* * *
мамаша-тетка строго-настрого мне с печки выглядывать запретила. А я ножичек Васька отыскала. Он его за щербатым кирпичом затаивал. Да в занавеске угол надрезала. В избе жарко, как в бане. От воды кипящей да фонарей здоровенных. Их Курт над столом держал, где бабушку резали. Ее-то мне не видать было. Только как стонала она да охала изредкавот и вся бабушка Мария Немцы, мамаша-тетка, Аксюта косенькаявсе в белом. Сверху донизу. Лица шторками марлевыми завешены. Одни глаза не закрыты. Мамаша-тетка да Аксюта тазы с кровью оттаскивали. Здоровенные Вальтер помощникам своим обрывно что-то вылаивал. Железками слепящими клацал. А мне чудилось, будто он бабушку Марию тесаком рубит У Курта я тесак приметила. Он им капусту шинковал. Быстро-быстро. Чтоб в горшке тушить. Потом туман парной нашел. Немочь придавила. Взмолилась я к Аксюте тихоньководицы испить. Дает мне Аксюта ковш студеный. Припала я к ковшу А в ковше заместо водыкровь. На вид самая что ни на есть вода студеная. Только пить станукровь. Дай-ка мне морсу еще, Шашапал, попросила Елена.
* * *
Пока в уплотнившейся тишине Шашапал наливал морс из темно-синего обливного кувшина, Елена вглядывалась в потолок, будто уносилась в завешенный снегами конец декабря сорок первого года
Шашапал подал Елене стакан. Та не сразу его заметила. Отпив несколько глотков, продолжала так же ровно, как и начала:
Видать, дурман меня накрыл. Сколько в провале была, не знаю В себя вернулась да в уголок в занавеске надрезанный заглянула, когда мамаша-тетка корыто от стола оттаскивала. Посмотрела я в корытотам полноги голой Вальтер кость под коленом бабушке Марии раздробил. Мне Курт говорил потом Разрывная пуля в ружье оказалась. И жилам кровяным урон сильный вышел. Не отрежь он тогда бабушке Марии ногу, истекла бы она кровью. Чего дальше было, не упомню. Сон меня взял. Муторный Будто подхожу я в сенях к корыту, где полноги бабушки Марии лежит. И задумаласькак бы ногу бабушке Марии обратно прирастить. Думала-думала, схватила ногу и на чердак. Укутала я ногу отрезанную, к себе прижалаотогреваю В сенях стужно. Нога захолодела. Чую, поднимается кто-то. ГляжуАксюта косенькая на меня смотрит. Подождала, подождала и говорит: хоронить надо. Я спрашиваюкого? Или бабушку Марию, отвечает, или ногу, которую качаешь А мне жалко. И бабушку Марию, и ногу ее Аксюта торопит. Пора, говорит, решай. Тогда уж я ногу ей отдала
* * *
В зиму ту плохо ноги мои ходили. Да и не в чем. А при бабушке Марии, как в сказке теплой. Сколько она мне разобъяснила да порассказала. Когда такое узнаю И посейчас чудится, что не она без ноги, а я хворая. Не лекарствомсловами добрыми укутывала да выхаживала. Сколько живу, а такой, как бабушка Мария была, где встретить?
Дрочены печь с подсказа ее обучилась. Курт поверить не мог. Пока уж при нем я не сготовила.
Вальтер, когда бабушке Марии перевязки делал, ничего не пропускал. Мамаше-тетке, Аксюте косенькой, даже мне при перевязках да уколах находиться приказывал.
Мамаша-тетка через него так уколы втыкать насобачилась, что Вальтер сам ее раза три при мне озергутил. Похвалил сильно по-немецки На ногу бабушкину смотреть страшно было, а Вальтер меня заставлял. Потом в сени отвел как-то да с Куртом наперебой внушать стали, чтобы на рану я легким глазом смотрела, тогда сила вскорости к бабушке Марии возвернется. С тех пор я, считайте, при всякой перевязке сидела. Приглядывалась, чем да как Вальтер поливает, мажет да сыплет на рану. От перевязок исход собирать-выносить приучилась. Сжигать мамаше-тетке помогала. На пятый-шестой день стала бабушка Мария у Вальтера дозволения испрашивать, чтоб сидеть он ей разрешил. Спицы достать приказала, вязать исхитрялась. Нитки лежа сучить приспособилась. А как сесть ей было разрешено, чего она только не придумала. Обшивать нас всех принялась. Для стряпни всяко резала, месила. Картошку чистить и не говорю. Я с подсказки бабушки вовсю к готовке приспособилась. Сперва горшки ухватом ворочать никак у меня не залаживалось. Опрокидывала да проливала больше. Однако бабушка Мария меня за это не ругала. Вышучивала только. Опять же, в пору ту много чего бабушка мне подсказами-прибаутками приоткрыла. Нашепчет невзначай будто, а в голову накрепко засело
Присказки да забавы бабушкины, как дрожжитесто, всех вокруг будоражили. Оттого и сама она, что ни день, больше сил набирать стала. И рана ее затягивалась зримо
* * *
Вероника Галактионовна из библиотеки своей вернулась. Кормить всех принялась. Ели молча. Каждый Медуницу ждал. Когда чай допивать стали, взглянула Елена на Веронику Галактионовну, глазами упросила сперва, потом тихой речью повела:
Март пришелхолода поубавил. А снег знай валит Бабушка Мария на костылях очень шустро забегала.
