И, бледная, пошла к дверям
Передней.
«Ты сегодня в клуб?»
Ну, да, мой друг, конечно, там,
Сказал барон.
Барон был в шубе
И ждал кареты; кучерам
Был послан нагоняй. Терпенье
В нем лопнуло. «Какой подлец
Закладывает!» в заключенье
Ворчал он под нос. Наконец,
К крыльцу карета подкатилась
И в клуб барона увезла.
Жена в переднюю вошла
И на швейцара покосилась;
Но не к швейцару обратилась,
А к камердинеру:
«Позвать
Мне сына».
Он никак изволил
В концерт уехать
«Кто позволил?
Барон? Как мальчика пускать
В такие лета одного! Спросите,
Кто из людей поехал с ним!
Какая мука!.. Доложите,
Коли придет Камков. Другим
Отказывайте: говорите,
Что я больна и спать легла».
Сказала, бровью повела
И вышла.
Боги! нет страданья
Несноснее, как ожиданье
Влюбленных. Тот, кто испытал
Его, тот медленно глотал
Сок приторный из чаши самой
Противной скуки. Надо быть
Не женщиной, не светской дамой,
Чтоб до конца ее допить
И на другой же день в постелю
Не слечь на целую неделю.
Еще довольно весела
Она была, когда вошла
В свой кабинет. Нашла, что мало
Огня в камине. Набросала
Туда щипцами угольков,
Подумала: придет Камков
И что-то скажет?.. Не дождаться
Ему признанья новых слов!
Нет, я вторично унижаться
Не стану. Нет! И ей заняться
Хотелось. Спичкою зажгла
Она свечу, достала книжку,
Читать хотелаприлегла
И встала Вспомнила Амишку,
Свою собачку, и пошла
Ее укладывать, а кстати
Узнать об горничной, об Кате,
Которая вчера слегла
От головной простудной боли.
Ей нужно к икрам привязать
Горчишники. Не худо знать,
Что делается Словом, все ли
В порядке.
Боже мой!.. Камков!
Ты, может быть, своих часов
Не заводилили пропала
Моя записка или но
Мне совершенно все равно
И баронесса повторяла,
Что никого она не ждет
И ждать не хочет. Пусть придет,
Пусть не придет, ей дела мало,
Ей все равно!.. Из-за него
Она терзать себя не станет.
Что он такое? ничего!
Плебей, учитель! Вечно занят,
Чтоб хлеб насущный добывать
Ему ль ценить! Ему ль понять!
И прочее, Нет, нет! Вернее,
Всего вернее, что Камков
Не заводил своих часов,
И непременно он позднее
Придет Не получить не мог
Он моего письма У ног
Моих он выпросит прощенье
И за минуту промедленья,
Не только за десять минут!
А между тем часы бегут.
Заметно исчезают краски
С ее лица, глаза не лгут;
Они горят Лицо без маски
Омрачено уже такой
Досадою, такой тоской,
Что если ум с душою бедной
Еще по-прежнему хитрит,
Ты, баронесса, говорит
Ей зеркало, такою бледной,
Такою смутной не была
С тех пор, как сына родила.
И, покачнувшись, отошла
Она от зеркала, и руки
Скрестила, и опять легла,
И долго вслушивалась в звуки
Иль в гул шагов, колес, саней
На улице Войди он к ней
Сейчас, она бы не сумела
Подняться: так оцепенела
Всем телом, так была она
Вся в чуткий слух превращена.
Войди он к ней сейчас, и в зренье
В такое ж чуткое, как слух,
Она бы превратилась вдруг.
И ни одно его движенье
Не ускользнуло бы; в одно
Неуловимое мгновенье
Все было б понято.
Грешно
Ему так медлить! Как! ужели
Одиннадцать?! Как бой часов
Далеко слышен! Прогудели
Удары кончено! Камков
Не будет
В залу устремила
Она свой взортам тьма была,
И в темную она вошла
Гостиную, и показалось
Ей там, что будто помешалась
Она, что бредит наяву
К невидимому существу
Идет навстречу Испугалась
Она такой мечты; осталась
Однако же впотьмах, потом
К окошку подошла, и лбом
Прижавшись к темной раме, стала
Глядеть на улицу. С угла
От фонарей была светла
Большая улица. Мелькали
То здесь, то там, то вырастали,
То съеживались тени. Вот
Какая-то мамзель идет,
Какой-то кавалер за нею
Спешит, вытягивает шею
Картуз клеенчатый блестит
И пропадает Вон в овчинной
Шубейке баба штоф несет.
