Торжественный ужин затянулся на три часа, давно стемнело, и я облегченно вздохнула, когда на полу наконец расстелили мат, набитый рисовой соломой. Мой проводник повесил москитную сетку и вышел вместе с хозяином, так как мужчине нельзя оставаться наедине с чужой женщиной даже на несколько минут. Эту ночь я тоже спала очень плохо: дым тлеющего очага ел глаза и крысы носились по балкам и москитной сетке.
На следующий день погода не улучшилась. По лесу плыли обрывки тумана, и так же регулярно низвергались ливневые потоки. Тучи, накопившие влагу в Индийском океане, отдавали ее здесь, в горах Бецимисарака. Староста посоветовал мне переждать непогоду в деревне, но я спешила вперед, памятуя о том, что моего возвращения с беспокойством ожидают в Ампасинамбу. Мое платье и обувь, как и смена белья, за ночь так и не просохли, и только теперь я поняла, что выбрала для похода совершенно неподходящую одежду.
В Фианаранцуа я спросила одного знакомого, как мне следует одеться для путешествия по тропическим влажным лесам восточного побережья.
Возьмите две пары длинных брюк, ответил он, для защиты от пиявок и разных насекомых. Платья и юбкиизлишняя роскошь. На ноги для перехода вброд болот и ручьев наденьте резиновые сапоги, чтобы не заболеть бильгарциозом. В основном же ходите в носках и теннисных тапочках. Дождевую накидку не берите из-за влажности и духоты. Свитер и джемпер тоже ни к чему, как и спальный мешок. Вместо этого возьмите две простыни, и все.
Уже после первого дня я поняла, что экипировалась никуда не годно. К тому же в спешке я примерила только один резиновый сапог из двух, одолженных мне субпрефектом Нусиварики, не предполагая, что второй, левый, окажется на два номера меньше. Мои теннисные тапочки от дождя и грязи совсем размокли, а ступни так опухли, что я предпочла идти босиком.
Однако, карабкаясь по скалам, взбираясь и спускаясь по узким тропинкам, трудно обойтись без обуви. Нам не раз приходилось переходить вброд реки, и мои брюки сразу намокли до колен и отяжелели от глины. Поэтому в первой же деревне я укоротила их ножницами наполовину. Иногда проводнику приходилось топором пробивать дорогу в густых зарослях. Мои добровольные помощники постоянно наблюдали за моими руками и ногами и, увидев готовую присосаться пиявку, немедленно срывали ее. Как мне не хватало простой юбки и шорт, а также крепких сандалий. Куда девалась душная тропическая жара? Я ужасно мерзла и радовалась, что вопреки добрым советам знакомого захватила с собой хотя бы два тонких пуловера и спальный мешок. Правда, пуловеры давно насквозь промокли, но они хотя бы защищали от холодного ветра. Даже перчатки оказались как нельзя более кстати. А как мне недоставало хорошего теплого плаща! Приходя в деревню, я сидела, дрожа, у костра, закутавшись в свой пуховый спальный мешок. К утру становилось настолько прохладно, что я мерзла даже в спальном мешке.
Мои спутники подготовились к походу значительно лучше. На каждом из них было по две рубашки из лубяного волокна, которые не промокали и защищали от ветра. Нижняя рубашка была всегда сухой и хорошо сохраняла тепло. При первой же возможности я купила лубяное волокно, и проводник сшил мне такую же рубашку. Здесь все мужчины сами шьют себе рубашки. Для этого материал, сотканный из луба пальмы рафия, складывается пополам, в середине сгиба проделывается отверстие для головы, и оба края сшиваются до проймы. Впереди делают обычно большой накладной карман для мелочей, которые мужчина всегда должен иметь при себе. Женщины шьют из этого материала нечто вроде юбки, которая похожа на длинную трубу, доходящую до плеч. Верхняя часть стягивается, связывается узлом и над грудью заправляется вовнутрь.
Когда я облачилась в лубяную рубашку, все неодобрительно закачали головами, не понимая, как может женщина носить мужское платье.
Возможно, в Андафи женщины и мужчины одеваются одинаково, говорили они друг другу.
Проводник вырезал длинный шест, чтобы я могла, так же как и он, перепрыгивать через впадины, ямы и другие препятствия. Положенные на плечи два длинных банановых листа защищали меня от проливных дождей.
