И если вы даже вскарабкаетесь на крышу дома, повсюду будут только приземистые ряды общих дымоходов, выпускающие клубы угольного дыма в туман, за которым где-то скрывается небо.
Но...
Пеннинские горы в Ланкаширеволшебное место. Низкие, широко раскинувшиеся, массивные, твердые, с четко прорисованными гребнями холмов, они словно грубоватые стражи, которые любят то, что не в силах защитить, и поэтому остаются на месте, склоняясь над уродливым порождением человеческих рук. Остаются на местесами испещренные шрамами, изрытыено остаются.
Если вы проедете по трассе М62 из Манчестера к Аккрингтону, где я росла, вам откроются Пеннинские горы, поражающие своей внезапностью и тишиной. Это немногословный ландшафт,молчаливый и упрямый. Это неброская красота.
Но как же они прекрасны.
Где-то в том промежутке, когда мне было от шести недель до шести месяцев от роду, меня забрали из Манчестера и привезли в Аккрингтон. Для меня и женщины, чьим ребенком я была, все было кончено.
Она исчезла. Исчезла и я.
Меня удочерили.
21 января 1960 года стало днем, когда Джон Уильям Уинтерсон, рабочий, и Констанция Уинтерсон, служащая, взяли ребенка, которого, как они думали, им хотелось, и привезли его домой, в Аккрингтон, графство Ланкашир, на Уотер стрит 200.
Они купили этот дом в 1947-м году за двести фунтов.
Зима сорок седьмого года выдалась в Британии самой холодной за все двадцатое столетие. Сугробы были такими высокими, что были вровень с пианино, когда родители протаскивали его сквозь дверь.
1947-йвойна закончилась, мой отец демобилизовался из армии, и изо всех сил старался зарабатывать на жизнь, а его жена в этом году выбросила свое обручальное кольцо в сточную канаву и отказалась иметь с ним сексуальные отношения.
Я не знаю, и никогда не узнаю, действительно ли у нее не могло быть детей или она просто не пожелала проходить через все сложности деторождения.
Я знаю, что оба они немного выпивали, и оба курили перед тем, как обрести Иисуса. И я не думаю, что моя мама в те дни страдала от депрессии. После палаточного крестового похода они оба стали евангельскими христианами-пятидесятниками, совместно отказались от алкоголя (за исключением вишневой наливки на Новый год), а отец еще сменил свои сигареты "Вудбайнз" на мятные конфетки "Поло". Мама продолжала куритьона говорила, что сигареты помогают ей не растолстеть. При этом предполагалось, что ее курениеэто секрет, и она носила в сумочке освежитель воздуха, а всем говорила, что это средство от мух.
Как будто никто не задумается, что довольно странно таскать в сумочке средство от мух.
Она была истово убеждена, что Господь ниспошлет ей дитя, и я так полагаю, что если появление ребенка обеспечивает Бог, то секс можно было смело вычеркнуть из списка дел. Я не знаю, как к этому относился отец. Миссис Уинтерсон всегда говорила: "Он не чета другим мужчинам..."
Каждую пятницу он отдавал ей конверт с зарплатой, а она давала ему сдачу, которой как раз должно было хватить на три пачки мятных конфеток.
"Это его единственное удовольствие..."говорила она.
Бедный папа.
Когда он еще раз женилсяв свои семьдесят дваего новая жена, Лилиан, которая была на десять лет моложе, чем он, и имела весьма бурное прошлое, сказала мне, что спать с нимэто все равно что спать с раскаленной докрасна кочергой.
До тех пор, пока мне не исполнилось два, я орала. И это было очевидным свидетельством того, что я была одержима дьяволом. О детской психологии в Аккрингтоне слыхом не слыхивали, и вопреки важным научным работам Винникотта, Боулби и Балинта о привязанности, а также травме от ранней сепарации с объектом любви, коим является мать, кричащий ребенок считался не малышом с разбитым сердцем, а отродьем дьявола.
[Дональд Винникотт, Джон Боулби, Майкл Балинтизвестные психиатры/психоаналитики, авторы трудов по детской психологии, в частности, по особенностям материнскомладенческих взаимоотношений]
И это наделило меня странной силой, но и уязвимостью тоже. Думаю, мои новые родители меня боялись.
