«По имеющимся сведениям, после гибели Римской империи амфитеатр служил крепостью и в конце VII века в ней укрывалась знаменитая берберская воительница Кахина, которая вела ожесточенную борьбу с арабами».
Не успел он закончить, как три потомка врагов берберской героини, иными словами трое арабов из Эль-Джема, подошли к нам.
Единственно законные гиды, представились они.
Пошептавшись о чем-то, они показали нам ключи от массивной двери и сказали, что проведут нас на самый верх. Трое из нас поддались соблазну и двинулись вслед за «полномочными» гидами.
Размахивая голубым путеводителем, Пьеро крикнул:
Будьте поосторожнее. Тут дальше сказано: «Вход в амфитеатр платный. Рекомендуется заранее договориться с гидами о сумме чаевых». Других благоразумных советов путеводителя мы уже не услышали. В узком длинном коридоре, прорытом под землей, нас со всех сторон обступил запах сырости. Покорно следуя за гидами, мы по каменной лестнице вышли сначала на центральную площадку, а затем по каменным же ступеням поднялись на императорский подиум, откуда был виден весь гигантский амфитеатр, окруженный повсюду, насколько хватал глаз, бесконечной пустыней. Абсолютная тишина позволяла еще полнее ощутить все величие и нелепость этих развалин, словно растворяющихся в желтом мареве.
Трое гидов принялись что-то объяснять нам на прескверном французском языке, но мы их не слушали. Потом мы спустились во внутренний двор, чтобы посмотреть совсем недавно обнаруженные там огромные мозаичные полотна. На них запечатлен животный и растительный мир этих мест таким, каким он был две тысячи лет назад; оливки, виноградные гроздья, зерно и давно исчезнувшие животныеслоны, леопарды, львы.
Лаура, стоя на коленях, снимает прежних обитателей Сахары, стараясь запечатлеть в оскале пасти, злобном сверкании глаз красноречивые свидетельства упрямой и, увы, бессильной ярости.
В этих злобных взглядах и точно разинутых в бешенстве на амфитеатр клыкастых пастях мне чудится вызов безжалостной природе и готовность до последнего бороться за жизнь.
Они все ушли в гостиницу на станции! крикнул нам из-за палисадника мальчишка-араб, прервав плавное течение наших мыслей.
Убедившись, что новость произвела впечатление, он попросил тут же двадцать франков бакшиша за то, чтобы отвести нас в гостиницу.
В пристанционной гостинице (но откуда здесь взялась железная дорога) мы почерпнули целый ряд скорее гастрономических, чем исторических сведений.
О конечно, сию минуту подадим вам бифштексы! А не желаете ли вы отведать жареного картофеля и замороженную дыню? мило улыбаясь, спрашивает официант, он же хозяин гостиницы и ресторана. Шум и гам стоят такие, что я забыл спросить, верно ли, что сюда прибывают поезда, и если это так, то зачем.
Лишь позже, два года спустя, снова побывав в этих местах, я сумел удовлетворить свое любопытство. Да, пристанционной гостиница называется потому, что она находится рядом с железнодорожной станцией. Один раз в неделю сюда, в Эль-Джем, приходит поезд из Туниса и вскоре отправляется назад в столицу. Все это мне рассказал любезный официантхозяин гостиницы, предлагая моему вниманию неизменные бифштексы, замороженную дыню и жареный картофель.
А тогда полузанесенные песком рельсы и здание станции показались мне в этой пустыне не меньшим абсурдом, чем развалины древнего амфитеатра.
И после Эль-Джема нас ждало немало открытий, но это были уже не старинные руины, следы исчезнувших поселений, а находки весьма примечательные и совершенно особого родаесли так можно выразиться, открытия в области археологии человека. В районе Гафсы нам посчастливилось встретить единственную, наверно, уцелевшую в этом районе этническую группу чистых берберов. А между тем еще сравнительно недавно берберов в Северной Африке было куда больше, чем арабов.
Берберская «феерия»и «Велогонка по Тунису»
В Гафсе мы пробыли два дня, выясняя, какие берберские селения было бы наиболее интересно посетить. Наконец все нужные сведения собраны, и мы отправляемся в горы. Нам предстояло проехать больше пятидесяти километров по очень трудной дороге, тянувшейся по руслу высохшего вади.
