Луи Шадурн - Хозяин корабля стр 28.

Мужчины остались одни.

 Объявляю,  кисло сказал адвокат,  конкурс на развитие следующей темы: «Роль мигрени в психологии женщины, её природа и разновидности, её первое появление в истории.»

 Мигрени давали разные имена,  сказал доктор Трамье.  Сначала её относили к испарениям. Сегодня её считают, наряду с кризисом нервов, главным достоянием читателей Поля Бурже.

Хельвен, переполненный чувством беспокойства, которые уже грызло его бедное счастье, зашагал по палубе и в конце концов ушёл вперёд под предлогом астрономических исследований.

 Его наблюдения будут хороши,  сказал Леминак,  ведь он уже на Луне.

Палуба «Баклана» была довольно долго покинута пассажирами, звёзды начинали бледнеть, и в это время тёмная фигура выглянула из трюма. От ясности нескромной звезды сверкнул случайно выпавший из шёлковой сетки локон. Мария Ерикова, завернувшись в длинную шаль, тайно проскользнула во тьму, как будто боялась взгляда невидимого вперёдсмотрящего.

Казалось, корабль был покинут пассажирами и напоминал призрачное судно, идущее наугад через необъятность. Лишь силуэт вахтенного был пятном тени. На мгновение в тишине раздался стон мачты со спущенными парусами.

Мария притаилась под такелажным мостиком. В эту минуту никто не мог увидеть её лицо, но её сизые глаза блестели, должно быть, довольно ярко; она комкала тонкий лист бумаги, который приколол к её туалету дерзкий негодяй, не нуждающийся в том, чтобы его называть. Разумеется, ни Леминак, ни застенчивый Хельвен не осмелились бы сделать подобное в каюте, рискуя быть принятыми за воров или грубиянов, на которых мог донести болтливый стюард. Дверь была учтиво открыта с помощью поддельного ключа, а в таком деле нужно техническое образование, которого (как нам кажется, к сожалению) не получали сыновья нотариусов и бакалейщиков.

Русская, чувствуя тот острый вкус любопытства, который многих дочерей Евы привёл к гибели, поспешила прочесть строки, нацарапанные карандашом, рукой, менее умелой в каллиграфии, нежели во взломе замков, и возмутилась лишь затем. Послание было написано на жуткой смеси французского и испанского языков, но смысл был достаточно ясен: этот космополит был причиной того, что она рискует подобным образом, ища на палубе

Кого же она искала?

Не будем спешить с порицаниями. В оправдание скажем, что такая наглость её порядочно возмутила; что в глубине души её удовлетворяли все мирные и религиозные соглашения; что она периодически ощущала сильное сопротивление со стороны добродетели и оскорблённого целомудрия; что, если она предпочла нахальное приглашение галантному, то исключительно из любопытства и в полной уверенности, что происходящее не выйдет за определённые рамки и пройдёт в полном приличии; что обстоятельства были исключительными; что подобное не происходит ежедневно на борту такого корабля, как «Баклан»; наконец, что на дороге не валяются ребята столь весёлые, рискованные, с загорелым лицом и голой шеей, ребята, ставшие легендами любви и крови, с окаймлённым тёмным шарфом измождённым лицом, носящие тонкое золотое кольцо и наваху в кармане,  словом, ребята того типа, к которому принадлежал этот испанский матрос, мастер гитары, игры в кости и ножа: безымянный Лопес.

Он всё же хвастался, произнося своё имя ради того, чтобы оно существовало. Он, несомненно, ходил в фетре или скрывался за такелажем. Вот он, рядом с дрожащей русской, медлителен и гибок, как кот. Это решительно прекрасный вор океанов, классический Дон Жуан портов, рыцарь закрытых домов, где матросы с упоением наполняют пиастрами и пистолями цветастые чулки куртизанок. Благородные дамы были неравнодушны к чёрной молнии его глаз, и Мария Ерикова впервые ощутила это яркое преимущество. Негодяй знает свои возможности и не злоупотребляет ими. Но он знает также и о том, что в подобной ситуации важно говорить мало, и, поскольку красавица пришла, о том, что

Пылкие любовники и строгие учёные, прибывающие в зрелом возрасте или нет, полные идеалистических чувств маленькие молодые люди и смущённые невероятными Беатриче женихи, раскаивающиеся старики и разочарованные взрослые  все они берут пример с этих гибких и диких парней. Плод созрел; здесь есть всё, и он знает, что выбрать. И когда поцелуй запечатывает безрассудные губы, она наслаждается теми же (а может быть, и большими) прелестями, какие дарят тома сонетов и полгода отдающегося сердца

И Хельвен?

