Все вокруг вдруг пришли в движение, возбужденно заголосили, побросали все свои дела, быстро сбиваясь в кучи, на глазах перераставшие в довольно-таки многолюдную толпу, в которой опять же упоминали о какой-то «колдунье Манефе».
Прошло летось она посевы все потравила, Манефа-то! Говорят, мстила кому-то.
А помните, православные, почитай всю осень дождило? Тоже ее, колдуньи, работа! Сама призналась.
Теперь казнят.
Поделом ей!
Вон, вон, людивезут!
В полном соответствии с законами, выведенными когда-то знаменитым философом и социологом Гюставом Лебоном, собравшаяся в мгновение ока толпа охватила, сжала Егора со всех сторон, превращая в кирпичик, в клеточку ее большого и подвижного, разлапистого, как у громадной амебы, тела, захватывая и подчиняя себе сознание.
Ма-не-фа! Ма-не-фа! речитативом врезалось в мозг.
Каз-нить! Каз-нить! Каз-нить!
Выдать головою колдунью!
Захватив Вожникова, словно магнит хватает железный обломок, толпа повлекла, потащила Егора за собой, делая своей частью неудержимо и властно, так что пытавшийся выбраться хоть куда-нибудь молодой человек с ужасом понял, что сделать это уже невозможно никак, поздно уже, и просто не в человеческих силах!
Ма-не-фа! Ма-не-фа!
Казнити волхвицу, казнити!
В прорубь ее!
Лишь бы ребра не сломали, лихорадочно думал Егор. Вот ведь попал-то! Угодил, как кур во щи илив ощипкак правильно? Наверное, и так, и этак можно.
Везут! закричали откуда-то сверху. Везут! На санях, в клетке. Сейчас на крутояре казнить будут.
Толпа уже выхлестнула из города, едва не прихватив с собою половину городских стен, и без того изрядно прореженных и разбитых, в общемоткровенно убогих, вынесла молодого человека на крутой берег, с которого, как в амфитеатре, открывался чудесный вид как вдаль, так и рядомметрах в пятнадцати-двадцати от глаз Егора, внизу, на льду реки, расположились сани и всадники, последниечислом около двух десятков. Тоже не особенно разодетые, лишь на одномкрасный, с желтыми веревочками-канителью кафтан, да у некоторыхразноцветные флажки на копьях.
Народ Белезерскыя! привстав в седле, неожиданно громко возопил тот, что в красном кафтане. Как и все в здешней массовкепри бороде, в круглой меховой шапке. Иматая волхвица, Манефа именем, ворожбу свою и худодейство признала!
Признала! эхом откликнулась-повторила толпа.
И княжьим судом, людьми именитыми, боярами и детьми боярскими, приговорена к битью кнутом и справедливой казни!
Так ей и надо, колдунье!
Будет знать, как град на посевы нагонять!
Смерть волхвице, смерть!
Краснокафтанный махнул рукой какому-то дюжему мужику в сермяжной, с закатанными рукавами рубахекак видно, палачу. Тот, в свою очередь, призвал помощниковпарней в таких же сермягах
«А могли б и красные рубахи надеть, как-то отстраненно подумал Егор. Солидней бы все смотрелось, красочней».
А колдунья-то красива, ничего не скажешь! Достаточно молодая, даже юная, сидит себе преспокойно в санях в деревянной клетке. Кого ж напоминает-то? Какую-то известную молодую актрису Ведь знакомое, знакомое же лицо Татьяна Арнтгольц? Гусева? Бли-ин, не вспомнить
Кто-то опять выкрикнул:
Смерть волхвице! Смерть!
Смерть! радостно подхватили рядом.
Погодьте, сначала ее кнутом побьют, а уж опосляв прорубь.
И правильнопущай помучается.
Помощники палача молча вывели «волхвицу» из клетки, тут же к этой же самой клетке и привязали, умело спустив со спины платье Ух, как смачно ударил кнутом палач! С оттяжкой, с посвистом, оставив на белой девичьей спине длинную кровавую полосу. Несчастная колдунья дернулась, застонала А палач ударил еще, и еще, и еще. Упали на лед кровавые брызги, волхвица задергалась, заплакала, завыла
Бирюч махнул рукой:
Хватит! Еще сдохнет раньше времени. Похлестал малостьпора уж и в прорубь.
Кивнув, палач бережно отдал окровавленный кнут помощнику, другой в это время отвязывал руки колдуньи от клетки, да замялся, видать, узлы-то затянули намертво, так, что и не развязать.
