чемодан несвежих чужих острот,
улыбнёшься девушкеполный рот
чёрного толчёного шрифта).
двадцать лет в булони или шайо
люди раскупали моё враньё.
я не знал, что истрачивал не своё.
что разменивал божью милость.
а теперь стал равен себеклошар.
юность отбирается, как и дар
много лет ты лжёшь себе, что не стар.
лжёшь, что ничего не переменилось.
колыбельная для ф.а
засыпай, мой сын, и скорее плыви, плыви
словно в маленькой джонке из золотой травы
вдоль коричневой ганги в синий фонтан треви
принеси людям весть с холодной изнанки смерти,
с видимого края любви
засыпай, моя радость, и убегай, теки,
словно лунное масло, в долины и родники,
в голубые лиманы, на дальние маяки
погружая в питерские сугробы, в пески гокарны
сразу обе руки
засыпай легко, моё сердце, и мчи, и мчи
сквозь базары стамбула, их свечи и калачи,
суматоху вокзалов в маргао и урумчи,
прокричи всем, давайте праздновать, я вернулся,
бриджабаси и москвичи
«начинаешь скулить, как пёс, безъязыкий нечеловек»
начинаешь скулить, как пёс, безъязыкий нечеловек:
там вокруг историю взрывом отшвыривает назад,
а здесь ветер идёт сквозь лес, обдувая, как пену, снег,
так, что лёгких не хватит это пересказать
через толщу смерти, через тугой реактивный гул
того будущего, что прёт, как кислотный дождь:
говори всё как есть, говори через не могу
говори словно точно знаешь, на что идёшь
никогда не поймёшь, что прав, не почувствуешь, как богат
разве только четверостишие, в такт ходьбе
пробормочет старик, покидающий снегопад,
и печально разулыбается сам себе
«сойди и погляди, непогрешим»
сойди и погляди, непогрешим
на нас, не соблюдающих режим,
чванливых, не умеющих молиться,
поумиляйся, что у нас за лица,
когда мы грезим, что мы совершим
мы купим бар у моря. мы споём
по телеку о городе своём
мы женимся на девушке с квартирой
кури и ничего не комментируй
уже недолго, через час подъём
как горизонт погаснет там, вдали,
ничком, с ноздрями, полными земли
мы все домой вернёмся, пустомели.
мы ничего предвидеть не умели.
мы всё могли.
«словно гибкое дерево, по утрам»
словно гибкое дерево, по утрам
солнце через окна врастает в храм;
стелется туман вдоль низин,
глубоко вздыхает эчмиадзин,
набирая воздух в колокола.
моя девочка, как спала?
через главные площади, вдоль мостов
над севаном-озером, сквозь ростов,
где твой дед сидит с удочкой, не шумя
не мелькнёт ли чья-нибудь чешуя
над москвой, где услышу я,
а старушка темза, поймав с высот,
на руке тебе принесёт:
этот нежный, южный, нездешний звон
прилетит на мэрилибон,
где дороги будут ему тесны,
звону новой, первой твоей весны
он поёт тебе из-за стен и рам:
«ты красавица, мариам»
«вы, торговцы святым с колёс»
вы, торговцы святым с колёс,
устроители тайных месс,
продавцы ритуальных слёз,
сочинители чёрных пьес;
мы, стареющие, увы,
власти этой степи большой,
боги топлива и жратвы,
постановщики войн и шоу,
вот такую вот шваль, как вы,
ненавидящие душой;
значит, мы вас собрали здесь,
так сказать, разместить заказ:
мы из вас выбиваем спесь,
вы садитесь бессмертить нас:
и шизофазию наших речей,
и мутации наших лиц
всё запечатлейте до мелочей,
всё запомните до крупиц.
чтобы без посторонних глаз,
очень тихо, ведь сдаст любой,
рассказать сыновьям о нас,
вдохновить их своей борьбой
за влияние на умы
вас распнёт потом большинство:
мы нормальные силы тьмы.
нам забвенье страшней всего.
так что, мастера хорошо приврать,
даровитые дураки:
открываем-ка все тетрадь,
пишем с красной строки
«да-да, родная, если и делить»
да-да, родная, если и делить
хлеб языка великого, то вот с кем
гляди, тебя опять пинает бродским
коммуникационный инвалид
скорей на улицу, где ждет тебя хёндай
солярис бежевый с водителем исланом
ныряй в большой волоколамский слалом
и наблюдай
ты видела: чиновники, менты
едва заговоришь, уходят в плечи.
ничто не отделяет, кроме речи,
от темноты
легко быть ломким умницей с судьбой
средь узких дев с лирической хворобой,
а ты давай-ка без страховки пробуй
пребыть собой
отстаивай, завинчивай в умы
свои кавычки, суффиксы, артикли
там, где к формулировкам не привыкли
длиннее ы
они умеют и азарт, и труд,
смешать с землей в зверином наступившем
но как мы говорим и что мы пишем
не отберут
слыви позёркой, выскочкой, святой,
оспаривай, сдавай пустые бланки,
но сложности не сдай им ни фаланги,
ни запятой
«на бронной, у большого клёна»
на бронной, у большого клёна
уселась пятая колонна
друг другу бродского читать
куда мы вывезем, григорий,
груз идиом и аллегорий,
и общих мифов
и цитат
как их измерить габаритность?
мы ищем, кто отговорит нас,
ладонь над правым рукавом:
чего? «в словесности»? «элите»?
давайте, выблядки, валите,
не оборачиваясь,
вон
ещё, шутить о старом-добром,
покуда чемодан не собран,
и над москвой весёлый зной
и дети знают, как по-русски
«капустницы» и «трясогузки»
и «ряженка»
и «нарезной»
«а мы жили тогда легко: серебро и мёд»
а мы жили тогда легко: серебро и мёд
летнего заката не гасли ночь напролёт