Спустя какое-то время, когда я уже спала, по железной двери раздался мощнейший удар. Я подпрыгнула, не понимая, что произошло. Посмотрела на дверь и увидела в окошко для раздачи еды улыбающегося охранника. Удостоверившись, что я проснулась, он довольно закрыл окно и ушел. Я проворочалась еще какое-то время, и наконец, вновь заснула. Удар по двери последовал незамедлительно. Так и прошла первая ночь. Как только я засыпала, раздавался стук, который заставлял меня проснуться. Что это было? Игры охранников? Не знаю. Гадаю до сих пор. Хочется верить, что не все люди такие. И что не все охранники такие, потому что я знаю точно, что люди бывают разные.
Наутро, наконец, пришел мой адвокат.
Глава 2
Я видела адвокатов раньше только в американском кино, и конечно это был образ красивого успешного мужчины, который одним махом мог поставить на место полицию и отмести все обвинения. Это был некий супергерой, который раз уж обратил на тебя свой взор, обязательно спасал.
Меня привели в комнату для встреч, которая ничем почти не отличалась от камеры, за исключением того, что здесь не было кроватей и туалета. За столом сидел старик с очками на кончике носа, в каком-то старом потрепанном костюме и сбитых ботинках. Его седые волосы торчали во все стороны, и создавалось впечатление, что это один из обитателей дома престарелых с острой стадией болезни Альцгеймера.
Здравствуйте, Ирина. Я ваш адвокат. Зовут меня Рыжиков Николай Семенович.
Я недоверчиво смотрела на старика и чувствовала, что мои надежды выйти из этого ужасного места тают на глазах. Выглядел он не просто как дешевый адвокат, выглядел он бесплатным.
Меня наняла ваша семья, и я буду представлять ваши интересы.
Моя семья?
Это уже интересно. Может, он не так плох, как кажется на первый взгляд? Ведь семья меня все же любит и желает моего освобождения.
Когда я пойду домой?
Адвокат мой ни капли не смутился и ответил:
Пока не знаю. Вам предъявят обвинение, и будем ждать суда.
Ну а залог? Я могу пойти домой, если за меня внесут залог?
Сумасшедший адвокат развеселился не на шутку. Лукаво выглядывал на меня поверх очков и странно улыбался. Сейчас я понимаю, что дитя американских фильмов, я сильно преувеличивала свои возможности. Как мне объяснили позже, требование о залоге воспринимается, как повод для шутки, и ни о каких залогах, речь в нашей стране идти не может. Спустя годы, когда я сама изучала уголовное право, то специально поинтересовалась этим вопросом. Дело в том, что такое понятие как залог в нашем законодательстве есть, но так как он очень мал, то считается, что не может обеспечить надлежащего поведения обвиняемого. Не понимаю, почему не сделать размер залога достаточным с точки зрения законодателей, но факт остается фактомне мечтайте выйти под залог.
Итак, вся наша беседа с адвокатом Рыжиковым свелась к тому, что он угостил меня бутербродом и передал привет от семьи. Спросил, какие нужны вещи и что передать родным. Так как я не вполне осознавала масштаб постигшей меня участи, то даже не сообразила, что конкретно мне надо. В итоге сказала, что сигареты и книги.
Мой защитник сообщил, что придет вскоре, когда мне будут предъявлять обвинение (это должно было произойти со дня на день) и откланялся.
Вернулась я в камеру еще более смущенная, чем уходила. Не могла сложить два и два, не могла взять в толк, как здесь все устроено, жалела, что не задала нужных вопросов. Что стоило узнать все подробней? Сколько времени ждать до предъявления обвинения? Чего ожидать от охраны, и какие у меня есть права? Может, надо было сказать адвокату про пресловутый матрас и одеяло?
В камере меня ждал сюрприз. На соседней кровати сидела женщина. Я решила не доверять ей, считая, что ее могли специально подсадить ко мне. Вновь сказывалось влияние фильмов и романов. Женщина оказалась миловидной и очень приятной. Лет ей было около сорока пяти, ухоженная и интеллигентная, она совсем не выглядела преступницей. До сих пор благодарю судьбу, что первой моей соседкой оказалась именно она. Женщина совершенно чуждая преступному миру, она, как и я, оказалась в этих стенах по воле случая. Так как делать там исключительно нечего, естественно мы разговорились и говорили потом все время.
