- А что бы сам ты далза спасенную жизнь, доктор?спросил Трисмегист со своей скамьи.
- Я не знаю, - смутился Яков, - И не уверен, что жизнь моя спасенаможет, завтра ландрат узнает, что я не утонул, и меня отравит. Говорят, он можети ведь это ничего ему не будет стоить.
- Есть один человек, - де Тремуй отступил от Якова, брезгливо поморщившись от его волшебного аромата, - Который сможет укрыть тебя от ландратского гнева. Он один в Москве такойтот, кого ландрат слушает, кому смотрит в рот, и никогда не перечит, и позволяет ему с собоювсе-все-всеПрекрасный золотой кавалер, гибкий, как плеть, тонкий, как игла, и сладкий, как грех.
- Фууу - невольно скривился на лавке Трисмегист.
- А что ты хочешь? Что есть, то есть, - невозмутимо отвечал ему виконт, - Таков онмладший братишка Рейнгольд. Доктор, я же говорил тебе преждеты взял с полки не того брата.
- С чего вы ты думаешь, что гофмаршал примет меня на службу?удивился Яков, и тут же вдогонку прибавил, - И тебе-то это зачем?
- Он примет тебяда хоть в пику старшему братцу, - де Тремуй уселся за стол напротив Трисмегиста и пролистнул свой гроссбух, - А мы со своей стороны еще и дернем за пару ниточек, чтоб наверняка. А зачем мне этода, признаться, чистая поэзия. Вот ты клифт его видел?
- Что?не понял Яков.
- Кафтанчик гофмаршала, весь золотом обшитый, - перевел для него Трисмегист, - Если такой кафтанчик выжечьпуд, наверное, золота будет.
- Пуда не будет, - Яков завел глаза, прикинул в уме, - Если царской водкой выжигать, фунтов шесть наберется. Или все семь
- Ого!восхитился виконт, - Да ты алхимик! Я это запомню А клифт обер-гофмаршальскийдавняя мечта моя. Только гофмаршал не бросает его в общей гардеробнойу него там как-то шляпа пропала, и с тех пор ни-ни.
- А шляпутоже ты?не стерпел Яков.
- А то для чего я столько мыкался с этим блудливым чучелом, Анри Мордашовымс паршивой овцы хоть шерсти клок. Пара шляп со вшами, один жилет завалящий Хоть полфунта золотишкана общее
- А?не понял Яков.
- На общее, - пояснил Трисмегист, переводчик с языка лихих людейна обычный, - В коробку, в насущное. В казну арестантскую, на помощь сидельцам, для ссыльных, для каторжных Ты думалон для себя эти персики с мандаринами из оранжереи попер? Или для себязолотишко выжигает из графских шляп? Виконтподземный казначей, смотрящий за общим, он и книгу ведет, и по нейперед вором еженедельно отчитывается. Ничего себе, вселюдям
Яков совсем запутался и стоял с абсолютно растерянным видомне понимал, в чем суть и чего от него хотят.
- Завтра к тебе пожалует некто Гросс, - де Тремуй, видать, сжалился над недоумевающим доктором, - И позовет тебя с собою. Ты не ломайся, езжай с ним. А тамувидишь. Плыви, как в лодочке, по течениюавось куда приплывешь. Вот увидишьнаш золотой мальчик возьмет тебя под свое крыло, просто для того, чтоб позлить любимого братца. А для тебяэто самый лучший исход, в твоем положении.
- И я должен будупринести тебе его золотой, - Яков замялся, - клифт?
- Борони бог!воскликнул в ужасе Трисмегист, и де Тремуй отвечал, показав в улыбке землистые ровные зубы:
- Нет, ты не должен будешь приносить мнешкурку от золотого хорька. Просто будь там, где я тебе укажув то время, которое я тебе укажу. И все.
На пороге комнатки возникли двое, одетые, как приказчики в лавке:
- Мы от барыги, Виконт. Велишь выносить?
- Погодите, ребята, - де Тремуй поднялся из-за стола, взял из ящика персик и бросил Яковутот поймал, - Я же обещал тебе персик. Вот. И ступайИвашка проводит тебя.
- Общее, или насущное, или же коробкачто-то вроде банка у лихих людей, - разъяснял Якову Трисмегист, провожая гостя по ледяному, оплетенному тут и там паутиной подземному коридору, - Все мы туда жертвуем толику малуюи шулеры, и тати, и мошенники, что векселя рисуют. А как припретиз общего выделяется и на откуп, и на то, чтоб в остроге с голоду не сдохнуть, и чтоб на этапе не забили. А Виконт за коробкойсмотрящий, трясется над нею, даже книгу специальную учетную ведет.
