Архип не был слишком набожным, но здесь речь шла о загубленной человеческой жизни, причем загубленной хищником. Поэтому твердо знал, что убийцу нужно обязательно покарать, свершить правосудие. Тем более, что погибший был его напарником. А в тайге всегда действовал неписаный закон: сам погибай, а товарища выручай. Все осложнялось одним - урядник Федор Сазонтьев может ему не поверить. И действительно, с синяком-отеком на поллица, с ободранной левой половиной головы, он понимал, что рассказ о нападении медведя будет неубедительным. Первые мысли у каждого, кто услышит, будут примерно такие: не поделили золото, разодрались, и один другого прикончил.
- Ну да ладно, расскажу все подробно, покажу на месте: ведь видно, что зверь заломал бедолагу. И следы есть, и видно, что голова сзади прокушена-свернута, должны поверить, - утешал себя старатель, но на сердце скребли кошки.
Солнце поднялось уже высоко, ближе к полудню, когда Архип пришел на прииск. Вначале заскочил к себе в избушку, где жил бобылем-одиночкой. Бросил котомку с ружьем, сунул мешочек с песком и самородками в тайник-захоронку в углу, заткнул опять пучком мха. Внимательно посмотрел - все нормально, никогда не подумаешь, что здесь тайник. Этим тайничком-«сейфом» пользовался еще покойный родитель - он его и изладил.
Здесь же лежал и солдатский Георгиевский крест - награда отца с фронта. В 1916 году полк, в котором он служил, подвергся немецкой газовой атаке. В живых осталось около взвода полуживых солдат. Всех их наградили высокими наградами, вчистую списали-комиссовали и отпустили умирать по домам. Еще с полгода протянул бедолага-солдат: днями сидел на завалинке, часто и судорожно кашляя, багровея, выхаркивая черно-кровавые сгустки - остатки легких. А в одну из ночей тихо преставился, и остался Архип один как перст (мать умерла двумя годами раньше от чахотки, пока отец бился на фронте «за Веру, Царя и Отечество»). О покойных родителях в их доме-избушке напоминали теперь только занавеска на окне, которую покойница сама сшила, иконка в углу - благословение родителей матушки на свадьбу, да отцовский Георгий - вот и вся память.
Урядник Сазонтьев выслушал старателя на удивление спокойно - не до него было. В приисковой конторе царила суматоха: только что прискакал казак-посыльный и привез нерадостные известия. Произошло бандитское нападение на караван, вывозивший очередную партию золота. Один убитый стражник и две лошади с вьюками, где был золотой песок, - потери каравана.
- Скорее всего, это была банда дезертиров Федьки Подковы,к такому выводу пришли управляющий прииска и урядник. Срочно снаряжался отряд стражников, который должен был скакать на помощь. Поэтому с Архипом был послан один из них для осмотра на месте, чтобы разобраться, что произошло. Потом уже будет составлена бумага, что и как было, и отправлена в полицейское управление. Тело погибшего после осмотра было приказано предать земле на месте гибели безо всякого отпевания. Невелика фигура был Никишка Суходольцев по прозвищу Шпынь, чтобы возиться с ним мертвым - везти тайгой и хоронить на приисковом кладбище.
Старатель наскоро заскочил в приисковую лавку, взял немного продуктов под запись, потом домой - прихватил винтовочный обрез из тайника за глинобитной печкой - фронтовой «подарок» от отца, вздернул на плечо верную берданку: теперь он готов.
В Медвежью падь добирались той же тропой. Время было заполдень, день жаркий - середина июня. Архип шел пешком, стражник (местный, с прииска) ехал на лошади. К вечеру были на месте и сразу прошли к медвежьей захоронке, осмотрели тело, следы. Даже человек неопытный, сопоставив медвежьи «лапти», потаск и характер ран, сделал бы вывод: Никишка был схвачен и убит медведем, очевидно, сзади и так внезапно, что даже не успел крикнуть. Кожа, содранная когтями с головы от лба, прикрывала рану на затылке.
Удостоверившись, что рассказ Архипа и явные следы нападения зверя совпадают, Назар (так звали урядникова посыльного) сразу заторопился домой, несмотря на то, что наступал вечер и впереди была ночь. Он знал, что к ночи медведь непременно вернется к своей добыче, чтобы сохранить ее от других хищников или чтобы попировать. Так что можно было лишиться лошади, так как, учуяв зверя, та обязательно испугается, может оборвать привязь и удариться в тайгу. А там в темноте у хищника все преимущества.
