Шрифт
Фон
- Прощай же, Mulier amicta sole, - простился с братишкой ландрат, делая вид, что совсем никакого лекаря с чулками в комнате нет и в помине, и стремительно вышел.
- Тоже мне, звэр, - прошипел ему в спину церемониймейстер, с польским выговором.
- Чулки, ваше сиятельство, - смиренно повторил Яков.
- И чего ты ждешь?пациент недоуменно поднял подведенные золотом брови, - Ты совсем дурачок, Коко?он призывно качнул сахарно-белой ножкой, - Надевай же их, - и прибавил на всякий случай, - На меня, конечно же.
«Вот ведь кошкина отрыжка» - припомнил Яков меткое определение своего дорожного товарищадля церемониймейстера оно годилось в самый раз.
- Напомни-ка мне, как медик медику, что такое Mulieramictasole, - попросил Яков братца Петера. В карете возвращались они вдвоем, доктор Бидлоу соединил свое одиночество с одиночеством доктора Лестокаи оба почтенных доктора продолжили возлияния, то ли в трактире, то ли в гостеприимном доме цесаревны.
- Жена, одетая в солнце, - отвечал тут же Петер, - Это не медицинское, это из Иоанна Богослова.
- А, тогда понятно, почему я не знаю
- Что говорил тебе обер-гофмаршал? - любопытствовал Петер, - Он к тебе приставал? Пытался подкатить?
- Нет, - отмахнулся Яков. «Чулки не считаются», - А онможет?
- Говорят, что может. Ты красивый, а он не разбираетк кому Та прекрасная дама, что боялась ехать с горкитоже, говорят, от него брюхата.
«И не только» - вспомнил Яков, и спросил, тихо, чтобы не подслушал кучер:
- Как думаешь ты, Петичка, как уживаются у одной особы сразу столько галантови Корф, и Бюрены, и оба брата Левенвольда? Неужели не грызутся?
- Корфбаловство одно, так, на разочек, - пояснил Петер, - Супруги Бюренынаемные конфиденты, креатуры, они скорее такая нанятая семья, чтобы скрашивать вдовье одиночество. У Бюренов трое детей, они с Анной и жили все вместе на Митавев одних покоях, как мухи в кулачке, и с тех пор не могут расстаться. Бюрен управлял имением Вюрцау, а теперь онобер-камергер, заведует всем хозяйством в Лефортовском дворце, и ремонтом, и, главное, всеми закупками. Это ее семья, Яков. А ландратсосед по имению, приятель, советчик и старый друг. Прежде они были на равных, хоть сейчас ландрат и примчалсяискать милостей, но больше не для себя самого, для своей маленькой бедной родины. Сам он стоит столь высоко, что лично для себя ничего и не просит. Ландрат несметно богат, и всевластный хозяин на собственных землях, притомизбранный хозяин. Это, Яшечка, други ставит он себя с государыней как друг, а вовсе не ниже. Они с Бюренами обитают на разных этажах.
- А церемониймейстер?
- Младший, Рейнгольд? Этот Рейнгольдвселенский женский заговор, великий дамский секрет, - завистливо вздохнул Петер, - Женщины отчего-то условились считать его неотразимым, и гоняются за ним, словно он переходящий приз. Кронпринцесса Шарлотта, матушка Екатерина, цесаревна Елисаветгосударыне нашей лестно было, наверное, побывать в подобной компании, а заодно проверить, что там такого особенного. Так он остался тобою доволен?
- Быть может, - пожал плечами Яков, - Я не хотел бы служить столь надменному говнюку. Кривляка, трусишка, шпынял меня, словно слугу. А самиспугался, как девчонка, собственной крови Я привык к более достойному обращению, возможно, мой де Лион меня разбаловал.
- Так наймись в лекари к барону Корфу, он добряк, и жена его в тяжести. Дядюшка рад будет рекомендовать тебя, он все мечтает сбыть тебя с рук, как невесту-перестарка.
«Вовсе нет, - с обидой подумал Яков, - я ему дорог, это ты у насбесполезный бездельник». А вслух сказал:
- Ты сам говоришь, что Корфа скоро отставят. Не хочу играть в проигранную игру.
- А игра выигрышнаякто? Лифляндский ландрат?тут же понял Петичка.
- Покойная матушка учила менявсегда выбирай самое лучшее, - ответил Яков, - Ты угадал. Я попрошу дядюшку о рекомендации к ландратуесли место это свободно.