Вот едет рысью с пикой длинной
Казак и, может быть, везет
Депеши Вот и неуклюжий
Фонарщик: с лестницей над лужей,
Должно быть, вздумал помечтать.
Остановился и опять,
Опять все пусто Вот из мрака
К столбу фонарному собака
Идет, за ней из-за угла
Другая, третья и прошла
Собачья свадьба Раздается
Задорный лай Что это сон
Проклятый, или жизнь?! А он!..
Он, может быть, теперь смеется,
Иль начал Гегеля читать!
Увы! мечтою не догнать
Того, что в руки не дается!..
Чего ж ты ждешь? Какой любви,
Каких чудес из-под земли?
Поверь, никто в плаще не встанет
С гитарой под окном твоим
И серенады петь не станет!
Тут не Испания, не Рим!
И баронесса воротилась
В свой кабинет и ухватилась
За колокольчик Боже мой!
Какой нервической рукой
Она звонила, дозывалась
Кого-нибудьи вот уж к ней
Идет по коврикам лакей.
Кто был у нас? мне показалось,
Что кто-то позвонил?
Чего-с?
Кто был за полчаса?
Никто-с.
Ступай.
Теперь пора сознаться,
Что никогда еще она
Так не была оскорблена.
Она хотела засмеяться
И стала плакать (нежный пол
Красиво плачет). Огоньками
Сверкали на ее ушах
Алмазы; все лицо руками
Она закрыла, и с висков
На локти черными волнами
Сбегали косы Не Камков
Уж был в уме у ней Что значит
Камков? И не любовь в ней плачет,
А плачет гордость. Уж дотла
В ней догорела страсть; желанья
Потухли баронесса зла
И только!.. Тихие рыданья,
Истерики припадок
Но
Что долго плакать! Уж давно
И спать пора! «Давно ль я стала
Такой нервической?» сказала
Она, и локти отняла
От столика и подняла
Свечу, и в спальню отворила
Дверь полированную. Спать,
Так спать! Другую засветила
Она свечу, но раздевать
Себя не кликнула ни Кати,
Ни Дуни; а замечу кстати,
Что баронесса никогда
Сама не раздевалась; это
Событье с нею, господа,
Случилось в первый раз Ну да,
Событье! Впрочем, без корсета
Она была и, стало быть,
Ей не предвиделось большого
Труда себя разоблачить.
К тому же Катя нездорова,
А Дуня спитк чему будить!
Неторопливо раздевалась
Она и наконец осталась
В одной сорочке. «Боже мой!
Какой однако же больной
Кажусь я в зеркале! уныло
Подумала, а прошлый год
Я так свежа была!..» И вот
Она вниманье обратила
На томные свои глаза,
На пятна слез (заметно было,
Что по лицу прошла гроза)
Раздетая, она осталась
Перед трюмо; сперва созналась
С невольной грустью, что она
Без платья уж не так стройна,
Как в платье, что на пьедестале
Поставленную, может быть,
Ее не стали бы ценить
И восхищаться бы не стали.
И баронесса начала
Себя осматривать: нашла,
Что плечи пышны, грудь бела
И высока, и руки стройны,
И волосы роскошны, и
Все, все, что нужно для любви
И неги Но благопристойны
Мы будем, и не скажем вам
Всего, что в зеркале предстало
При двух свечах, без покрывала,
Ее заплаканным глазам.
«Дурак Камков!» Она сказала
Почти с презреньем, и в сердцах
Задула свечи. Вот, впотьмах
Отдернутая занавеса
Опять задернулась, и спать
Легла спокойно баронесса.
Ей тихой ночи пожелать
И мы не прочь: ведь ей досталась
Довольно трудная игра.
Она, несчастная, с утра
Страдала, вдоволь настрадалась,
Пора заснуть!
Но не спалось
Ей, бедной: в жизнь ее былую,
Блистательную, молодую,
Воображенье унеслось,
И унесло с собой до слез
Обиженное сердце Было