Солдат ушел, сказал Соклей. пойдём узнаем, сколько ликиец хочет за свои окорока.
Цена купца за окорок не показалось завышенной. Менедем спросил его:
Сколько их у тебя?
Двадцать восемь. Нет, двадцать семь. Я только что продал один.
Тихим голосом Менедем спросил.
Сколько получится, если увеличить его цену в двадцать раз, мой дорогой?
Соклей застыл, шевеля одними губами. Частично он негодовал, что его используют как живой абак. Другая его часть, гораздо большая, радовалась возможности пустить пыль в глаза. Он сообщил Менедему результат. Менедем предложил цену ликийцу, сообщив:
Мы дадим тебе вот столько за все.
За все? Парень выпучил глаза.
Да, мы увезём их на восток. Столько и не оболом больше. Да? Нет?
Все. произнес ликиец в изумлении. Он не привык делать дела в таком масштабе. Он пытался посчитать цены в уме, желая понять, стоит ли низкая цена за один окорок возможности получить большой кошель серебра сразу за все и больше не думать о том кому и когда их продавать. Вдруг он протянул руку.
Все!
Менедем пожал её. Соклей произнес.
Давайте вернёмся на корабль. Посмотрим, насколько мы заблудились.
Такого результата Соклей не ожидал: он дошёл от "Афродиты" до агоры, всегда чувствовал направление и полагал, что восстановит маршрут без особых сложностей. Но он не учел особенность улиц Патары, которые путали след даже с большим энтузиазмом, чем греческие города, построенные до того, как Гипподам популяризовал идею поквартальной планировки.
Наконец они наткнулись на резную каменную колонну, расписанную на ликийском языке, установленную перед гончарным магазином.
Дай гончару обол, сказал Менедем, и он расскажет, как нам выбраться из этого лабиринта.
Подожди, ответил Соклей. Он нашел на колонне слово, которое смог понять. Похоже её воздвиг здесь Митридат.
Кто это такой? спросил Менедем.
Он был здесь сатрапом во времена, когда родился наш дедушка, ответил Соклей. Это один из первых людей, который начал чеканить монеты со своим портретом.
В наше время так все делают, ответил Менедем, все македонские генералы, например.
Не совсем все, возразил Соклей, как всегда дотошный, на монетах Антигона все ещё изображение головы Александра.
Хорошо, возмутился Менедем, одноглазый старик чеканит чей-то портрет на своих деньгах, но это всё равно портрет.
Интересно, как много портретов на монетах и статуй на самом деле похожи на Александра. Соклей всегда оставался любопытным. Он уже пятнадцать лет как умер. Это не портреты с него, это копии с копий с копий.
Мог бы спросить у Птолемея в прошлом году на Косе. Да мог бы спросить у любого ветерана-македонца или эллина, ходившего с ними на восток.
Ты прав, мог. Благодарю тебя, о наилучший. В следующий раз я так и сделаю, Соклей просиял:Как приятно натолкнуться на вопрос, у которого есть ответ.
Да, но это будет один ответ или несколько?
Что ты имеешь ввиду?
Если ты спросишь одного ветерана, он ответит тебе. Но если ты спросишь у десятерых ветеранов, ответят ли они так же? Или кто-то из них скажет, что портрет на монетах похож на Александра, а кто-то, что нет.
Не знаю, Соклей подергал себя за бороду, хотя интересно было бы проверить.
Пройдя гончарную лавку, они завернули за угол и наконец увидели впереди голубую воду.
Вот она, проклятая богами гавань! сказал Менедем. Раскинув руки, он закричал:
Таласса! Таласса! и разразился смехом.
Соклей тоже рассмеялся.
Тебе не пришлось маршировать через всю Азию, чтобы найти море, в отличие от войска Ксенофонта.
Нет, но я прошел через всю Патару, а местами и по два-три раза, и, по-моему, это даже дальше, возразил Менедем. И скажу тебе вот что: когда я вернусь с людьми забрать окорока и заплатить ликийцу, я буду рад снова оказаться в море не меньше того войска Ксенофонта. Ты хоть раз видел город, где труднее ориентироваться?
Давно не видел, сказал Соклей, я верю, что остальные ликийские городки будут получше.
Сложно, найти что-то хуже этого. ответил Менедем.
* * *
Суши весла! скомандовал Диоклей, и гребцы "Афродиты" подняли их из воды. Келевст продолжил, втяните их внутрь, парни, мы неплохо идём по ветру.
