Я распорядился вставить в фонари новые фитили, пропитанные скипидаром, и заправить свежим маслом; велел поставить стеньгу, приготовить дополнительный такелаж: одну снасть длиной 9 метров с запасными блоками от трисель-шкотадля растягивания по палубе грота-шкота, другиедля иных целей. Кроме того, были приготовлены стропы разного размера и для различных нужд: короткие концы из отбеленного линя с огоном для уборки парусов и др. Вряд ли экипаж имел представление о моих намерениях: матросы мои принадлежали к разряду людей, которые полагают, что если они покидают судно, то на нем не останется никого. К тому же я старался даже не намекать о своих планах. Во-первых, может случиться, что мне не удастся выйти в море, а ложное сообщение заставит моих друзей в Англии волноваться напрасно. Во-вторых, из опасения задержать выход в море я стал бы торопиться и мог принять какие-то решения вопреки здравому смыслу. Для человека, который страшится неудачи, заранее открыть свои картывсе равно, что сжечь за собой корабли.
На следующий день у меня не было оснований жаловаться на своих матросов. Все условия они выполняли честно. Пообедав раньше обычного, они сложили свои вещи в шлюпку, и мы втроем направились к берегу. Они поблагодарили меня за справедливое к ним отношение, и я ответил:
Я рад, что вы это признаете. Я не желаю вам зла, но знакомство наше должно прекратиться, и если мы еще раз встретимся, то как чужие друг другу люди.
Остальную часть пути до берега мы молчали."
В 1887, юбилейном году, Мак-Маллен снова отправился вокруг Великобритании с двумя наемными матросами и штурманом-любителем. По его словам, плавание это доставило ему большое удовлетворение. Он продал "Орион" в 1889 году.
Большую часть плаваний Мак-Маллен совершил по Ла-Маншу, хотя на "Орионе", как мы убедились, он плавал и дальше. Ежегодно он проходил примерно 1500 миль. Правда, во время первого плавания вокруг Великобритании он сделал 2640 миль, но такие дальние переходы были исключением, а не правилом. Верный своему решению выходить в море в любую погоду, он никогда не полагался на случай и не забывал о всех тонкостях навигационного обеспечения и управления яхтой. Мак-Маллен был невысокого роста, отличался завидным здоровьем и мог, как доказывает это плавание на "Орионе", работать часами, не зная усталости. После его смерти "Филд" писал, что мистер Мак-Маллен выделялся из всех яхтсменов. Впрочем, и недовольные им наемные матросы вряд ли придерживались иного мнения.
В 1873 году на люггере "Процион" длиной 8,5 метра Мак-Маллен в одиночку совершил переход из Гринхайта до острова Уайт. "Процион" был построен для Мак-Маллена в 1867 году. Судно было не очень приспособлено для плавания: спать приходилось в гамаке, подвешенном к фок-мачте, проходящей сквозь небольшую рубку. Кроме рассказа о переходе, совершенном им на "Проционе" в 1878 году, в книге Мак-Маллена помещена повесть об одиночном плавании на "Орионе" в 1877 году и крейсерском плавании на том же судне в 1882 году с экипажем, состоявшим из любителей.
Хотя повествование об "Орионе" занимает незначительную часть книги Мак-Маллена, я процитирую небольшой отрывок из него, поскольку это одно из лучших описаний подобного рода.
"Если читателю покажется, что вопросу питания я придаю слишком большое значение, то это лишь потому, что считаю хороший аппетит главной движущей силой, помогающей в сжатый срок проделать необходимую работу. Таким образом, при определении физического и морального состояния членов экипажа трапеза является надежным барометром, показывающим существование "периодов депрессии", чем бы они ни были вызванытревогой, усталостью или же недовольством.
Порою появлялось солнце, радовавшее сердце, поэтому день был не так уж плох, хотя ветер временами достигал огромной силы. Вдобавок к короткой крутой волне из Ла-Манша шла крупная зыбь, отражавшаяся от берега бухты Пегуэлл. В результате получилась невероятная толчея. Без дела я не оставался: за обычными судовыми работами последовали два часа плотницких работ. В четыре часа, словно по расписанию, ветер снова повернул к весту, а давление начало подниматься. Поскольку у меня заканчивались припасы (в долине Сэндвича ни за какие деньги ничего не купишь), я, питая слабую надежду, что тучи вылили всю воду, а ветер выдохся, решил снова пойти в Дувр. В 17 часов под гротом с двумя рифами я сделал попытку, идя против течения, добраться до Дила. Было вытравлено 35 саженей дректова, поэтому выбрать его, как утром, вручную, нечего было и думать.
