Надо сказать, что у всех нас помощь, оказанная Приднестровью четырнадцатой армией, тоже ассоциируется персонально с генералом Лебедем, а не с ельцинской Россией. Спросите почему? А потому, что Россия перед самой войной передала Молдове Кагульский и Унгенский артполки, пушки которых очень скоро осиротили не одну мать, а также базу мотострелковой дивизии во Флорештах и Маркулештский авиаполк, чьи бомбы оглушили рыбу в Днестре и посрывали крыши с домов в Парканах. Она же позволила националистам арестовать русского генерала Яковлева и вместо него назначила командовать армией генерала Неткачева, который минировал от приднестровцев военные склады и пытался вывезти с них оружие в националистическую Молдову. Словом, последовательная и «полезная» для защиты русских и мира в Молдавии получилась политика.
Очень большая, продолжаю Семзенису в тон, семнадцать миллионов квадратных километров! В нашей прежней надежде, правда, было целых двадцать два и четыре десятых. Усохла малость!
Хватит, мальчики, вмешивается Тятя, будет перемирие или не будет не повод ссориться. Мира хочется всем!
Какого мира?! рявкаю я. В котором будут продолжать стрелять в людей из-за плетней, убивать женщин, детей, выкидывать славян с Правобережья и глумиться над честными молдаванами, такими, как Сырбу и Оглиндэ? Мне лично такой мир не нужен!
Мне тоже! твердо и решительно выговаривает Витовт.
А вам в кайф, чтобы война шла до упаду?! Пока мы тут все не упали и завоняли?! бесится в ответ Миша.
Нет! Мы думаем о тех, кто останется на откуп националистам, если заключат мир сейчас, когда неясно, кто кому вломил! Ты их сборищ в Кишиневе не видел! Не видел, как плюют людям в лицо, как бьют и убивают на улице людей за то, что они, просто проходя мимо этих тварей, говорили на русском языке! Не видел, но мог бы об этих людях подумать! отрубаю я за себя и за Семзениса.
Все мрачнеют. Настроение испорчено. Ну что же это в самом деле такое! Все друзья за столом, встретились с радостью и тут же поругались.
Разговор этот приказываю прекратить как вредный! вмешивается в образовавшуюся паузу Али-Паша. Ваши с Витовтом милитаристские взгляды, Эдик, мне известны. Считаю их правильными, морально и стратегически обоснованными. Вот только никто, друзья мои, не торопится дать нам волю нашпиговать Снегура и Косташа свинцовыми зубочками и посадить на вертела. А такая недоделанная война, когда разбивают город за городом и село за селом, причем не вражеские, а свои же, заметьте, села и города, больше никому не нужна! От нее ни по ту, ни по нашу сторону не легче. Здесь уже Миша прав, и ты это знаешь. Базарите об одном, только с разных концов. Еще в рожи друг другу не хватало по дури вцепиться! От нас не зависит, будет перемирие или нет. И не нашей виной хорошее дело выродилось в кровавое болото. Мы многое сделали. Тирасполь загородили. Мулей поубивали добре. И пыл их поугас. Приуныли, сволочи! Начинают думать, куда их кишиневские горлодеры затянули. Воспитательный процесс пошел. Сейчас же, по мне, раз нет веры в вождей и надежды на решительную победу, пора закрывать лавочку. И можете быть покойны, для нас с вами перемен будет мало. С такими педрилами, как «высокие договаривающиеся стороны», мир поначалу много лучше войны не будет!
Мальчики, о войне и политике шабаш! Давайте еще по сто и о бабах, торопится вслед за командиром поставить точку на конфликтной теме Тятя, шаря рукой внизу. Достает вторую бутылку. Эдик, долей, у всех же на дне будто кот наплакал!
Али-Паша свирепо смотрит на Тятю, с просящей улыбкой держащего бутылку в руке. «Дойна». Тоже ничего себе коньяк. Но он молча встает, делает уверенно-равнодушное, командирское лицо и бросает к глазам руку с часами.
Я к бате. На двенадцать вызывает. Замкомвзвода, ко мне. Остальные по распорядку.
4
Значит, продолжение пира оставлено на мое усмотрение. Выхожу из квартиры следом за ним. На лестнице он поворачивается:
Вот что, Эдик. На этот раз перемирие может состояться. Я с утра у бати уже на раздаче цеу был. Речь идет о полном отводе войск к первому числу и затем о совместном наведении порядка с миротворцами. Они уже прибывают. С нашей стороны на совместное наведение прочат исключительно МВД. Завтра нам обещают смену, и я настоятельно рекомендую тебе мотать в Тирасполь.