Выходит, за всю зиму у вас в деревне, партизаны ни одного немца не пристрелили? мрачно спросил Сергей.
Сама не видела. Слыхать тоже не слыхала, переждав немного, ответила Медуница и продолжала, глядя на Сергея:У немцев деревня наша в тот раз как больничная числилась. И начальники ихние за редкой надобностью к нам в Зимори наведывались. Зато в Сугробине, сказывали, главных немцев очень много хороводилось. Штаб какой-то у них там стоял. Мне про то мамаша-тетка потом разобъяснила
Ты хочешь сказать, что для партизан в то время ваша деревня никакой стратегической ценности не представляла? попытался прокомментировать Шашапал. И поэтому
Что ты, действительно! Договорить человеку не даешь! вскочив со стула, набросился на Шашапала Ник. Говори, Елена!.. А ты, Шашапал, помолчи в тряпочку!
Я потом доскажу. Спать страсть как охота
И все-таки он пришел
Угодил в засаду!
Шашапал сообразил слишком поздно. Путь по извилистой, проходной горловине, зажатой глухими стенами двух четырехэтажек и несколькими кирпичными сараями, Шашапал выбрал как самый короткий, потому что очень торопился. Очередь в аптеке оказалась в два раза длиннее, нежели он предполагал, а надо было еще успеть смотаться за керосином, который бабушка уже вчера занимала у соседки.
Первым из-под арки сарая, заваленного железным хламом, навстречу Шашапалу выпрыгнул осклабившийся Харч.
Привет, Шашапальчик! Мочу на анализ тащим!
Микстура от кашля для бабушки, замялся удивленный неожиданным появлением Шашапал.
Вот заботливый внучек! умилился Харч. Молодец! Возьми с полочки пирожок.
Шашапал растерянно улыбнулся, и тут щеку его обожгла проволочная пулька, пущенная резинкой, закрепленной на двух пальцах.
О! Пчелка укусила! Бо-бо, Шашапальчик? заверещал Харч.
Ну что ты Наш Шашапал «не плачет и не теряет бодрости духа никогда», съязвил Конус, возникший за спиной Шашапала. А где ж твои дружки-тимуровцы?
Я не знаю.
Что ты пристал к мальчику, Конус, издевался Харч. Разве не знаешь, что его друзья день и ночь трудятся на пользу родной пионерской организации?.. Я ведь правильно говорю, Шашапальчик?
В пионеры с четвертого класса принимают. Иг и Ник только осенью в четвертый пойдут, уже понимая, что влип, но не теряя достоинства, отвечал Шашапал.
Да, да, да. Они у нас еще маленькие, «сочувственно» закивал Харч.
Он не успел договорить, как Шашапал получил в затылок хлесткую очередь черных горошин, выпущенных из алюминиевой трубки Щавой. Щава встал в оконном проеме сарая, замкнув треугольник вокруг Шашапала.
Засюсюкал, кривясь улыбочкой.
Видишь, Шашенька, как без охраны шастать по закоулочкам худо?.. Из тебя сейчас щи сварить можно. Но мылюди добрые, и сначала поговорим по-хорошему
Только, чур, ответь, в каком ОРСе свой балдахин отоварил? перебил Щаву Конус.
Ты хотел сказать «балахон», иронично уточнил Шашапал.
Видишь, Конус, какой ты серый, заерничал Харч. Так по какому блату-ордеру Шашапальчик балахон получил?
Крылатку мне сшила бабушка, глядя прямо в глаза Харчу, невозмутимо произнес Шашапал.
«Крылатку», слыхали? «Крылатку»! заверещал Щава. Это такая, значит, мода теперь пойдет, да?
Крылатки носили Пушкин, Крылов, Жуковский
И Шашапал! захихикал Харч, хватая Шашапала за край крылатки. Сколько же отрезов на эту хламиду твоя бабушка ухлопала?