Ступай, Павел! приказал Корольков. Скажи нашим, чтобы не скандалили и выходили к лесу. Ничего не поделаешь
Десятник низко нагнулся и вышел в сени.
Пока до свидания, Василий Константинович, сказал Корольков, надо пойти присмотреть за рабочими. Боюсь, не вышло бы неприятностей. Не любят здесь охотиться за беглыми. К ним привыкли, их даже любят. Да и не удивительно. Беглыенарод бывалый и всегда приносят с собой какую-то тревожную, возбуждающую струю. Это ценится здесь, на приисках. Вам не будет скучно? Ну, постойте, я к вам сюда жену приведу.
Через минуту вошла высокая женщина с темными, скорбно смотрящими глазами.
Позвольте вас познакомить, Василий Константинович, с моей женой, Верой Алексеевной! сказал Корольков, бросая на жену тревожный взгляд. Расскажите ей про Петербург, она любить вспоминать о нем.
Когда Петр Семенович ушел, Барсов взглянул на суровое, печальное лицо Веры Алексеевны и невольно смутился. Он пытался начать с ней разговор, но это ему не удалось. Она отвечала коротко и отрывисто и глядела на него в упор темными, глубокими глазами, от которых веяло жутью и мучительной, неразгаданной тайной.
От внимательного взора Барсова не ускользнула горькая складка, прорезывавшая лоб Веры Алексеевны, и несколько седых нитей, серебрившихся в густых черных волосах.
Инженер оставил свое намерение вызвать ее на разговор и начал сам рассказывать ей о жизни за границей и в Петербурге. Взглянув на ее красивое лицо, он с удивлением заметил, что она слушает его рассеянно, с раздражением скользя взглядам по комнате и с каким-то болезненным напряжением сдерживая себя.
Когда издали донеслись крики и глухой гул голосов, Вера Алексеевна быстро поднялась и направилась к двери.
Я сейчас бросила она на ходу, не оглянувшись на гостя.
Но не успела она произнести этих слов, как дверь медленно открылась и на пороге словно вырос худой, высокий человек в большой мохнатой папахе.
Он плотно закрыл за собой дверь в снял папаху. Черные, растрепанные волосы упали на высокий белый лоб и спустились на прозрачные, немигающие глаза.
Прости, Вера Алексеевна! Поздний гостьвсегда помеха! произнес он вкрадчивым голосом, подозрительно оглядывая приезжего инженера.
Пожалуйста, пожалуйста, отец Яков! заторопилась Королькова. Что за позднее время? Еще совсем рано, да, кстати, вот они приехали, о Петербурге рассказывали.
Высокий человек поклонился в сторону Барсова, повертывая голову так, чтобы лучше слышать доносившиеся от прииска голоса.
У вас там исправник, видно, кого-нибудь ищет? спросил он вскользь, теребя реденькую бородку и пристально глядя на Веру Алексеевну.
Беглого ответила она. Да сюда исправник не придет. Он с мужем не в ладах.
Мне что ж? пусть заходит пробормотал гость, опуская глаза и сжимая тонкие, узловатые пальцы.
На нем был узкий черный подрясник, подпоясанный широким ремнем, и длинные простые сапоги.
Из столицы прибыли? произнес он, осторожно вытягивая шею к сторону инженера.
Да, из Петербурга.
Шумный, большой город! Трудно и хитро в нем жить, продолжал гость, присаживаясь к столу.
А вы бывали там? спросил Барсов.
Бывал много раз. Грешный город, как и все.
Ну, я думаю, что Петербург грешнее других городов, если уж говорить о грехе! засмеялся инженер.
Нельзя этого сказать! твердо возразил отец Яков.
В городах повсюду живет только один большой грех. И тяжелее его нет на земле и страшнее нет во всем мире греха.
Барсов взглянул на Веру Алексеевну. Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и, не сводя глаз с подвижного лица гостя, слушала.
Вы какой грех имеете в виду? спросил инженер.
Страшный грех забвения себя и других, ответил высокий человек и поднял голову. В его глазах загорелись яр-кия искорки. Забвение
Я вас не понимаю, пожал плечами Барсов. Я думаю, что в городах, наоборот, люди слишком заботятся о себе, и вся их жизнь уходит на борьбу за свое благополучие.
Вот это и есть забвение! воскликнул, возбужденно смеясь, отец Яков. В этой борьбе люди забывают о том, к чему они приспособлены, для чего созданы, что им может доставить радость, настоящую радость, истинное счастье. Ведь только глубокою радостью, полным счастьем могут люди быть угодными Богу!.. Только этого никто не хочет понять. Люди выдумывают для себя всякие радости и ненастоящее счастье, а потому все ропщут, все страдают. В работе, в спешке, усталые и загнанные, люди забывают о себе, хотят переродиться, как машину приспособить себя к тому, что сами выдумали и что им вовсе не нужно! И так проходят года, человек забывает себя, свои желания и тоску, рядится в разные тряпки и теряет себя совсем. Не узнать его потом! И в городах никто никогда не станет на правильный путь
Да, вы совершенно правы! задумчиво произнес инженер. Только я думал, что вы о городском разврате будете говорить.
Развратэто иногда спасение В нем человек проявляется Лучше это, чем всю жизнь притворяться, себя и других калечить.
Лучше, однако, чтобы не было разврата.
Конечно! подтвердил отец Яков. Городской разврат все-таки, в конце концов, обман или насилие. Но это преступление меньше, чем убийство, а убийство меньше, чем забвение души других, так или иначе связанных с вами. Ведь что делают люди? Забыв о себе, они с головой уходам в работу, и вся их заботанакормить, одеть жену, сестру, мать, детей. Только о теле думают все. А до души, до того, кто к чему рвется, о чем тоскует, в чем сомневается, никому нет никакого дела! И выходит так, что возьмут самого близкого, родного человека и бросят его без помощи, без счастия на пустырь. Бьется он там, плачет, скорбит, а года проходят безрадостно, беспросветно, одиноко. Мечется он, ища счастия, ошибается, грязнит душу, теряет себя. Оглянется вдруг и увидит, что молодость, силы и надеждавсе, все ушло, сгинуло, умерло
Барсов внимательно слушал этого странного человека, говорящего с таким горячим убеждением в голосе.
Великий грех гнездится в городах, и бежит он уж оттуда в села и деревни! Я видел его повсюду. И нет уж сил бороться с ним! Нет! Велик он и могуч!
Незнакомец почти кричал, и в его голосе слышалась ненависть.
Люди не видят ничего продолжал он, тряся рукой над столом. Ослепли они, обезумели И не увидят этого греха, пока земля не очистится, пока не сгинет зараза труда! Новых людей надо! Новых надо!..
Легко сказатьнадо, а как исполнить это? спросил Барсов, взволнованный искренностью и порывистостью отца Якова.
Встать перед Богом и сказать: «Великий Творец, Всеблагий и Человеколюбец! Потерял я себя, забыл и не могу найти, не могу вспомнить. Аз раб греха, поклоняющийся труду и отдающий заразу сыну моему и дочери моей. Отпусти же ныне Ты менянедостойного!»
Голос незнакомца дрожал и казалось, что в нем рыдал кто-то бесконечно несчастный, отчаявшийся в спасении.
И пусть такой человек совершит над собою справедливый суд почти шепотом произнес монах и замолчал.
Самоубийство? спросил инженер.
Очищение земли, уготование пути для грядущих за нами уклончиво ответил отец Яков, низко опуская голову.
Но он тотчас же выпрямился и вдруг, быстро повернувшись от света, сторожко покосился на дверь.
Со двора доносился громкий разговор.
Послышались шаги на крыльце и голос Королькова.
Ступай спать, Павел. Да по дороге погляди, заперта ли кладовая.
Счастливо оставаться, барин! ответил десятник. Беспременно погляжу. Всякую ночь ведь проверяю.
Дверь открылась, и в комнату вошел Петр Семенович.
Увидев монаха, он насупился, но подошел к нему и крепко пожал ему руку.
Как поживаете, отец Яков? произнес он. Редкий гостьвы у нас в доме Садитесь!
Повернувшись к Барсову, Корольков продолжал:
Надоел мне этот исправник! Нарочно делает облавы, чтобы досадить нам. Это удовольствие предстоит теперь и вам, Василий Константинович, так как исправник не любит нашего хозяина. Он даже зимой, когда здесь почти никого нет, наезжает и ищет беглых.
Корольков старался казаться спокойным, но его глаза пытливо перебегали от отца Якова к жене и искали на ее лице ответа на какие-то мучительные, жгучие вопросы.