Выхватив из-за пояса нож, палач оттолкнул незадачливого своего помощника, разрезал путы и, схватив волхвицу за волосы, поволок к черневшей рядом с санями проруби, куда и сбросилстолкнул ногами.
Избитая колдунья исчезла было под водой но вскоре вынырнула, забила об лед руками.
Не принимает ее водица-матушка! громко объявил бирюч. Что делать, православные, будем? Топить далее, або главу рубити?
Главу! Главу!
Воля ваша
Глашатай что-то приказал палачу, вмиг взявшего в руку устрашающего вида саблю. Сверкнул на солнце клинок
Ввухх!!!
Брызнула фонтаном кровь, и отрубленная голова волхвицы кочаном покатилась по льду под крики забившейся в восторге толпы!
Господи Егора вдруг пронзил запоздалый ужаскуда ж он пришел-то! Погулял, блин.
С громким хохотом палач поднял за волосы окровавленную голову волхвицы, показало, как взревела толпа! всем и кинул, швырнул в самую гущу. Этакий пляжный волейбол!
Не берите! Не берите голову, православные! предупредил кто-то, стоявший позади Вожникова. Этак они других колдунов ищут. Дотронешься, и твоя голова с плеч!
Глава 6Волшбица
Возбужденная казнью колдуньи толпа долго не расходилась. Как услыхал краем уха Егор, ожидали еще какого-то преступника-лиходея, да не дождались, экзекуцию перенесли на пятницу, и люди недовольно бурчалиэто как же? Ведь только все так хорошо началосьмолодой волхвице башку отрубили, позабавили народ, и что, все кончилось? Что-то как-то быстро. Маловато будет!
Пошли-ка, Мефодий, прочь. Видать, ничо тут боле не дождемси!
Пошли-и-и.
А кат-то наш, Еремкахваткой! Ишь как головенку срубилМанефка и пикнуть не успела!
А в проруби-то не утопла, ага!
Так это он неправильно топил! Неумело.
Ага, неумело. Скажешь тоже! А Манефа потому и не утопла, что она ведьмаэто уж каждому ясно.
Говорившийкудлатый мужик в волчьем, мехом наружу, полушубке размашисто перекрестился на церковную маковку:
Ох ти, Господи еси!
Тут толпу прорезал крик:
Православныя-а-а! Грабють!
Кого грабють-то? Где?
Да рыбный ряд перевернули, рыбу всю унесли.
Ой, невелика потеря. То, верно, отроци.
Може, и так. Все равноимать их надоть, да отдать кату!
Все эти голоса, крики, волнения пролетали сейчас мимо Егора, он не воспринимал их вообще никак, погрузившись в нахлынувшие вдруг мысли. Вотпрошлое, оно ведь ворвалось к нему не внезапно, а как бы постепенно, складываясь в мозгу в этакую мозаикубеглецы, оружие, усадьба вот город теперь. Имертвая голова! Только чтона его глазах! казненная женщина волхвица. Надрывный гул толпы. Ну и развлечения у них. Сволочи! Впрочем, в каждой эпохисвое: у кого-то футбол да дурацкие ток-шоу, а у кого-то вотказни. Кстати, ежели в современной России вот этак, на главных площадях городов и весей, казнитьтак рейтинг до небес зашкалит.
Господи! Вожников перекрестился на церковь. О чем он думает-то? Что за мысли лезут? Да, как же так, как же?
Он шел сейчас, не разбирая пути, шагал, куда глядели глаза, куда несли ноги. Мысли путались, голова гудела, и шея вдруг заболела так, будто это не колдунье, а ему, Егору Вожникову, голову отрубили. Наверное, это все же был запоздалый шок, подстегнутый кровавой казнью.
Какие-то пацаны«отроци» с хохотом пронеслись мимо. Выглянув из-за угла, визгливо тявкнула дворняга, наверное, бродячая. С деревянной колокольни неожиданно грянул звон: бумм-бо-оммм гулкий, как басовая струна.
Дядько, дай пуло! набежавшие стайкой отроки окружили низенького недотепистого бородача в лаптях и подпоясанном веревочкой армячке, по всемукрестьянина. Издевались, сволочуги малолетние, задирали:
Долго лапти плел, дядько?
Дай полпирога, борода многогрешная!
Ах вы, поганцы-нехристи!
Выругавшись, крестьянин проворно распустил веревку-пояс, перехватил поудобнее да принялся хлестать огольцов. Одного-второго ожег, приласкалостальные стали поосторожнее, правда, смеяться не перестали.