После бани мы чуть не бегом бежали по холодным бетонным коридорам, хохоча и подпрыгивая, а потом всей камерой завалились спать. Сон был почему-то просто чудеснымкамеру проветрили, пока нас не было, никто не успел еще накурить, и я отрубилась до обеда. Проснувшись, поняла, что научиться радоваться можно чему угодно и где угодно. Меня отпустил вечно сжимающий страх, и стало хорошо. Я смогла по-другому теперь смотреть на своих сокамерниц, это были просто девчонки такие же, как я, и даже страшный Лилиан оказался простой женщиной Лилей. Никто никого не бил, ничего не отбирал и все эти тюремные «понятия» были сведены к минимуму. Может, где-то все страшней, но здесь было спокойно и не страшно.
Конечно, теперь, когда страх меня отпустил, за дело принялась тоска. Очень хотелось домой, в свою постель. Хотелось пойти туда, куда хочется и делать то, что хочется. Хотелось увидеть близких, погладить собаку. Интересно, что делал сейчас мой любимый? Наша совместная жизнь только началась, и думать о том, выдержат ли наши отношения такое испытание, было страшно. Я даже понаслышке не знала, как реагируют мужчины на подобные события. Мне хотелось верить, что он не бросит меня, но надолго ли его хватит?
Я поняла в какой-то момент, что есть миллион вещей, которые начинаешь ценить, когда их нет рядом. Это простые и банальные истины, их мусолят постоянно и говорят об этом, но главноене стоит о них забывать. Когда все это естьможно быть счастливым. Я поняла даже большеможно быть счастливым, даже когда этого нет. Это просто состояние души и оно совершенно не зависит от благ.
Когда страх ушелпришлось смотреть правде в глаза. Теперь настало время подумать о своей судьбе, о том, что ждет меня в будущем. Любой, находящийся в заточении, надеется на то, что свершится чудо. Даже те, кто точно знает, что ничего им не светит, что им грозит десять лет и никакого помилования ждать не приходится, все равно надеются на чудо. Так мы устроены. Ни одного человека я не встретила там, кто смирился бы со своей участью. Каждый раз, уезжая на суд, человек надеется, что не вернется. И хоть статистика вещь упрямая, но смириться с ней не может никто.
Так же и я. В глубине души я понимала, что выбраться отсюда будет очень сложно, но казалось, что моя судьба уготовила мне нечто большее, чем долгие годы за решеткой. Жизнь моя еще и начаться не успела, а обернулась так трагично. Ведь сколько написано книг, сколько снято фильмов о том, как главные герои, превозмогая все невзгоды, наконец, становятся счастливыми. Добиваются своего, восстанавливают справедливость. Ни одна такая история не заканчивалась тем, что главного героя отправляли в заключение на десяток лет, и все забывали о нем. Я казалась себе особенной, не такой как остальные, думала, что мне уготована другая участь. Я видела себя на месте именно того славного главного героя, а не забытой шестеренки в механизме системы. Думаю, что была не одинока в своих мыслях, каждому узнику кажется, что его дело самое важное, вопрос самый интересный и что есть люди, которым не наплевать.
Но как много я слышала здесь разговоров о том, что та или иная женщина отправилась отбывать свой срок. Еще вчера она ожидала здесь вместе с остальными чудесного освобождения, а завтра ее уже отправляли в специальную камеру для осужденных, где они ждали отправки «на зону». Само это выражение «на зону» было страшнее, чем тюрьма, потому что здесь, в СИВО, я уже знала внутренне устройство, а там была неизвестность. Пустая нара надолго такой не оставаласьее тут же занимала другая заключенная, которая так же мечтала и надеялась на чудо.
Так и я, еще совсем недавно радовалась новой квартире, в которую мы только переехали с моим парнем. Самым обидным было то, что моя нелегкая жизнь, наконец-то стала налаживаться. У меня появился любимый человек, который хотел провести со мной жизнь. Это было нечто удивительное! В восемнадцать краски такие яркие и любовь такая искренняя, нам хотелось разделить все и быть вместе вечно. Мы являли собой обычную влюбленную пару, которой море по колено, которой наплевать на бандитов и политиков, на несправедливости и неравенство. Оставаясь, порой, совсем без денег, относились к вынужденной голодовке философски, зная, что все впереди и что у нас будет счастливое будущее. Мы постепенно шли к мечте: у парня появилась хорошая работа, и мы сняли квартирку. Я приходила в восторг от вида девственно-чистых стен, размышляя какие картины туда повесить. Выбирала занавески и радовалась новой сантехнике. Казалось, что я попала в дом мечты. Мы завели щенка ризеншнауцера, и наша собака уже в три месяца была большущей. Я задалась целью выдрессировать ее и сделать идеальной, поэтому много времени проводила, гуляя с ней и играя.
