Какого цвета?
Дутое.
Мне Сашка из Чехословакии привезет.
Спускаемся, выходим дружной семьей из подъезда. Впередимы с Лариской, сзадиАнтошка, Сережка и Валюшка, взявшись за руки. Перед подъездомцелый автобус, на боку написано: «Изыскательская КХ-2». Внутриприборы, но места хватает.
Дай тебе бог здоровья, Колечка, радость моя, за мной не пропадет, умасливает Лариска мрачного водителя.
В детский сад, что ли, вначале?
Как всегда, золотко, как всегда!
Поехали. С песней. У нас есть любимая, дорожная, ее хором хорошо петь:
«А ты такой холо-о-дный, как айсберг в океане И все твои печали под темною водо-о-ой»
Начинается мало чем от других отличимый теплый день осени тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
Глава втораяВас уже спрашивали
Работаю я в НИИ, в какомне имеет значения, в бюро технической информации. Наш институтв старинном особняке, за узорной оградой. Автобус высаживает меня у Банковского мостика, дальше бегу на своих. Задерживаюсь у стоянки машинВадим уже здесь, это его жигуленок, другого такого ржавого и пыльного во всем Ленинграде нет. Ну здравствуй, с добрым утром. Пальцем пишу на пыльном стекле «привет». На работе, может, случая не представится.
Через мраморный вестибюль, по лестнице со скульптурами, через все это праздное великолепие спешу к своему рабочему месту.
В стеклянной выгородке, за которой видна комната с компьютерами, дисплеями, стеллажами для хранения материалов и девушками-операторами, два стола: мой и Кирилла Ивановича, шефа. Ему около шестидесяти, маленький, подвижный, с острым, любознательным взглядом. Когда я вхожу, его взгляд тотчас ко мне прилипает:
Опаздываете, сударыня.
Извините, автобус
Я не в осуждение, просто констатирую факт. Это мы, старики, приходим вовремя. А у васинтенсивная молодая жизнь. Свидания, расставания Что еще? Расскажите.
А глаза старика так и шарят по мне, будто хотят отыскать что-то новое. Будто не изучил все мои руки-ноги за пять лет.
Стирка, готовка, Кирилл Иванович, чтение художественной литературы.
Позвольте не поверить. У хорошенькой молодой женщины не должно быть такой скучной жизни. Кстати, вас уже спрашивали.
На секунду застываю у шкафчика, куда мы вешаем одежду.
Кто?
А кто, кто вас интересует? игривенький голос сзади. Расскажите.
Возвращаюсь к столу с непроницаемым видом.
Просто меня интересует, кто меня спрашивал.
Все тайны, тайны, хорошенькая женщина всегда окружена тайнами! Вадим Михайлович маленькая пауза, любознательный укол глаз, ах нет, он вас вчера спрашивал. Кстати, прекрасный человек, перспективный работник, интересный мужчина. Слушайте, что бы вам с ним не завертеть роман? По-молодому так, красиво, безоглядно!
Кирилл Иванович, скучным голосом говорю я.
Бруевич вас спрашивал. Взгляд в бумаги, губки поджал. Обиделся. Вы обещали ему подготовить материалы по типажам. И не подготовили. И за это я вам, сударыня, вынужден, извините, сделать замечание.
Действительно обиделся. И так по сто раз на дню, словно что-то ему должно светить.
В обеденный перерыв пью кофе в буфете. Сижу одна за столиком. Вдруг:
Можно к вам, Ольга Николаевна?
Вадим стоит с подносом, борщ качается в тарелке. Улыбается. Свежий, выбритый, и так хочется дотронуться до него хоть на мгновение.
А не боишьсяувидят?
А пусть завидуют, отвечает и садится со своим борщом.
Кому?
Тебе, конечно. Такой мужик рядом сидит. Храбрый.
Давно лихрабрый?
С сегодняшнего дня.
Это как?
А так. Надоело все.
И я?..
Тынаоборот
Он слегка коснулся моей руки, смотрит своим убийственным ласковым взглядом.
Сердишься, малыш?
За что? Давно отучил.
Он понимающе кивает:
Измучил я тебя И себя тоже. Слушай. Что ты делаешь в выходные?
Сижу с Антошкой, а что?
А нельзя его куда-нибудь деть?
Нельзя. У Лариски Сережка разболелся.
А муж не может взять? В конце концов, его ребенок.