Нет уж!
Послушай
Паша!!! Ты о чем?! К перемирию какая, к черту, смена? Не дадут ведь никого! Оставить тебя с босяками и в Тирасполь?!
Заткнись и слушай! Засветишься до первого числа или после, как там выйдет, обратно на наведение порядка не попадешь как активный участник боевых действий. А ты здесь, я кумекаю, будешь нужен, и даже больше, чем сейчас. Это во-первых. Во-вторых, пойми меня правильно, нервы у тебя стали ни к черту, дергаешься весь.
У меня екает внутри, и по спине разливается противное ощущение.
Паша, ты что, считаешь, я струсил?
Али-Паша смотрит и покровительственно улыбается.
Нет, Эдик, в мыслях не было. Тебя уже не напугать войной. Но все же ты недолго на ней. Знаешь только, что после одурения, в котором хлопают новобранцев, после того как иные бегут обратно при первой возможности, втягиваешься в нее, устаешь и от усталости привыкаешь. Как будто успокаиваешься, начинаешь чувствовать себя нормально Но затем усталость и нервы берут свое, волнами, у каждого по-своему. У одного через месяц крышу рвет, у другого через два, у третьего через три. Люди не железные, потихоньку гнутся, особенно когда за спиной не положенные тылы, а воровство и вонючая политика. Это не трусость, о ней забудь. Смог держать себя в руках до сих пор, сможешь всегда! Но отдыхать нужно. Игнорировать усталость, переходить ее предел нельзя. Это уже не храбрость, а дурость! Все пройдет, если дать человеку отдохнуть. А страх Вот когда совсем кончится война, будешь с полгодика спать спокойно в своей постели, тогда и придет, задним числом, настоящий страх. Я знаю
Али-Паша невесело усмехается и продолжает:
Думаешь, я не боюсь? Еще как иногда! Аж ноги ватными делаются. И тогда первая мысль не подать виду. Верно? Поэтому нам самих себя не видно. Только со стороны смотришь и начинаешь догадываться, что человека вот-вот может рвануть. Я же видел, как ты торчишь в трансе, а потом срываешься, как на пожар! Добро бы от мулей бежал, а то на мулей, пытается пошутить он. Так и пулю получить недолго. Ты уж посмотри за собой, а? Не казни себя, сделал все что мог и даже больше. Чудо, что вам вообще удалось тогда отойти! И соглашайся. По душам с тобой говорю, как когда-то со мной мой батя, в Афгане.
У тех, кто Отечественную ломал, такой возможности не было, почему же я должен пользоваться ею? упрямо возражаю я.
Да потому, что я в Афгане ею пользовался! Сейчас не Отечественная война, и такая возможность есть. Не использовать ее глупо. Чрезмерный риск и предрассудки, больше ничего. Подумай!
Подумаю, уклончиво отвечаю я.
Думай! И не только об этом, но и о том, с чего я начал: что каждый должен быть не там, где ему захотелось, а там, где он больше нужен. А за меня на будущее не волнуйся. Справлюсь! Ну, я погнал. Иди, пей с ребятами бутылку, они заждались уже. Если не ошибаюсь, у них еще в загашнике есть. Только не переборщите!
Возвращаюсь на кухню. Так и есть. До того заждались, бедные, что у них уже и рюмки пустые. Только моя стопка, полная до краев, стоит сиротливо. Смешали «Викторию» с «Дойной» как божий дар с яичницей. Молчат. Гадают, с чем вернулся, не рубану ли им праздник.
За что пили? спрашиваю. Потом соображаю, что это третья. Молча выпиваю ее до дна.
Тятя тут же щедро, по ободок, разливает снова. За счастье! Есть ли оно? Почему-то вспоминаю, что есть в Луганской области такой город Счастье. Никогда там не был, но это название на карте меня всегда завораживало. В три приема уходит и эта бутылка. Быстро употребленный алкоголь ударяет в голову и вышибает дурные мысли. Цель достигнута. Теперь пора притормозить
Сколько там у тебя еще в подполье? спрашиваю Тятю. Только честно?
Три.
Все «Дойна»? Богато!
Нет, две «Белый аист».
Прикидываю в уме: полтора литра коньяка на семь рыл ситуация вроде контролируемая. Кроме того, в качестве последнего маневра можно пригласить Сержа и Жоржа. Те, кто будет этим недоволен, не рискнут возражать против угощения боевых друзей. А картошки и хлеба уже нет.