Теперь я понимала, что все это осталось в прошлом. Что будет через пять-семь лет? Тогда в восемнадцать это казалось огромным сроком. Даже самый преданный парень не будет ждать столько. Да и хочу ли я этого? Чтобы он из года в год ездил ко мне и возил передачи? Чтобы видел в кого я превращаюсь на зоне? Мне казалось, что я обязательно должна буду превратиться в некрасивую и унылую бабу, которая говорит на жаргоне и плюет сквозь зубы. Друзья будут просто продолжать жить, заведут других друзей, создадут семьи, у них появятся дети, достижения. Что, интересно, думали друзья по поводу моего пленения? Поддержали маму или просто сделали вид: ничего не знаем и не ведаем, и помочь ничем не можем? По большому счету, наверное, помочь никто ничем и не мог, но хоть письмо передать? Черкануть пару слов? В такие вот моменты вырисовывается сущность всех взаимоотношений. Самая нелегкая задача поддерживать человека, от которого отворачивается общество и закон. Ведь правды, по сути, не знает никто, они могут только догадываться о том, что произошло на самом деле. Но только самые любящие люди скажут: «Мне плеватьчто бы она ни сделала, я все равно буду с ней». Ну что ж, у меня были все шансы узнать цену дружбы.
Дальше мои невеселые мысли перекинулись на институт. Поступить туда было непросто. Знания никого не волновали, все решали деньги и знакомства. С грехом пополам мне удалось поступить на филологический факультет. Теперь из института отчислят, и вряд ли я поступлю туда снова. Дело даже не в том, что не смогу восстановиться, а, скорее всего, не захочу. Не найду в себе сил пройти все это заново. Другой институт даст мне иные знания, и как я буду чувствовать себя среди этих самоуверенных детей, считающих, что они знают все на свете?
Собака вырастет и не узнает меня. Из милого щенка превратиться в грозного пса, к которому и подойти будет страшно. Трехлетняя племянница, с которой я любила возиться, станет школьницей и удивленно посмотрит на незнакомую тетю.
Теперь моим домом была камера с нестерпимым смрадом, который въедался в кожу и волосы, гадкая рваная постель заменила любовное ложе, друзьями стали женщины с поломанными жизнями. Глядя на них, я только и твердила себе: я не такая, я не такая. Хорошо, что здесь не было больших зеркал, а только маленькие карманные зеркальца, и увидеть себя со стороны во весь рост было невозможно. Этот вид наверняка поверг бы меня в уныние и заставил осознать собственную незавидную участь. Я представляла себя такой, какой запомнила последний раз дома, крутясь перед огромным зеркалом. Я всегда была худой и стройной, на высоких каблуках, в длинном пальто и элегантных перчатках. Я было такая. Пусть теперь я ходила в толстом бесформенном пуховике и грубых ботинках, я себя все равно не ощущала безобразной. А ведь мы именно те, кем себя ощущаем? Наверное. Интересно, кем ощущали себя все эти женщины, что окружали меня?
Смогу ли я остаться собой в этом хаосе? Не изменить своим жизненным принципам?
А на следующий день произошло сразу два очень важных события.
Глава 6
В те первые дни моего пребывания в заключении меня еще поражало то, что оказавшись там, ты как бы исчезал из жизни извне. Казалось, что о тебе забыли все и другой жизни просто не существует. Этот мир был настолько инороден, что свыкаясь с ним буквально за неделю, не помнишь, как может быть по-другому. Воспоминания о свободе, словно сон: он был, ты помнишь некие детали, но понимаешь, что это сон. Во сне может быть очень сладко, но реальность здесь и сейчас.
Если спуститься к окну на «второй этаж», то очень сильно изогнувшись, можно увидеть маленький кусочек неба и верхушку дерева. Эта нара у окна не была занята и оставалась свободной. Зимой ее использовали в качестве холодильника, складывая на нее продукты. Летом там можно было посидеть и подышать воздухом. Как только я немного осмелела и уже не боялась слезть к окну, я могла подолгу смотреть на виднеющееся дерево, на то, как ветер качает его крону. И это созерцание помогало мне не забыть, что где-то есть ветер и деревья.