А по спальне ходил злой Батыга и искал ключ зажигания. «Ты! встряхивал, он чью-нибудь койку. Лазил?» «Да не лазил я никуда!» А ключ висел на шее Танюшина, и Батыга этого не видел. Забежал Валерка, самый наш маленький. «Кнопик! спросил у него Батыга. Ты ключа не видел?» «А вон он!» тотчас увидел и показал Кнопик, Да и правда же, не заметить никак, нельзя было: тщедушный Танюшин сидел развалясь на койке, выставив ключ на груди, и внимательно читал книгу.
Где нашел? спросил Батыга.
Танюшин сделал над книгой пальцами движение, абсолютно ничего не выражающее, просто показал, что вопрос он слышал.
Надо же, а я все обыскал.
Танюшин прилежно читал.
Борис Харитонович, зарядку в купальне будем делать? спросил Батыга.
Странными бывают, наверное, не те истории, которые не сразу объяснишь, а те, которые ничем не кончаются. Как это я раньше не замечал Танюшина? Надо будет приглядеться к нему.
Заходит директор.
Ты чего?
Чего?
Лежишь.
Да так. Думаю, например, имею я право воспитывать? Или ц!
Ну, слушай!.. Даже не знаю, хороши это или плохо. Вот раньше просто было: где жратвы достать. Или ботинки. А мы, значит, о праве думаем. Ну-ну. Между прочим, я что зашел: у тебя тут есть участок, шесть соток, как думаешь распорядиться?
Участок?
Шесть соток. Там сейчас чья-то картошка растет, но осенью можешь, например, саженцы посадить, мы привезем
Ах, уча-асток!.. Ну, господи, я что-то никак сообразить не мог.
Ты не бросайся. Здесь не город. Не хочешь перелопачивать каждую весну под картошку посади саженцы
Значит, просто было? Жратва и ботинки?
Ботинки, да Трудно тебе тут будет.
Знаю. Мне уже трудно.
Да нет, однако, не знаешь. Я за двадцать пять лет Вот. А ты уж разбежался знает он! За двадцать пять лет в авиации, например, жутко же что произошло, там это видно, а тут что? Тут и не видно и не на виду. Все думают: да кого там! Все по-прежнему, мол, «по Макаренко». Ни черта не по Макаренко. Я вот по секрету тебе скажу: ничего не понимаю. Я до войны слесарем был, вернулся с войны, пошел в исполком насчет работы, мне говорят, пойдешь в детдом директором? А я, мол, да вы что! А ничего, говорят, нам директор нужен, хоть временно. Пошел. Стопроцентная сиротность, ну и прочее, так сказать, на уровне времени: обуть-одеть не во что, жрать нечего, жить У дома отдыха железнодорожников выторговали корпус, сверху сквозь проржавевшее железо течет, лежат вповалку, вши Знакомая картина? Самая классика. Набили матрасы соломой, сходил к знакомому председателю колхоза, выпросил в долг мешок пшеницы, отволокли на мельницу, пекли Тут кореец один жил, замечательный огородник, я ему часы трофейные отдал, говорю: командуй. Велел выкопать яму, туда навоз, мусор, провели от пруда воду и этой водой поливали. Каждую травинку руками. Урожай был я те дам. С рынком у нас не очень сладилось, сдали мало, но все-таки Я тебе скажу, развлечений было больше. Может, грешу, веселья тоже. Ну не было ничего, не было!.. Бочка была; бочку закатишь в гору, напихаются в нее и-и А на вторую осень поехали покупать одежду, на свои деньги, сами выбирали, примеривали, сами платили праздник был. Теперь смотрю: стоят. Группа. Час стоят, два Ничего не понимаю. В складу велосипеды пылятся, как чуть поломка бросят; мотоциклы приобрели, покурочили на третий день бросили, один, правда, возится еще; в спортзале гантели, штанга, снаряды, игры всякие Стоят! Чего стоят? Зло иногда берет Пальто перелицуешь что ты, не наденет. Подавай новое, в эту, в талию, что ли Но не в этом дело.
Так.
Слушай, ну Что угодно! Не уезжай.
Здрасте!
Думаешь, не вижу? Это с каждым случается. У кого на второй месяц, у кого на третий, но обязательно с каждым. Даже не знаю, как это называется; пусть хандра. Только одни переходят через это, а другие нет. Другие переходят на другое место и правильно делают.
А я, значит, сделаю неправильно?