После двух часов езды мы увидели вдали на вершине скалы вооруженных всадников, будто вырезанных из белого картона.
Мы поняли, что цель близка.
Из прилепившихся к скалам домиков выходят берберы. Туристы заглядывают сюда крайне редко, и лица обитателей селения полны любопытства. Впрочем, это любопытство носит оттенок сдержанной вежливости и какой-то настороженности.
Как велит старинный обычай пастухов-берберов, все онина конях, верблюдов используют лишь как перевозчиков всевозможной клади. Конь для берберовсвидетельство силы и богатства. Теперь кое у кого появились и велосипеды, но в глазах берберов их обладатели люди несерьезные, кривляки. Настоящий мужчина, если он хочет сохранить независимость и уважение соплеменников, должен быть отличным наездником. А главное, он обязан доказать свою храбрость и ловкость в конных состязаниях.
Эти поистине фантастические вооруженные «схватки» своими истоками восходят к временам борьбы за колодцы, когда поединки между самыми сильными воинами от каждого кочевого племени решали, кому пить драгоценную влагу. На одном из таких испытаний мужества и ловкости молодых пастухов-берберов нам удалось побывать через несколько дней после приезда.
В узком вади, зажатом между скалами, воткнуты в песок копья участников состязания. Чтобы их можно было различить, каждое копье повязано ленточкой другого цвета.
Нам, как почетным гостям, объяснения дает сам мудир старейшина племени. Он великолепно владеет французским языком, и мы просим его рассказать, как выглядела раньше эта вооруженная «феерия». Старик обещает ответить на все вопросы, но пока кивком головы приглашает последовать за ним через шумную толпу мужчин и женщин, которые приехали из окрестных горных селений посмотреть на поединок.
Обычно состязания начинаются уже под вечер, когда тень от берега вади начинает скрадывать очертания людей и животных. Это лучшие часы: жара уже спала и нет ни ветра, ни пыли.
Мудир что-то говорит участникам твердым и отчетливым голосом. Мы догадываемся, что он приказывает соперникам соблюдать правила «феерии», и по его тону нетрудно понять, что это обращение само по себе своеобразный ритуал.
Закончив свой «наказ», мудир возвращается к нам.
Прежде, говорит он, каждый всадник и каждый «погребенный» рисковали в этом поединке жизнью.
Мы не поняли, что это за «погребенные», но решили пока его не прерывать.
Теперь рискуют только всадники, но они умеют избежать опасности.
Мудир на минуту умолкает и повелительным жестом велит зрителям очистить русло вади. На песчаной дорожке остаются только две «команды» вооруженных всадников по десять человек в каждой. Соперники располагаются по обоим краям почти километрового коридора, образованного толпой любопытных. Пока самые предусмотрительные из всадников еще раз проверяют оружие, мудир продолжает свой рассказ.
Так вот, раньше этот праздник был поединком не на жизнь, а на смерть. Каждый всадник стремительно мчался к цепочке закопанных по горло в земле людей, настоящим живым мишеням.
На всем скаку он подлетал к заживо «погребенным» и метал копье. Самым ловким считался тот, кому удавалось всадить копье в песок совсем рядом с «погребенным».
По-моему, бедняга «погребенный» проявлял куда больше храбрости, чем всадник, заметил я.
Это верно, но соревнующиеся тут же менялись ролями«погребенный» садился на коня, а недавнего всадника по горло зарывали в песок.
У меня возникло много других вопросов, но всадники уже приготовились, каждый пригнулся к гриве коня. Самые опытные и ловкие в правой руке сжимали копье, а в левойзаряженное ружье; скакали они, вообще не держась за уздечку.
Игра заключается в том, что обе группы всадников галопом мчатся навстречу друг другу, на какой-то миг скрещивают копья, а затем дружно палят в воздух.
Мудир с холма в последний раз проверяет, соблюдены ли все правила игры. Но вот он взмахивает рукой, и стоящий рядом воин-бербер стреляет вверх. Это сигнал к началу игры-поединка.