбираться вот так, на ходу. Да. Может, еще и не пригодится с ними разбиратьсявдруг да поможет колдунья, водицы заговоренной даст вдруг?
Пойдешь, мил человеце, на позахолмье
Куда-куда?
Ах, ты ж гость, не тутошний, парень показал рукой. Вона, по той улице, мимо церквы, за детинец пойдешь, там увидишь избенки худыев крайнюю постучи. Скажешь, от Миколы Рыбника, зубы заговорить. Там и сговоритеся.
Ну, спасибо тебе за подсказку.
Благодарно кивнув, Егор отправился по указанному адресу, краем глаза кося на возившихся под березой ребятпохоже, самый из них младший все же свалился с дерева и теперь, плача, лежал в грязи. Сломал позвоночник? Да нет, вроде встал, утер сопли.
Выглянувшее было солнце снова нырнуло за облако, много было облаковвсе клочковатые, фигуристые, этакие медленно плывущие павы! И небо, нет, все же какое красивое небо, высокое, с синевой, с башнями-облаками, с падающимильющимися золотистым потоком внизсолнечными лучами. Словно нимбы сияющие под облаками, а наверху и междуигристая лазурь. Красота!
А вот матушка-земля подкачала, снег едва только сходил, и обнажившиеся пустоши и луга тускло мерцали буровато-седой неуютностью, и улицыпо колено в грязи, и в углах, под заборами, еще догнивали сугробы.
Словно акробат, раскинув руки, Егор прошагал по брошенным в грязь слегамдвум тоненьким сосенкам, опасно прогнувшимся под тяжестью тренированного мускулистого тела. Этак не выдержат, упадешь в грязь, сгинешь, не вылезешьможно и с головой провалиться, что тампо колено!
Ничего, прошел, справился, отыскал указанную собачником избенку, оперся о покосившийся забор из жердей, едва не свалил, прошагал чуть дальше, выбирая место, где поменьше грязивстал, позвал громко:
Эй, эй, соседи-и-и!
Скрипнула покосившаяся дверь убогой, вросшей почти по самую крышу в землю, избенки, кто-то возник в проеме, не поймешьто ли баба, то ли мужик.
Чего орешь? Кого надо?
Я от Миколы Рыбника. Зубы заговорить.
Тсс! Да не ори ты так, горе! существосудя по голосу, это была все-таки женщинаопасливо оглядев округу, махнуло рукой. Давай заходи в избу. Микола зря не пришлет.
Избатемная, дымная, грязная, с крытой старой прогнившей соломой крышей, оказалась пуста, если не считать сопевшего в лыковой зыбке младенца. Что-то зашуршало у самого порога, пискнуло, прыгнуло, проскользнула между ногами во двор; Егор невольно попятилсябольшая, размером с кошку, крыса!
Садись вон, на лавку хотя можешь и так постоять. Тебе зубы? Счас коренья дам три денги!
Уже опытныйспасибо прощелыге-собачникуВожников покачал головой:
Одна-ако!
Пусть две. Ладно. Вот оно, снадобье-то.
Одетая в какую-то невообразимую сермягу хозяйка избы протянула гостю пыльную плетеную баклагу:
Водой ключевой разведи, да по утрам-вечерам полощи зубы. Пройдут. Денги давай, а?
Ах да, хлопнув себя по лбу, молодой человек вытащил из кошеля-«кошки» монеты. Бери, вот. Пошутил: Надеюсь, не из жаб болотных настойка?
Не из жаб, усмехнулась волшбица. Пустырник там, чабрец да еще кой-какие травки.
Вот и славно, Егор с благодарностью принял баклагу и, чуть помолчав, спросил: А насчет другого зелья как? Мне б водицы заговоренной, снадобья, чтоб несчастье предчувствовать. Микола Рыбник сказалу тебя есть.
Врет все Микола! неожиданно отпрянула хозяйка. Заговоры-наговорыэто не ко мне! А ты иди, куда шелмимо.
Да ладноиди, Вожников и не собирался никуда уходить, не добившись своей цели. Я ж не просто так, я ж заплачу дюжину серебрях, а?
Сказал, и ту же ударил ладонью по кошелюпозвенел денгами.
Волшбица задумалась:
Дюжину? А не врешь?
Прямо сейчас и отдам. Вот!
Добро, хозяйка, наконец, решилась, как видно, алчность все же пересилила осторожность. Полдюжины мне давайне сейчас, вечером, а полдюжинытой, к кому приведу. Она сейчас и медному пулу рада. Только уговородин приходи. Возьмешь кого с собойничего не поимеешь.
Хм, ладно, приду один. А воду-то она заговорит? Умеет?
Да умеет, ухмыльнулась женщина. Ты про Манефу-волхвицу слыхал?
Слыхал.
Так тосестрица ее молодшая. ЗовутСерафима.
Вернувшись на постоялый двор Ахмета Татарина, Егор просидел там примерно часов до пяти-шести вечера, после чего, сказав Борисычам, чтоб не искали, покинул ригу. Начинало смеркаться, и росшие неподалеку, над овражком, ивы таинственно мерцали набухшими серебристыми почками. Было довольно тепло, хотя промозгло, пахло свежим навозом, и ветер весны проносил над головой Егора светлые облака надежды. Если удастся удалось бы!
Показалось, кто-то окликнул сзади Нет, не нужно оглядываться, вообще, не нужно сейчас никого, сказано жеодин. Так, может, взяв снадобье, сразу и нырнутьвот в ту прорубь, в которой Нет, пожалуй, не стоит. Черт! А ведь скоро и некуда будет нырять, растает все к чертуможет, тогда прямо в реку, или в пруд, в озеро? Насчет этого бабка Левонтиха ничего не говорила, и на сайте своем никаких инструкций по этому поводу не вывешивала. Ладно, поглядим!