Вельможа, дипломат, миллионер, chevalier sans crainte et sans reproche, галант высокой особы. Живой его де ЛионТемный шрам от настоящей дуэли, пересекающий лик благородного льваот подбородка до скулы, скорее украшение, чем отметинаВсе бы хорошо, если бы не единственная встреча, давняя, почти сошедшая с памяти, как старая кожа с ожогаи с ним ли встреча, или с кем другим, но ведь со столь похожимГород Ревель, тихая заводь, размеренная жизнь, привычные шпионские заботы и хлопотыи вдруг явление того господина, словно царапнувшая по лицу оплеуха
Может, и не запомнил бы Яков ту ревельскую встречу, если бы не совпала она с его единственным, но весьма обидным акушерским фиаско.
Три с половиною года назад, на самой заре их с де Лионом совместных путешествийкисли они которую неделю в скучной эстляндской столице, правда, в лучшей городской гостинице. Де Лион ожидал прибытия некой персоны, инкогнито, персона в дороге задерживалась, господа скучали. Таращились в окна, считали проезжающие экипажи, Яков упражнялся в новом для себя шпионском умениичтении по губам. Вскоре весь потолок в номере сделался в плевках реактивовмолодойВан Геделе учился составлять эликсиры и яды. Напротив лучшей в городе гостиницы размещался и лучший в городе бардак, и два молодых бездельника скоро протоптали туда дорожку.
Из этого самого борделяи прибежала рано утром растрепанная девица:
- Доктор, пойдемте скорее! Марта рожает
- Иди, Яси, - разрешил де Лион, не отрываясь от сложного трехколодного пасьянса, которому посвятил он всю ночь, - Хоть какое-то событие
Яков собрал саквояж, накинул плащ. В саквояже прятался предмет его гордостиакушерские щипцы, собранные по чертежу, якобы краденому в Британии у самих господ Чемберленов. Молодому доктору не терпелось пустить их в дело. Прежде как-то не доводилосьбабы словно сговорились, рожали легко и быстро.
- Отчего вы не перенесли ее в комнату?доктор подивился, что бедняга Марта рожает внизу, в прихожей, на диванчике перед самой лестницей. Рядом с роженицей хлопотали две девки и русская акушеркастаруха с отпечатавшимся на лице многолетним алкоголизмом.
- Как воды отошлипобоялись наверх тащить, а теперь и поздно уже, - призналась хозяйка, тощая, как спица, фрау Глюк, наверняка мерзавка сама запретила тащить роженицу наверхчтоб не пачкать комнат, - да и утро раннее, клиент всего один, и он не против, даже платитчтобы смотреть.
Яков краем глаза глянул наверхна галерее, облокотясь на перила, стоял, и в самом деле, какой-то господин, но времени не было любоваться на этого идиота, пришла самая пора для щипцов.
- Полотенце, воду!приказал молодой доктор, и девицы метнулись на кухню, - Давно началось? Почему прежде меня не вызвали?
- Так шло все как надо, только, видитеголовка застряла, - начала оправдываться фрау Глюк, акушерка же молчала с тупым выражением лица, видно, не понимала по-немецки.
- Что за говно в родовых путях?Яков посветил между раздвинутых ногтам, в глубине, кроме черной застрявшей головки, насыпано было что-то желтое, - Что за кристаллы, ведьма?грозно по-русски спросил он акушерку, и та проблеяла почтительно:
- То сахарочек, батюшка, ребеночка на свет выманивали
- У-у, идолище!Яков со злости даже замахнулся на дуру щипцами, потом спросил роженицу, - Марта, есть у тебявенера какая, чтоб я знал?
Марта ему не отвечала, только орала охрипшим от натуги голосом, но ответила фрау Глюк:
- У Марты сифилис, доктор. Год или полгодаона не признается.
«Хорошо, что мы к ней не ходили» - подумал Яков и сказал вслух:
- Бережно придется тянуть, кости плода при сифилисе крайне хрупки.
Исглазил. Все случилоськак и рассказывал он потом профессору Бидлоуи голову раздавил, и вытаскивал младенца из материнского чрева по кускам. Был младенец, на самом деле, не жилец на белом светепри таком-то сифилисе, но Яков все равно не любил те роды вспоминать. И орущую Марту, и дуру акушерку с ее «сахарочком», и паршивку Глюк. И, главное, любопытного зрителя с галереи.
Доктор заставил роженицу выпить лауданума, водки с опием, крики поутихли, и Яков круглым ножом вычистил в медный тазвсе, что осталось. Девки стояли около него с открытыми ртами, акушерка, дрянь пьяная, уже храпела в кресле, а фрау Глюк растворилась где-то в недрах своих бордельных владений.
Шрифт
Фон