Молодой бергало понимал, что доводы стражника верны, и не уговаривал остаться на ночь, посидеть вдвоем на «лабазе», покараулить медведя.
- Что ж, - подумал, - не впервой охотиться на него, вот только с людоедом дел еще никогда иметь не приходилось.
Архип имел уже немалый опыт охотника. Несмотря на свою молодость, знал, как караулить марала на солонцах, он - предельно осторожный зверь. Были у него и добытые косолапые - несколько штук. Но все это было совсем в другой обстановке, и, казалось, это были другие звери. А вот сегодняшняя предстоящая охота пугала - все-таки это был людоед. Раньше на охоте была уверенность, что в случае, если тебя обнаружит зверь - он не замедлит быстро скрыться, исчезнуть. Здесь же, наоборот, он постарается напасть. Ночью в темноте, он - хозяин, и он же - охотник, а ты - дичь.
Лабаза-скрадка делать было некогда - начинало уже вечерять. Зная, что в горах ночью течение воздуха обычно сверху вниз, выбрал место засидки ниже густых кустов, где лежало тело напарника. Там, метрах в сорока, как раз лежал огромный валун величиной с дом. На его макушке, скрытый каменным выступом, и расположился Архип.
Ему не впервой было ждать зверя ночью, одному, окруженному таинственным молчанием тайги. Довольно точно стрелял он и в темноте по еле заметному силуэту. Пока не совсем стемнело, постарался запомнить, что находится в створе чащобы на горизонте.
Зарядил пулей берданку, рядом положил заряженный обрез. На него надежды было больше - все- таки нарезной ствол. Он его давно пристрелял - на двести метров мог свободно попасть, куда хотел. С собой брал редко, и то, обмотав тряпками, прятал в котомку - и не видно, и под рукой. Сегодня как раз был тот случай.
Ночь будет длинной. Надо устроиться так, чтобы очень долго просидеть без движения. Медведь обладает необычайно чутким слухом, и малейший шорох может выдать. Вечер угас окончательно, замерцали звезды, от них чуточку посветлело. Появились летучие мыши, их много. Но они быстро рассеиваются в ночном пространстве и лишь иногда бесшумно проносятся на фоне неба. Пугливая чуткая ночь спустилась над косогором. Легкий ток воздуха холодит лицо - все правильно, тянет сверху вниз.
Людоед пришел под утро, в абсолютной тишине: ни хруста веток, ни птичьих криков. Архип чуть закемарил перед рассветом, но явственно услышал, что зашуршали кусты, где был прикопан Никишка. Из кустов шел большой черный медведь, пятясь задом, тащил тело убитого им накануне человека, схватив зубами за одежду на спине. Охотник, оцепенев, смотрел, как во время движения сопящего зверя двигаются-шевелятся руки и ноги. Ему показалось, что напарник жив и пытается вырваться из зубов хищника...
Резкий, как удар бича, винтовочный выстрел спугнул утреннюю тишину. Передернув затвор обреза, охотник смотрел, как катается по земле подранок, бросив свою добычу. Пытается встать, но не может, очевидно, пуля задела позвоночник. Подойдя немного погодя поближе, Архип увидел, как в бессильном бешенстве раненый зверь гребет передними когтистыми лапами, ищет в предсмертной агонии врага и не находит. Огромная пасть исторгает рев, но это уже не рев угрозы, а безнадежной ярости, что смерть настигает его раньше, чем он сможет свести счеты с охотником. Нижняя челюсть отвисла, клыкастая пасть измазана землей, побелевший язык длинно болтается наружу, и беспомощный рев уже не пугает.
Не торопясь, охотник прицелился в затылочную часть головы между ушей и нажал на спуск. Выстрел берданы в утренней тишине прозвучал, как удар грома, все заволокло дымом. Медведь дернулся, но силы его покинули, передняя часть туши лежала неподвижно, голова откинута, задние лапы дергались в конвульсиях.
Когда хищник затих, внимательно осмотрел его и понял, почему тот охотился на человека. Был месяц июнь, пора медвежьих свадеб, и ему здорово досталось от соперника: был вырван один глаз, на шее зияла широкая, уже загноившаяся, рана, правая передняя лапа прокушена насквозь. Он сильно исхудал и добыть другую пищу просто не мог, а человек - легкая добыча: ни когтей, ни клыков.