Ты мне, старику, должен помочь. Ты поймешь, ты молодой, тебя и заносит, но это ничего
А какие правила составили! Наверное, не надо было так, но мне было, правда, до того плохо, главное, без причины, неизвестно, куда бить, от чего бежать, просто все на свете казалось ни к чему, особенно я сам в этом детдоме ни к чему, так все томило, что уже не замечал, что заносит. Из десяти-то параграфов! Что ж не пользуетесь? Возьмите какой-нибудь подходящий, приложите к проблеме, и дело с концом. Подумаешь, не вмещается, можно и подровнять, обрезать, если где выпирает.
У тебя вот тут, он постучал мне в лоб, мыслишка одна варится, очень для меня противная. Рассчитываешь как-нибудь дотянуть до начала учебного года, а там с чистой совестью и обратно в школу. Эх, ремня на тебя нет. Неужели руки не чешутся изменить, переделать, в конце концов, меня, старика, спихнуть?
Хотите, чтобы я тут еще один параграф высидел? Который бы все разрешил?
Вот так-то лучше. Это мне даже нравится, что ты колючий. Да ты высиди! Высиди-ка попробуй, если у него в шестнадцать лет В пятнадцать! Да уже в четырнадцать! такая трезвость. Не то еще дети, не то уже старики Вот и не зевай, кольни как следует: вспоминаю, мол, хорошо было, чего хорошего-то. Если б теми глазами сейчас взглянуть Да вот не дано. Но интересно, что прежде всего бросилось бы в глаза? Всякие мелочи, наверное, они всегда наперед лезут. Ну, например, лежит полпирога, и никто его не подбирает. Или, например, идут он и она, в обнимку. Но что-то они не так как-то идут, ну, без смущения, что ли. А главное, без трепета. Не поймешь, где что, где чья рука, да и которая, например, она тоже разгадать надо. В магазин зашли не разлепятся. И хоть бы страсть на лице, черт возьми, а! У мелочей такая способность прежде прочего в глаза прыгать. Вот я оказал: трезвость мысли. Ведь всё знают! Вот Батыгин, пожалуйста: знает, сколько баллов ему нужно для поступления в спортивный интернат, какой результат там покажет, какую зарплату будет получать, когда женится Впрочем, я, наверное, что-то не то.
Гордей Гордеевич, мой один, Елунин, просит на завтра отпустить его домой, отпустить?
Тебе не нравится то, что я говорю?
Ну почему, я только говорю, что Елунин отпрашивается на воскресенье
Елунин и ему подобные не отпрашиваются, они просто едут, когда им нужно, а вот что тебе не понравилось? Может, ты думаешь, пора старику на пенсию? Не в ногу со временем шагает? Ты говори, говори.
А какие саженцы?
Саженцы? А яблони и груши.
Кто-то из нас сердится?
На это не рассчитывай. Я и рассержусь, а все равно не отпущу. Лучше будем цапаться, это ничего; валяйся, дави кровать, грызись тут сам с собой все лучше, чем эти тети
Людмила Семеновна не тетя.
Ну вот, ты понял. Людмила Семеновна да; я про других говорю. Обросли, понимаешь, хозяйством Ты, кстати, к Людмиле-то Семеновне приглядись. Так я пойду, а ты уж тут тоже не разваливайся сильно, интеллигент, мать вашу, ремнем бы вас.
Я вдруг спросил:
Гордей Гордеевич, а вы отдали бы свою дочь за детдомовца?
Ну при чем здесь это! И не за детдомовца, хочешь ты сказать, а за Батыгина. Ты не знаешь, что он ее Катает.
Ну, за Батыгина?
Он добросовестно задумался.
Избалован он уж очень вниманием к себе. Бывают такие баловни ни за что так и выстилает перед ними. Это повышенное внимание девиц старших возрастов портит страшно. Узаконивается безответственность, даже нахлебничество все дается даром, и уже все вроде как не очень интересно Нет, не хотел бы я за него дочь. Пострадать бы ему, влюбиться бы безответно, покорчиться бы на каком-нибудь огне Так ведь в броне! Эта его красота и удачливость все равно что броня.
Мише Елунину я сказал, что поеду с ним, но не как воспитатель, а так. Мы договорились, что завтра в пять он меня разбудит и мы отправимся первым автобусом. Надо же посмотреть самому, что это за родители у нас.
Но в пять я проснулся сам от догадки, что Миша не придет и уедет один
К автобусной остановке мы пришли порознь и порознь сидели в автобусе, все восемьдесят километров до его Печища смотрели каждый в свое окно.
Печище стояло тоже как раз посреди России.
Зачередили сначала садовые дачки, потом пошли кирпичные и блочные корпуса, потом промелькнула прослойка из бывшей окраины кусочек деревни в черте города; тут зачастили остановки, и на одной из них я сошел вслед за Мишей.