- То естьон главный тать на Москве?уточнил Яков.
- Не из последних, но не главный, - отрицательно покачал головой Трисмегист, - главный на Москве, ВорВанька Каин. Какградоначальник у вас наверху. А Виконт, выходит, навроде господина Остермана, вице-канцлер.
- Сдался же я ему - подивился Яков, - И как только ты так вовремя ко мне подоспелеще чуть-чуть, и утоп бы.
- Я ждал тебя, - признался Трисмегист, - Виконт сказал, где тебя ловить, он ведал, что ты к графу на рандеву собрался.
- Я сам же ему и нахвастал
- А теперь я тебе похвастаю, - Трисмегист поднялся по кирпичной лесенке, и пламя свечи пляшущим кругом озарило дубовую дверь. Ивашка открыл дверь ключом, дернул за кольцо, - Входи, гостем будешь.
Яков поднялся по лесенке, шагнул за дверьи оказался в крошечной подземной часовне, освещенной пока что единственной трисмегистовой свечой. Ивашка тем временем затеплил еще несколько свечекозарились невысокие своды из белого, старинного камня, витые облупленные колонны и темный, воском залитый аналой. На аналое стояла виденная уже прежде доктором икона с черной печальной мадонной, и под иконойсеребристый квадратный ящик с прорезью в крышке, как для писем.
- Матушка Елена?вспомнил Яков имя прекрасной страдалицы.
- Споручница грешных, - прибавил Трисмегист, - Исполнительница всех желаний. Ты не представляешьсколько дураки московские денег жертвуют, чтобы их желания исполнились.
- И она исполняет?усомнился практичный Яков.
- Не поверишьисполняет, - усмехнулся Трисмегист, терзая пятерней свои редкие белые волосы, - Один вельможа просил подряд казенный на ремонт конюшени получил, на другой же день. Другая дама, княгиня, очень не хотела ребенка рожать, попросила матушкуи на третий день ребенка выкинула. Исполняет она, матушка, не обманывает.
Яков догадался, о какой княгине шла речьнедавно обер-гофмейстрина Лопухина потеряла дитя, по слухам, нежеланное, от нелюбимого мужа. Дядюшка Бидлоу лично навещал ее и осматривал.
Богоматерь глядела на Якова с иконыказалось, в самое его сердце. Белки глаз выделялись на бархатно-черном ее лице, матовые зрачки смотрели внимательно и строго из-под тяжелых век, и два тонких шрама вдоль щеки словно светились в полумраке. Младенец лишь угадывался на руках черной муттер, как не особенно нужный мадонне аксессуар.
- Хочешь, загадай желание, - предложил Трисмегист, -вот хоть, чтоб ландрат тебя не убил.
- Он и так меня не убьет, - отвечал Яков, - Поленится. Орлы мух не едят. А пожеланиясобирают в этот ящик?
- Кто грамотныйпишет и в щель кладет. Дворяне такое любят. И по-французски пишут, и парсунки подкладывают. Тех особ, о ком просят.
- А тыих читаешь?догадался Яков, - Или не только ты?
- Все тебе скажи, - рассмеялся Трисмегист, - Кто надо, тот и читает. Я пожертвования беручасть на общее идет, часть на содержание храма, - Ивашка хитро подмигнул, - Недавно была у меня дама, высокая, вся в черном, в вуали и с такими глазами, - он показал,раскосыми, татарскими. Оставила цидулку весьма страннуюжелала приворожить к себе, и коговерховную особу. Ну не дура? Правда, рублей пять еще в ящик положила.
- Та дама уже арестована, - вспомнил Яков о недавнем скандальном деле, - Она верхом скакала под бюренскими окнами, голая под плащом. Вроде порчу наводила на благородную курляндскую чету. Бюрены не стерпели такого компоту и наябедничали инквизиторами прекрасная госпожа вчерашним вечером была арестована как ведьма. Прасковья Юсупова, княжна. И дура, ты прав, редкостная. А ты, значит, тоже донес на нее?
- Обижаешь!взвился орлом Трисмегист, - Окажись я доносчикоми Виконт отправит меня туда, откуда я тебя недавно извлек. У нас как раз доносчиков в нужниках топят. Нет, мой патрон, тот, что цидулки читаеттак же далек от инквизиции, как ты или я. Ему интересно нечто совершенно иноетак сам он говорит. А если инквизиция проведает про часовнюна костре гореть и мне, и всем, кто сюда прихаживал. И за колдовство, и за изменуты же знаешь, с кого писана моя богоматерь.
- А та, с кого она писана, царица Авдотья, - вспомнил вдруг Яков, - Она жива еще? Говорят, такие портреты крадут душу, и человек, с которого писаны они, болеет и чахнет.