Гребцы втянули весла и уложили их. Как и сказал келевст, порывистый северный ветер наполнял паруса торговой галеры. "Афродита" устремилась на юг, прыгая по волнам ловко, как дельфин.
Что может быть лучше такого плавания, заметил Менедем. Вскоре он повернет акатос на восток, чтобы следовать вдоль береговой линии, но пока просто стоял у рулевых весел и не мешал кораблю нестись по волнам.
Даже Соклей согласно склонил голову. В этом году он быстрее обычного привык к качке, и она его совершенно не беспокоила.
Сегодня пиратам будет непросто нас догнать, заметил он.
Не стоит на это рассчитывать, возразил Менедем. Они так же быстры, как мы, а когда гребут всеми вёслами, никто не может соперничать с ними.
Ветер всё усиливался и гудел в такелаже галеры. За спиной расходился белопенный след акатоса. Менедем обернулся через плечо, пытаясь понять, насколько быстро они идут.
Шкипер, может, стоит начал Диоклей.
Убрать часть парусов? закончил Менедем, и келевст кивнул. Менедем повысил голос:Парни, давайте подтянем его на пару квадратов. Не хочу, чтобы что-то порвалось.
Парус горизонтально пересекали укрепляющие его верёвки, а гитовы спускались вертикально, деля парус на квадраты. Подтягивая гитовы, моряки могли убрать часть паруса, давая оставшемуся свободно свисать с рея, извлекая из ветра максимум. Но сейчас, с этим северным ветром прямо в спину, они подтянули парус равномерно.
Так лучше, заметил Менедем, хотя результат его пока не удовлетворял. Он приказал приспустить рей. И это тоже помогло, но, опять же, недостаточно.
Не хотел тебя беспокоить, шкипер, но тихо произнес Диоклей, показывая на север.
Менедем снова оглянулся через плечо.
Вот чума, спокойно произнес он, что ж, это добавит нам в суп немного пряностей, да?
Когда он оглядывался в прошлый раз, полоса темных злых туч ещё не виднелась на горизонте. Они быстро приближались. Неважно, с какой скоростью сейчас летит "Афродита", они с легкостью её догонят.
Шторм, сказал Соклей.
Менедем хотел было сплюнуть в подол
туники, что отвести беду, но не стал. Соклей не предсказывал, а просто констатировал факт.
Убрать парус, приказал Менедем, и моряки бросились выполнять. Кричать пришлось громче, чем пару минут назадветер быстро усиливался и начал завывать. Гребцы, на вёсла, отдал он следующую команду, и толкнул одно рулевое весло к себе, а другое от себя. Поставлю корабль против ветра. Такие штормы обычно заканчиваются так же быстро, как и начинаются. Нам проще пройти сквозь него, чем убегать.
Весла вспенили море. Ровная килевая качка "Афродиты" сменилась на бортовую, когда галера повернула и подставила борт волнам. Соклей сглотнул и позеленел как лук-порей: такая качка ему не по нутру. Гребцы легко справились с задачей, они уже проделывали подобное на других кораблях.
Диоклей начал выкрикивать ритм в дополнение к бронзовому квадрату и колотушке.
Риппапай! Приготовьтесь, парни. Вы справитесь. Риппапай!
Вздымаемые ветром, несущим шторм, волны стали выше. Они разбивались о таран, выбрасывая фонтаны пены. Когда акатос развернулся против ветра, качка снова стала килевой, но намного сильнее. Менедем почувствовал себя на спине необъезженной лошади, которая изо всех сил старается его сбросить с себя.
Корабль застонал, переваливая через волну. Длинная и узкая конструкция акатоса помогала легко скользить по морю, но в такой шторм делала уязвимой. На гребне огромных волн часть галеры на несколько ударов сердца зависала в воздухе, а потом скатывалась в подошву следующей волны. Если киль переломится, за пару мгновений все утонут.
Одна волна залила водой нос акатоса, даже если он не развалится, можно захлебнуться прямо в нем.
А вот и шторм! заорал Соклей, будто Менедем и сам этого не видел.
Впереди голубое небо заволокли черные тучи. Солнце исчезло, начался проливной дождь. Неподалеку Зевс метнул молнию. Даже сквозь шум дождя и вой ветра гром был такой силы, будто возвещал конец света. Если такая молния попадет в "Афродиту", корабль отправится на самое дно царства Посейдона, унося всю команду в чертоги Гадеса.