Вадим, говорю я, извини, но хотелось бы знать, что случилось?
Он продолжает смотреть на меня, ласково, печально и даже как-то обреченно.
Случилось, малыш. Уже давно. Три года назад.
Помолчал, помешивая ложкой в борще. И я тоже притихлатакого в нашей жизни еще не было.
Надоело глядеть на часы, прятаться по углам. Врать, спешить. Надо разорвать этот порочный круг, сделать хоть что-нибудь для начала Представляешь? Мы садимся в мою машину. И чешем. По Выборгскому шоссе. На семидесятом километреповорот на проселок. Вокруг обступает природа. Теплынь, бабье лето. И вотдом на берегу озера, с камином, сауной, который целых два дня будет наш и больше ничей. Кроме ветра и птиц Нравится?
Соврать у меня не хватило духу.
Нравится А Антошку нельзя с собой взять? робко спросила я, хотя непонятно, зачем спросила, знаю ведь ответ.
Вся ведь суть в том, что мы там будем одни. Одни в целом свете, первый раз в жизни! увлеченно продолжает он. Вставать рано, купаться в озере, пить парное молоко. Целоваться без оглядки Разве мы об этом не мечтали, малыш?
Мечтали
И вот онамечта! В руке! Он достает из кармана и показывает мне ключи.
Товарищ Дашков! Вас Бруевич к телефону, раздается у входа в буфет противный секретаршин голос. Вадим встает.
Как, оказывается, они просто выглядят, ключи от счастьяобыкновенные, английские, серенькие.
Договорились с Софьей Николаевной, матерью Филиппа, бывшего моего мужа. В такси привезла Антошку на Петроградскую. В старом, еще до революции построенном доме, лифт, как всегда, не работает. Топаем на высокий третий этаж, на Антошке звенит амуниция: ружье, пистолеты, сабля бьет по лестничным перилам. Звоним.
Открывает Софья Николаевнаэнергичная, худая, нечесаная, во рту папироска.
Баба Соня, луки ввелх!
Здрасьте. Это за все-то заботы? Ах, Антон Филиппыч, неблагодарная вы дрянь, весь в папу. Она ерошит ему волосы и толкает в зад. Иди лучше с сестренкой поздоровайся.
Входим в большую, с высокими окнами, комнату, где множество замечательных вещей: Софья Николаевна ни с чем никогда не расстается. Коробочки, картиночки. В вазе с драконамизасушенные бог знает когда розы. В шкатулке на комодеперламутровые пуговицы, янтарные запонки, хрустальные бусинкикогда-то я могла часами все это перебирать Видик на резном столике выглядит здесь инопланетянином.
Появляется годовалая дочка Филиппа, ноги в колготках заплетаются, палец во рту.
Анютка, луки ввелх!
Засадили бабку чад сторожить, а меня больные ждут. Твой бывший со своей новой тоже дома сидеть не любители.
Софья Николаевна, я
Ладно, без прохиндейства. Извини, не целуюсь, табаком пропахла. Плохо выглядишь.
Устала
Дай пульс. Ерунда. Низкое давление. Принимай ванну с бадузаном и заведи любовника.
Есть.
Значит, хорошего заведи.
Вроде хороший.
Значит, само пройдет. Красоты и молодости у тебя с запасом. Я Филиппу, когда он на этой дуре женился, говорю: идиот, после Ольки дочь Онассисаеще куда ни шло, а ты такую бабу на дерьмо променял. Чай пить будешь или бежишь?
Бегу.
Тогда подожди. Софья Николаевна достает из комода конверт. Он тебе деньги оставил. Элементы, как покойная Дуня говорила.
Толстая пачечка, завернутая в листок какой-то исчирканной формулами рукописи.
Тут не много?
Нормально, нормально, он наконец за учебник получил. Куда бежишь?
В командировку.
На выходные? Ты, мать, не заливай по привычке! улыбается, а улыбка у нее вдруг добрая и замечательная. Теперь заливать ни к чему.
Глава третьяБабье лето
Так оно и было, как Вадим рассказывал. Ехали по шоссе, свернули на проселок, потряслись по нему немного, попылили, въехали в лес и за лесом, на опушке, увидели дом. Небольшой, бревенчатый, за невысоким забором.
Вадим вышел из машины, кивнул:
Дарюваше!
А на самом деле чье?
Он поморщился с досадой: