Барсов печально посмотрел на него, но Петр Семенович не заметил этого взгляда и заговорил торопливо и страстно:
Как спасения ждал я этого дня! Ведь вся жизнь, вся на волоске висела два года!
Корольков вдруг замолк, взглянул на товарища испуганными, виноватыми глазами и быстро ушел в дом.
Барсов не хотел мешать Корольковым и пробродил весь день по прииску, позвав с собой десятника, у которого в избе он просидел до полуночи, рассматривая чертежи и счетные книги.
Вернувшись к себе, он, стараясь не шуметь, разделся и лег.
За стеной шел громкий разговор.
Верочка! Уедем завтра, просил возбужденным, дрожащим голосом Корольков. Уедем! Зачем тебе идти туда?..
Отец Яков звал тихо ответила Вера Алексеевна.
Пожалей ты меня! умолял Корольков. Ведь два года мучаюсь я! И днем и ночью одна мысль в голове Боюсь потерять тебя
Вера Алексеевна молчала.
Вера, ты слышишь? снова заволновался Петр Семенович. Не могу больше так жить!..
Опять никто не отозвался. Прошло несколько тяжелых мгновений совершенной танины. Казалось, что даже часы в конторе остановились, и припал к стенам дома и затаился ветер.
Вдруг сорвался исступленный, горячий шепот:
Понимаю!.. Понимаю! Уж поздно
Петр! раздался строгий и властный окрик Веры Алексеевны.
Говори все добивай! засмеяли коротким смехом Петр Семенович.
Ты никогда не оскорблял меня. Зачем же теперь, когда мне трудно и страшно перед неизвестной жизнью, ты против меня?..
Ты доводишь меня до безумия!
Нет! Ты ведь знаешь, что я не обманула тебя. Ты не можешь этого не знать! Ты вспомни, когда в Петербурге ты для работы покинул меня, не спросив даже, могу ли я быть для тебя только женой и любовницей, я и тогда, одинокая и оставленная тобой, думала только о тебе Ждала, что вернешься ко мне и принесешь мне свои мысли, мечты и тревоги
Да тогда тихо проговорил Корольков.
Но ты все не шел И так проходили года, ушла молодость и исчезла способность радоваться. Когда ты вернулся ко мне? Ты помнишь, Петр? Тогда, когда даже ты заметил, что я гибну Разве тот, кто пережил эту муку, может обмануть забыть жить своей жизнью?..
Ты мне ничего не говоришь о монахе, сказал Корольков. Я все хочу знать хоть теперь.
Барсов услыхал, как скрипнул стул, и Петр Семенович начал быстро ходить по комнате.
Я очень уважаю отца Якова, спокойно произнесла Вера Алексеевна. Я понимаю его учение об уничтожении убивающего душу труда Он указал мне источник моих страданий
А теперь? Зачем он теперь два года здесь? почти закричал Корольков. Онновый пророк, гласит очищение земли и сидит среди двух десятков темных мужиков! Зачем? Ты думаешь, я не знаю, что вы встречаетесь у моста и подолгу разговариваете? Сколько раз я брал его на прицел
Петя! воскликнула женщина. Что ты? Господь с тобою!
Корольков ничего не ответил, но до слуха Барсова донеслись его тяжелые стоны и громкий, прерывающийся шепот.
Два года!.. Два года Разве я не вижу, как он смотрит на тебя? Как при встрече с тобой он бледнеет и как дрожат и холодеют его руки? Ведь каждый день я жду, что он унесет, осквернит мое счастье! Ты хоть это пойми пойми
Барсов громко кашлянул.
За стеной замолкли; только изредка слышались тихий шепот и быстрые, неровные шаги.
Барсов оделся, накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо.
Вдали на дороге чернелся человек. Кто-то приближался осторожно, крадучись. Человек, не замечая Барсова, подошел к завешенному окну и неподвижно стоял, чутко слушая и не дыша.
Потом он скользнул в кусты и исчез.
Инженер вернулся домой. Он был уверен, что видел отца Якова, но не знал, сказать ли об этом Королькову или молчать.
V
На другой день чуть свет пришли лошади, но их разместили в приисковой конюшне и оставили до воскресенья.
С самого утра Барсов ушел в лес. На свежем снегу, выпавшем за ночь и покрывшем узкую лесную дорогу, инженер видел ясные отпечатки следов, а рядом с ними глубокие ямки и длинные борозды от палки.
Отец Яков прошел подумал инженер с какой-то тревогой.
Верстах в трех от прииска он нагнал толпу охотников-крестьян. Они шли впереди, и Барсов видел, как, выйдя на большую поляну, они вдруг сняли беличьи шапки и тихой, пугливой поступью прошли к стоящей поодаль избе.
Барсов дошел до поляны и тотчас же заметил отца Якова.
С открытой головой и разметавшимися по высокому лбу черными прядями волос он стоял, прислонившись к толстому стволу березы, и зорко смотрел на дорогу.
Барсов поклонился ему, но тот молча вскинул на него безумные, блестящие глаза и вновь перевел их на дорогу, которая извилистой лентой бежала среди обожженного палом леса.
Инженер прошел дальше.
Монах долго стоял и так же молча смотрел на проходящих.
Это были рослые, широкоплечие охотники и крестьяне небольшой деревушки, затерянной в лесной трущобе. Завидя отца Якова, они благоговейно снимали папахи и шапки и тихо входили в избу, толпясь у входа, сдержанно покашливая и изредка перекидываясь словами.
На повороте дороги показалась Вера Алексеевна.
Она шла своей медленной, усталой походкой, низко опустив голову и не поднимая глаз.
Поравнявшись с отцом Яковом, она еще ниже наклонилась и быстро прошла в скит.
Монах, не отрывая глаз, смотрел ей вслед, потом протянул к ней руки и словно застыл в немой, горячей мольбе.
Он долго чернелся неподвижным, причудливым пятном около белого ствола березы и казался мрачным изваянием.
По его лицу пробегали судороги, и страстным огнем пылали большие, прозрачные глаза.
Идущие в скит крестьяне видели отца Якова, поспешно снимали шапки и торопливо скрывались в темных сенях скита, пугливо косясь на поляну.
VI
Небольшая изба была полна народу. Было душно и парно, и только через открытую настежь дверь вливалась широкая струя холодного воздуха и ползла по земляному полу.
Рослые, кряжистые охотники, с черными от загара и дыма лицами, сгрудились, оставив узкий проход от двери к переднему углу.
Там стоял простой, белый стол, вплотную прижатый к стене.
Темный, суровый лик Спасителя глядел из угла, куда не попадал свет, скудно проникающий в скит через два маленьких, косых окна.
Вера Алексеевна прошла вперед и остановилась против стола, тоскливо взглядывая на нерадостную, встревоженную толпу мужчин.
Вчера к ночи Сидора Мазыха нашли в овине громким шепотом произнес дюжий парень и осторожно опустил винтовку прикладом к земле.
Ну-ну? пронеслось по толпе. Покончил?
Из петли уже холодным вынули, ответил парень и вздохнул.
И в Лоскутовой намедни Илья Колчанов ножом себя полоснул, рассказывал пожилой охотник тревожным, сдержанным голосом, озираясь на дверь и медленно поглаживая черную с сильной проседью бороду.
О, Господи! вздохнул кто-то.
Полоснул, да плохо. Не прикончился Крови вышло! Неладно смотреть было. Ослаб, а ничегоотходили
Вошел еще один охотник.
Все оглянулись на него и пытливо уставились на незнакомого, но тот прошел в угол и начал истово креститься.
Охотники отвернулись и, толкая друг друга локтями, тихо спрашивали:
Чей будет? Откуда?
Кто его знает?.. Не здешний. Дальний, видно
И опять любопытство заставляло оглядываться и посматривать на незнакомого охотника, который, словно не видя собравшихся, забился в темный угол, прислонил к стене ружье и молился, крепко прижимая пальцы ко лбу и груди и осеняя себя истовым, раздумчивым крестом.
Охотники с изумлением наблюдали за незнакомцем, но, увидев его широко раскрытые глаза, полные горячей, непоколебимой веры, тихую улыбку, застывшую на лице, начали сдержанно шептать и, подымая глаза на икону, клали поклоны, тихо произнося простые слова молитв.
Вера Алексеевна тоже взглянула в угол, где молился неизвестный охотник, но там было темно, да и незнакомец, при первом ее движении, склонился головой до самой земли и начал внятно шептать:
Научи наставь спаси!..
Стоявший с ним рядом худой, высокий крестьянин грузно опустился на колени, задев плечом за висящую на стене кадильницу.