Отправляясь в поход, я не ожидала, что он окажется настолько тяжелым. Извилистые, узкие, порой едва заметные тропки круто поднимались по склонам; латерит был таким гладким, словно его смазали мылом, а мокрый травяной покров на скалах делал их еще более скользкими. Почти все время дорога шла по краю ущелья, усыпанного огромными неровными валунами. Один неверный шаги прощай, жизнь. Однако все эти трудности были хорошо известны моим спутникам. Длинные шесты заменяли нам канат, с помощью которого альпинисты страхуют друг друга.
Горные ручьи разлились и с шумом неслись в долину. Местные ручьи теплее горных речушек в австрийских Альпах, но не уступают им в темпераменте. Из воды выглядывают камни, положенные в местах перехода; только по ним и можно перейти на другой берег: во время разлива поток достигает двухметровой глубины. Но всего через два месяца, в сухой сезон, те же самые ручьи легко перейти вброд. Не помню уже, через сколько речек и ручьев нам пришлось перебираться в этом походетак много их встретилось на нашем пути. Одна, без помощи провожатых я бы никогда не достигла цели.
Однажды я едва не наступила на голову крокодила, которую приняла за камень; я уже приготовилась к прыжку, как вдруг проводник рванул меня сзади на себя. Крокодил удивленно открыл глаза. И это был не единственный случай, когда проводник спасал мне жизнь.
Однажды, перебираясь через бурную реку, я сорвалась с камня. Проводник не отпустил моей руки и вместе со мной оказался в воде; увлекаемый течением, он тем не менее несколькими метрами ниже чудом уцепился за большой валун. Я стала карабкаться по скользкому, крутому, глинистому берегу, сорвалась и снова очутилась в воде. Мои провожатые, парализованные ужасом, безучастно смотрели, как я скользила назад в воду. Однако мне снова удалось выкарабкаться на берег. Провожатые к тому времени пришли в себя: несколько рук дружно подхватили меня и поставили на ровное место. Увидев, что я наконец в безопасности, все стали громко смеяться. Я тоже засмеялась.
Несмотря на плохую видимость, жители небольших деревушек издали замечали наше приближение и обращались в бегство. Поэтому я всякий раз высылала вперед одного из провожатых, хорошо известного в здешних местах, чтобы он подготовил жителей деревни к нашему приходу, а сама терпеливо ждала сигнала, и, только услышав пение и хлопки в ладонизнак, что меня приглашают в гости, я входила в деревню. Лишь когда я оказывалась в центре толпы, пение обрывалось. Деревенский староста брал обеими руками мою правую руку и произносил приветствие. Остальные присутствующие приветствовали меня таким же образом. Даже дети стремились пожать мне руку. Некоторые из них, побоязливее, при моем приближении начинали плакать. Старшие дети, особенно девочки, дотрагивались до моей спины, проверяя, настоящая ли у меня белая кожа.
Хижина для гостей к тому времени уже бывала устлана свежими матами, мальчик приносил бамбуковую трубу с речной водой и ставил ее в угол. Первое время я никак не могла приспособиться к этому сосуду. Однако затем я наловчилась осторожно наклонять трубу, так, чтобы вода стекала прямо в полиэтиленовый мешочек, который я держала в левой руке. Наполнив мешочек, я ставила трубу на место, смачивала в воде тряпку и таким образом умывалась.
Ночью я спала на бамбуковом полу. Вскоре я привыкла к новой постели и отлично высыпалась. Менее приятным было присутствие крыс, носившихся в темноте по хижине. Крысы, завезенные на Мадагаскар морскими судами, быстро расплодились, поскольку у них не оказалось естественных врагов, и превратились в настоящий бич островитян. Правда, на Мадагаскаре есть кошки, но из-за тропического климата они размножаются медленно и плохо выживают.
Во всех деревнях я расспрашивала жителей о лесных людях.
Сейчас их больше нет, отвечали мне. Раньше было несколько человек. Они жили под открытым небом, ходили непричесанные, не обрабатывали полей. Ночами они прокрадывались в деревни и воровали рис и маниок.
Однако один из стариков совета старейшин деревни Антробака заявил, что в лесу до сих пор живут маленькие человечки ангалампи.