Барыня! Барьшя! раздались восклицанія горничныхъ, какъ бы бѣды не нажить!
Анатолій, не говоря ни слова, ударилъ по лошади, но Ваня сзади уцѣпился за задокъ телѣги и на ходу влѣзъ на нее и сѣлъ за Глашей.
Ты это зачѣмъ? сказала ему Глаша съ пренебреженіемъ.
А затѣмъ, чтобы ты головы не сломила!
Какой покровитель.
Какой ни есть, а все же лучше съ братомъ, чѣмъ ночью одной, не слушаясь приказаній отца и матери.
Анатоль, онъ мораль мнѣ читаетъ, послушай! сказала Глаша смѣясь.
И скуку нагоняетъ! подсказалъ Анатолій.
На меня мудрено нагнать скуку, возразила Глаша:я не такова. И скучать не умѣю, и страха не знаю! прибавила она похваляясь.
Мы съ тобой пара, сказалъ Анатолій, никакая скука не побѣдитъ твоей удали и моего лиха. Эй! валяй! Онъ ударилъ лошадь кнутомъ.
Семь бѣдъ, одинъ отвѣтъ! сказала Глаша. Они ускакали. Сережа посмотрѣлъ вслѣдъ имъ и вдругъ сказалъ:Скучно тащиться пѣшкомъ. До дому версты три. За нами ѣдетъ телѣга съ коврами. Сядемъ на нее.
Я не сяду. Я обѣщалась итти пѣшкомъ, сказала Соня.
Э! скука какая; я никому не обѣщался, не такъ глупъ. Вѣра, садись! Дуняша, садись рядомъ съ барышней, а ты, Ипполитъ, рядомъ со мною; мы поѣдемъ осторожно, съ нами сестра.
Знаю, сокровище веземъ, Боръ-Раменскую, сказалъ Ипполитъ, смѣясь насмѣшливо.
Сестра брату сокровище, сказала Соня своимъ пріятнымъ голосомъ. Вѣдь правда, Сережа?
Ну, мы такъ и будемъ теперь звать Вѣру: сокровищемъ, сказалъ Ипполитъ.
Что жъ? и зовите, не обидно, сказала Вѣра.
Сережа молчалъ. Послѣ перваго увлеченія и порыва у него на сердцѣ щемило. Онъ боялся, что отецъ разсердится. Они поѣхали рысью по торной дорогѣ. При выѣздѣ изъ лѣсу раздались неистовые крики. Анатолій скакалъ по полю; спутникъ его, лихой Егоръ, выпившій не въ мѣру пива и очень ужъ веселый, пѣлъ плясовую пѣсню и присвистывалъ и прикрикивалъ, а телѣга мчалась по полю, прыгая по кочкамъ. Глухой шумъ колесъ, топотъ лошади, пѣсня конюха и крики Анатолія воодушевили и Ѳомушку и Глашу, не знавшую страха. Возбужденная, не владѣя собою, Глаша громко смѣялась и вскрикивала отъ избытка удовольствія и подтягивала ухарской пѣснѣ. Все это производило нестройный гулъ, которому вторило эхо лѣсное. Серафима Павловна, ѣхавшая по другой дорогѣ, тревожно спросила:
Что это такое?
Мнѣ чудится голосъ Анатоля, сказалъ адмиралъ:подхватили кого-нибудь и мчатъ безъ удержки. Онъ самъ какъ лошадь съ норовомъ, нѣтъ, нѣтъ, да удила и закуситъ.
Лишь бы нашихъ съ ними не былоВани, Сережи! воскликнула Серафима Павловна.
Наши идутъ пѣшкомъ, сказалъ адмиралъ спокойно;притомъ нельзя бояться за мальчиковъ, темной ночи и ѣзды въ телѣгѣ. И не того придется имъ испытать въ жизни.
До жизни далеко, сказала Серафима Павловна, а пока они въ гнѣздѣ родителей Ахъ! Ахъ! закричала она вдругъ.
Адмиралъ остановилъ лошадь. Что случилось? спросилъ онъ тревожно.
Должно, молодой баринъ Ракитинскій вывалился, сказалъ одинъ изъ людей, несшихъ фонарь.
Кто здѣсь? отвѣчайте, закричалъ адмиралъ.
Я здѣсь, папа! отозвался Сережа.
Кого вывалили? телѣга грохнулась. Ступайте туда съ фонарями. Это на той дорогѣ.
Люди побѣжали.
Не ушиблись ли? спросила Серафима Павловна, сидѣвшая ни жива ни мертва отъ страха. Гдѣ Ваня?
На это ей никто не отвѣтилъ; адмиралъ вылѣзъ изъ таратайки, жена схватила его за руку.
Я нe пущу тебя въ темь такую. Лошади могутъ зашибить тебя.
Сережа, иди сюда, закричалъ адмиралъ, не оставляй матери, и ты, Никифоръ, обратился онъ къ человѣку, шедшему съ фонаремъ:веди лошадь барыни подъ уздцы. Ступай домой шагомъ. Эй! Анатоль, гдѣ они? ихъ что-то не слышно.
А вотъ тамъ; вѣрно, подымаютъ телѣгу. Извольте видѣть, нашъ фонарь свѣтится.
Да что ихъ не слышно? Эй, Анатоль, расшибся ты, что ли?
Я, нѣтъ, а вотъ они.
Кто они?
Отвѣта не было. Адмиралъ поспѣшно пошелъ и исчезъ впотьмахъ. Скоро раздался его голосъ.
Сережа, вези мать домой, да бережно, а я пріѣду въ другой телѣгѣ съ Андреемъ.
Я безъ тебя никуда не поѣду, закричала отчаянно Серафима Павловна.