Я приведен к ветру, туго выбрав шкоты, и, когда лег на другой галс, оставалось вовремя выбрать слабину дректова. Как только он натянулся в моей руке, я положил шлаг на кнехт, якорь оторвался от грунта, и я без труда поднял его. Это был мой первый опыт использования троса, а не якорной цепи, с которой измучишься так, что не пошевелить языком. Теперь я мог беспечно радоваться удивительной простоте и полному успеху операции. Прежде я полагал, что лишь на рыбацких смэках используют трос, когда отсутствует цепь, но теперь, убедившись в преимуществе дректова перед якорь-цепью, сам намерен применять его на непродолжительной якорной стоянке.
Небо было безоблачным, переход оказался восхитительным и, если бы не качка, пришелся бы по вкусу самому взыскательному спортсмену, да и не только спортсмену. Для новой стоянки я выбрал место напротив Аппер-Дила, примерно в трех четвертях мили от пирса, где глубина четыре сажени. Волнение стихло, когда я стал готовиться к ужину, несколько более раннему, чем обычно, а потом начал устраиваться на ночь. С шлюпки, находившейся неподалеку, предложили доставить меня на берег, запросив шесть шиллингов; кстати, услуга, учитывая отжимный ветер, правда, при незначительном накате, была пустяковой, поэтому я указал сидящим в шлюпке на непомерно высокую плату. В ответ на их вопрос, сколько я хотел бы заплатить, я ответил: "Ничего".
Выходит, ждать нет смысла.
Никакого.
Тогда доброй ночи!
Ночь была великолепная. Звезды светили чересчур уж ярко! Если не считать килевую и бортовую качку, можно было бы подумать, что я нахожусь дома после жестокой болтанки и великолепная иллюминация устроена именно в мою честь. По правому борту горели огни города, по левому были разбросаны якорные огни двух-трех сотен мелких судов, по корме виднелись многочисленные, хотя и бледные огни Рамсгита, напоминавшего фешенебельный сад Вокс-холл в его лучшие времена. Я наслаждался великолепным зрелищем и нимало не заботился о том, насколько долговечно это блаженство.
27 августа. Я только встал после необычно крепкого сна (так спят после шторма, когда растекутся облака, но надо сказать, что перед штормом, когда облака собираются, сон мне нейдет), как появился один из вчерашних моих знакомых и предложил за два шиллинга отвезти меня на берег и обратно. Как бы не так! За такие деньги можно не меньше часа катать целую семью. Кроме того, это было мне не нужно.
Отправив письма и купив все необходимое, я вернулся на яхту завтракать, довольный тем, что успел сделать все дела. Уже начался дождь, небо на юго-западе стало неприятного грязного цвета, а барометр что-то заскучал.
Вскоре со стороны Лоуэр-Дила задул порывистый ветер. Занятый делами в каюте, я чувствовал, как зыбь, идущая от Саут-Форленда, все выше подбрасывает мое судно. Если бы не злополучный дождь, я развлекся бы, наблюдая за соседями; но дождь и брызги действовали заодно, и оставлять каюту без особых причин не хотелось.
После завтрака меня окликнули с крупного люггера, находившегося мористее и под штормовыми парусами.
Не заплатите ли нам какой-нибудь пустяк, и мы отбуксируем вас в Рамсгит? спросили меня, на что я ответил, что готов заплатить пустяк, если они помогут мне держаться в море. Последние услышанные мною слова были: "Мы так и сделаем!" Хотя непрошеные спасители вряд ли собирались выполнять свое обещание, я понял: не стоит бросаться словами, которые можно по-разному истолковать. Мой обычайв любую погоду идти под вымпелом своего яхт-клуба, однако поднимать его во время штормаизлишне, если на то нет особых причин. Сейчас такая причина появилась, и я поднял флаг на бизань-мачте, что означало: помощь не нужна и будет отклонена. И поскольку в течение следующих суток никто меня не тревожил, можно предположить, что вымпел я поднял не зря. Нужно, правда, отметить, что после полудня вряд ли кто-нибудь мог подойти ко мне.