Хельвен мучился от бессонницы, и бродил по палубе судна в тот час, когда осторожные и стремящиеся избежать разочарований влюблённые мудро остаются в постели. Какой демон заставил его рискнуть и пройти по полубаку? Из увиденного на своём пути он узнал многое о вечной женственности, если, конечно, о ней вообще можно что-то узнать, причём что-то такое, что не забудется при первом же удобном случае.

Как бы то ни было, он, живо вернувшись в свою каюту, пролил на подушку несколько тех слёз, которые проливаются перед тридцатью годами.

Других двух персонажей этой сцены Морфей и его мак тоже не слишком беспокоили. Этой ночью столь тихим на вид «Бакланом» завладели решительно много теней. Одна из них скользила лёгким шагом, шагом человека, привыкшего к ночным похождениям.

Электрический фонарик заиграл таинственной молнией.

 Сон покинул вас, мадам?

 О, месье Ван ден Брукс!

 Ночь так свежа, не правда ли?

 Да мне было плохо я хотела подышать

 Вам уже лучше?

 Намного.

 В таком случае могу я проводить вас до каюты?

И гигантская тень проводила тень куда более хрупкую, в то время как бриз продолжал дуть, звёзды  сиять, а океан  стонать.

В это время другой любитель не спать по ночам но об этом уже в следующей главе.

Глава XVI. Злоба Томми Хогсхеда

Хозяин корабля в самом деле был самым сдержанным спутником, и Мария Ерикова только одобрила вежливость, которую проявил Ван ден Брукс, оставляя её у двери каюты с пожеланием доброй ночи.

«Разумеется,  подумала она,  он мог злоупотребить ситуацией. Это любезный человек, независимо от того, торговец хлопком он или нет.»

Но втайне она испытывала страх и некоторую неловкость, думая о том, что днём посмотрит на сверкающую бороду и очки торговца. Он всё видел? Он недоволен тем, что столь приличная и небедная женщина удивила его своей развратностью, и, хотя матрос не был слугой и Лопес словно был создан принцем  стоит это отметить,  Мария чувствовала себя униженной при мысли о том, что Ван ден Брукс мог увидеть её в руках испанца. Честно говоря, она уже пожалела об этой авантюре. Она на мгновение задумалась о той потайной двери, за которой знаменитая принцесса виделась с любовниками в вечности, защищавшей её от подозрений и сплетен. Как и все женщины, она любила поспешные решения, и, поразмыслив пять минут, охотно отправила в луга асфоделей, по которым скитаются маны, Лопеса, Ван ден Брукса, а вслед за ними даже и Хельвена, который, как она полагала, мирно спит сном человека с его внешностью.

Был в этот час на «Баклане» ещё один человек (или какое-то подобие человека), который думал об экспериментальных методах, позволяющих как можно быстрее вырвать врага или противника из вселенной страстей и глупостей. Эти методы могли себя оправдать, причём не только столь грубыми доводами, как сила и интересы того, кто их применяет, но ещё и благим намерением избежать целого ряда грядущих неприятностей. Вот почему любовника убил ревнивец, который, достигнув однажды берегов Стикса, осознал всё, чем тот обязан своему убийце.

Соображения столь тонкого альтруизма не могли проникнуть сквозь узкий лоб Томми Хогсхеда, который, словно тень раба Микеланджело, склонился над связкой канатов, погрузившись в тёмные мысли.

Лучшие принципы г-на Тэна лишь несовершенным образом помогли бы нам проникнуть в сознание негра и пролили бы свет на зарождение его страсти. Первая раса. Он родился в африканских джунглях, среди гигантских лиан, среди цветов, питающихся насекомыми, среди болот, кишащих змеями и чудовищами-пауками, у матери с проколотым костяным гри-гри носом. Ничто, кроме опасных бортовых залпов останавливающегося корабля, не могло нормально приучить его к эстетике белых. Тем не менее, с того дня, когда русская ступила на борт «Баклана», негр жил её ароматным следом; он чуял её издалека и неожиданно возникал рядом с ней, вращая фарфоровыми глазами и скаля зубы. Иногда Мария Ерикова в шутку разговаривала с этим обезьяньим любовником, но зверство отпугивало в той же мере, в какой Томми, прозванный Мюидом и Свиной Головой, казалось, брал от своих молочно-белых братьев определённую подлость в манерах, присущую, впрочем, нашей цивилизации. Однажды он, не опасаясь быть замеченным, нашёл откровенный и выразительный способ продемонстрировать свои чувства к Марии, которую возмутил такой цинизм, хотя она и не посмела жаловаться Ван ден Бруксу  столь зверским был этот жест.