Ира! поѣзжай домой съ сыномъ; Сергѣй, вези мать домой! раздался рѣшительно голосъ адмирала, и Серафима Павловна знала эту ноту, и покорилась.
Остался одинъ! сказала она Сережѣ со страхомъ и негодованіемъ.
Гдѣ же одинъ, милая, .говорилъ Сережа ласково:съ нимъ куча слугъ и еще три экипажа.
Благодарю за такія прогулки, жалобно говорила Серафима Павловна:знаютъ, что я и робкая и больная, нервная, и придумываютъ всякіе ужасы!.. Ночью! Темь такая, что хоть глазъ выколи! Глупые разговоры объ огонькахъ на могилахъотъ страха волосы дыбомъ становятся! Фи! терпѣть не могу! А теперь повалили телѣгу! И кто въ ней, неизвѣстно! Отецъ ушелъ, меня одну оставилъ! Самъ всему виноватъ; выдумали, позволили, а я поплатилась.
Сережа молчалъ. Онъ боялся, не ушиблись ли Глаша и Ваня, и зналъ, что въ такихъ случаяхъ матери отвѣчать нельзя: отвѣты раздражали ее, и она принималась плакать. Сережа привезъ мать домой, помогъ ей войти по лѣстницѣ, проводилъ до спальни, а когда дверь затворили за ней, онъ опрометью выбѣжалъ изъ дома и побѣжалъ по дорогѣ навстрѣчу къ отцу.
На другой день ранѣе обыкновеннаго Зинаида Львовна вошла въ столовую, гдѣ дѣти ея и всѣ живущіе пили чай. Анатолій разсказывалъ что-то съ жаромъ и волненіемъ. Она обратилась къ нему съ лицомъ холоднымъ и строгимъ.
Ты никуда не поѣдешь, чтобы бѣды не надѣлать, сказала она сыну.
Да и бѣды-то нѣтъ, отвѣчалъ онъ съ досадой и развязно.
Не смѣй такъ говорить со мною. Я хочу знать, какъ это случилось. Разсказывай.
Да и разсказывать нечего, сказалъ Анатоль съ досадой, изъ мухи слона сдѣлали; Глаша и Ваня цѣлы; она щеку ссадила, а онъ руку зашибъвотъ и все. Бѣда не велика.
Но какъ Глаша попала къ тебѣ въ телѣгу? Какъ ты осмѣлился безъ позволенія взять ее съ собою, приглашать ее?
И не приглашалъ вовсе. Она сама вскочила въ телѣгу. Я звалъ Соню.
Часъ отъ часу не легче! Непростительно: взять дѣвочку, мчать ее во весь опоръ и вывалить.
Но вѣдь это случай! Всегда можетъ случиться
Нѣтъ, не можетъ. Когда везутъ сестру или знакомую дѣвушку, то ее должно оберегать; но тебѣ всегда море по колѣно, ты ни о чемъ не думаешь и не заботишься. Избаловался ты безъ мѣры, вотъ и теперь бѣдъ надѣлалъ. Что же адмиралъ?
Да ничего, сказалъ Анатоль:когда при свѣтѣ фонаря онъ увидѣлъ, что никто серіозно не ушибся, что нѣтъ ни перелома ни вывиха, то не сказалъ ни слова, взялъ Глашу и Ваню и уѣхалъ.
Въ эту минуту Сидоръ Осиповичъ и Андрей Алексѣевичъ вошли въ комнату, оканчивая жаркій споръ; оба были не въ духѣ. Увидя ихъ, Зинаида Львовна сказала:
Пойдемъ къ Боръ-Раменскимъ узнать о Глашѣ и въ особенности о Серафимѣ Павловнѣ; она навѣрно перепугалась и не заболѣла ли отъ испуга?
Да, неосторожно, сказалъ Сидоръ Осиповичъ сыну съ упрекомъ и прибавилъ, обращаясь къ женѣ:съ чего заболѣть? Бѣда небольшая, что дѣвочка оцарапала щеку, а мальчикъ зашибъ руку. Вываливаются и изъ каретъ, подъ экипажами мосты проваливаютсяи все сходитъ съ рукъ благополучно. Но все-таки, Анатоль, я скажу: нехорошо, неосторожно.
Да что жъ, папа, сказалъ Анатолій развязно, я вѣдь не нарочно
Еще бы нарочно, сурово прервалъ его Андрей Алексѣевичъ, за нарочно вашего брата учатъ.
Правда, что учатъ, сказалъ построже Сидоръ Осиповичъ. Ну, жена, пойдемъ къ сосѣдямъ, извинимся за нашего молодца; у нихъ, вѣрно, переполохъ. Приходи и ты за нами, прибавилъ онъ, обращаясь къ сыну:ты обязанъ извиниться.
Они пошли черезъ садъ къ рѣкѣ, вдвоемъ.
Другъ мой, сказала Зинаида Львовна мужу, ты много далъ воли Анатолію, ты, право, поощряешь его въ его своеволіи. Развѣ ты находишь, что это хорошо? Онъ никого не слушается, сдѣлался какой-то сорви-голова.
Онъ мальчикъ, возразилъ Ракитинъ.
Тѣмъ хуже! Онъ и такъ склоненъ къ удальству и всякаго рода излишествамъ.
Удальство-то я въ немъ и люблю. Я самъ былъ такой.
Ты трудился; ты въ его лѣта умѣлъ уже зарабатывать деньги, былъ въ состояніи помогать отцу и матери, а онъ умѣетъ только деньги сорить, великая разница. Ты о другихъ думалъ, а онъ думаетъ объ одномъ себѣ и о своемъ удовольствіи. Великая разница.