Здравствуйте, а я все жду, когда же вы придете. Она вежливо улыбнулась. Меня зовут Лена, а вас?
Здравствуйте, меня Ира.
У адвоката были?
Да, я отвечала односложно не потому, что не хотела говорить с ней, а просто не знала, что еще сказать.
Лена оказалась моей соседкой за какие-то махинации с приватизацией в годы очень далекие. Она и сама не понимала, почему сейчас кто-то решил заняться этим вопросом. Женщина являлась владелицей крупного магазина, который в свое время принадлежал государству, и подозревала, что магазин этот (или здание) видимо понадобился кому-то вышестоящему.
Пока тебя не было, приносили чай, я взяла для тебя. Вот угощайся, пожалуйста, у меня есть бутерброды.
Спасибо, мы вместе поели, и разговор пошел быстрей.
Меня просто на беседу пригласили к следователю, а из его кабинета сюда сопроводили. Хорошо хоть я с адвокатом вместе пришла, он сообщил родным, что я задержана.
А я так и не поняла, как родственники узнали, что я здесь. Связаться с ними не разрешили, но адвокат пришел по их просьбе.
Значит, кто-то сообщил. Я только за ребенка переживаю, сокрушалась Лена, ушла, ничего не сказав, когда вернусь неизвестно.
Вот так: дела наши преступные обсуждали мы мало, больше говорили о семье, о себе, о камере. От нее я узнала, что место, где мы находимся, называется ИВС (изолятор временного содержания). В нем никто подолгу не содержится, только до предъявления обвинения и еще «суточники» (те, кому присудили в качестве наказания несколько суток содержания под стражей).
Разговоры наши были похожи на общение двух человек, познакомившихся в поезде: поговорили о том о сем, надоели друг другу, и уткнулись носами в книжки. Я читала новый роман своего любимого Стивена Кинга, а Лена книгу о любви.
Моя первая сокамерница Лена впервые назвала вещи своими именами. Как-то раз она сказала:
Может все же попросить матрас для нарки?
Для чего? не поняла я.
Для нары, Лена похлопала рукой по панцирной сетке, на которой сидела.
Это простое слово, да еще из уст интеллигентной Лены, повергло меня в ужас. Я непонимающе уставилась на женщину. Почему она так просто говорит такие слова? Мне неприятно было даже думать о том, что я сплю на «наре». Казалось, что как только я признаю это, то признаю себя виновной и смирюсь с тем, что я здесь надолго. Это слово казалось просто неприличным, и даже произнести его вслух было неприятно, словно сказать нецензурное слово в присутствии родителей или ребенка.
Всего одно слово дало представление о том, что нахожусь я все же именно в тюрьме и кровати здесь вовсе не кровати, а нары. Именно это послужило толчком для осознания того, что закон и заключение, не что-то абстрактное, а вполне конкретное. Я все равно не совсем понимала, где нахожусь и временность моего пребывания здесь не вызывала никакого сомнения. Но теперь после этого слова я уже не так рассчитывала попасть домой через пару дней, как раньше. Хотя в голове, конечно, все равно не укладывалось, что можно провести в таких условиях много лет. Для юной девушки это казалось просто невозможным.
Мы провели с моей соседкой вместе еще два дня и ее отпустили. Открылась дверь, и охранник, обращаясь к Лене, сказал:
С вещами на выход.
Женщина даже не попрощалась. В считанные секунды собрала немногочисленные пожитки и выскочила за дверь. Я не обиделась на нее, а просто завидовала и недоумевала, почему ее отпустили, а меня нет? Хотя, конечно, держать эту красивую интеллигентную женщину там было просто крайне возмутительно.
Все остальное время я опять провела в одиночестве. Семья передала мне сигареты и книги, а также немного еды. Получив все это, я почувствовала подъем внутренних сил. Мир уже не казался таким серо-мрачным. Как может поднять на бунт человека то, что у него отняли последнее, так и то, что ему дали совсем немногое может всколыхнуть в нем все внутренние ресурсы. Ограничивая людей в заключение, лишая их самых элементарных вещейэтим пытаются сломить волю к жизни, к борьбе. Все это шло из истории, из недр человеческой жестокости и пришло и в наше «гуманное и социальное» общество, практически неизменным.