Дети вообще пугающие созданиянастоящие тираны, чье единственное королевство заключается в их собственном теле. У моей новой матери была масса проблем с теломс ее собственным, с отцовским, с их телами вместе, и с моим. Она прикрывала свое тело плотью, набирая вес, и кутала одеждой; подавляла его желания внушающей ужас смесью никотина и Иисуса, пичкала его слабительными, от которых ее тошнило, водила его к врачам, которые пользовали ее тело клизмами и диагнозами о расхождении костей таза. Она свела желания своего тела к наипростейшему удобству и минимуму прикосновенийи внезапно, не от плоти своей, безо всякой подготовки она заполучила сущность, которая была сплошным телом.
Отрыгивающую, брызгающуюся, разбрасывающую какашки сущность, буквально взорвавшую дом грубыми проявлениями жизни.
Ей было тридцать семь, когда появилась я, а отцу было сорок. В наши дни это обычное дело, но в шестидесятые, когда люди женились рано и обзаводились детьми лет в двадцать, это нормальным не было. К этому времени они с отцом были женаты уже пятнадцать лет.
У них был старомодный, традиционный брак, что заключалось в том, что мой отец никогда не готовил, а мама перестала работать вне дома, когда появилась я. Это очень плохо на ней сказалосьона и так была обращена внутрь себя, а теперь и вовсе огородилась стенами и погрузилась в депрессию. Ссорились мы часто и по разным поводам, но на самом деле это была битва между счастьем и безысходностью.
Очень часто я была исполнена гнева и отчаяния. Я всегда была одинока. Но вопреки всему этому я была влюблена в жизнь и по сей день продолжаю ее любить. Когда мне делалось грустно, я шла бродить в горына весь день, прихватив с собою только сэндвич с джемом и бутылку молока. Когда меня выгоняли из дома илиеще одно любимое наказаниезапирали в подвале, где хранился уголь, я сочиняла истории и забывала о холоде и темноте. Я знаю, что это были способы выжить, но, может быть, отказ, любое несогласие быть сломанным, впускает достаточно света и воздуха, чтобы мы могли продолжать верить в мир и мечтать о побеге.
Я недавно отыскала несколько исписанных мною листков с обычной подростковой поэтической белибердой, но там оказалась строчка, которую я позже неосознанно использовала в "Апельсинах""То, в чем я нуждаюсь, существует на самом деле, если мне достанет смелости его отыскать".
Да, это присущая юности склонность к мелодраме, но, похоже, такой подход выполнял для меня защитную функцию.
Больше всего я любила истории о схороненных сокровищах, потерянных детях и сидящих взаперти принцессах. Сокровища отыскивались, дети возвращались, а принцесс кто-то освобождал и это, казалось, давало мне надежду.
А еще Библия гласила, что даже если никто на целой Земле меня не любит, то на небесах есть Господь, любящий меня так, как будто я для негосамое важное.
Я в это верила. Это мне помогало.
Моя мать, миссис Уинтерсон, не любила жизнь. Она не верила, что есть хоть что-то, что может сделать жизнь лучше. Однажды она сказала мне, что вселеннаяэто корзина с мусором, космическая помойкаи после того, как я немного обдумала услышанное, я спросила: "А крышка у этой помойки открыта или закрыта?"
"Закрыта,ответила она.Никому не спастись".
Единственным спасением был Армагеддонпоследняя битва, когда небеса и земля будут свернуты, словно свиток, а затем спасшиеся обретут вечную жизнь в Иисусе.
Она до сих пор собирала Запас На Случай Войны. Каждую неделю она пополняла его новой банкой с консерваминекоторые лежали там с 1947 годаи я думала, что когда разразится Последняя битва, мы должны будем жить под лестницей, в чуланчике, где хранилась вакса, и проедать путь наружу через банки. То, что я с детства умела разбираться с мясными консервами, давало мне повод не беспокоиться о будущем. Мы будем кушать наш паек и ждать Иисуса.
Мне было интересно, освободит ли нас Иисус лично, но миссис Уинтерсон полагала, что нет. "Он пришлет за нами ангела".
Ну, значит, так тому и бытьангелу в чулане под лестницей.
Мне еще было интересно, поместятся ли в чулан его крылья, но миссис Уинтерсон сказала, что ангел на самом деле не полезет в чуланон только распахнет дверь и скажет нам, что пора выходить. И что наша обитель на небесах уже готова.