Незнакомка в ту ночь почувствовала аромат, от которого самая красивая и самая богатая женщина, безмерно завидная, никогда не устанет и который она не забудет вплоть до самой смерти: это аромат тщеславия. Ещё вчера шлёпавшая по грязным лужам, она просияла, стала предметом восхищения толпы, завистливых предложений из партера миллиардеров, тех самых, которые знают цену хорошеньким девушкам, из партера королей. Сигизмунд, окружённый вниманием, словно двадцатилетний любовник, оттеснял от неё слишком нетерпеливых друзей. Он, прежде всего, был уверен, что слава его протеже останется анонимной. Незнакомка не могла сладить со всеми эмоциями, её переполняли надежды, в ней рождалась тысяча грёз о признании, она повернулась к своему защитнику со взглядом благодарной газели. В самом деле, она видела укрытие в этой старческой бороде, будущие ласковость и спокойствие. Вскоре она привыкла к своему новому состоянию, жеманно прячась за веером с совершенным изяществом и не снимая перчаток из страха, что кто-нибудь заметит её уродливые от игл пальцы.
Представление закончилось, Сигизмунд направился к автомобилю. Долгожданное торжество старого разбойника наконец-то наступило. Это была совсем не любовь, о которой он говорил.
В тени лимузина внутри которого старик погасил лампу для большего уединения, незнакомка, думавшая только о своём благодетеле, наклонилась, о! незаметно, к плечу Сигизмунда.
Он воспользовался моментом, сказав самым мягким, приятным голосом:
«Куда Вас теперь отвезти?»
Бедняжка не ожидала этого вопроса. Она уже забыла свой адрес.
«Не знаю, заикаясь, ответила она. Куда хотите»
Быть может, она всё ещё кормила себя какими-то надеждами. Этот старик был таким нежным.
«Итак, сказал Сигизмунд, с вашего позволения, мы остановимся на том месте, где я имел удовольствие с Вами познакомиться.»
Лимузин остановился на перекрёстке. Красавица дня ступила на землю и погрузила в грязь свои обтянутые сатином прелестные туфли, которые она никогда больше не надевала. Ночной туман поглотил её.
Автомобиль старика проскользнул в спящий город. Сигизмунд снова зажёг лампу и потёр руки при мысли о своей протеже, которая теперь искала, в пепле своей мимолётной славы, чердак, камин без огня и швейную машину
Тем временем несчастный Уильям У. Лоррис боролся, словно дьявол, защищая последнее доверие к банку Вермонта, подорванное и разрушенное на части доверие, которое вынуждено было рухнуть без всяких оправданий со стороны того, кто был причиной этой незаслуженной жестокости судьбы. Былой репутации банка Вермонта уже не хватало одного лишь флага, чтобы сохранить учреждение от лукаво распространяемой клеветы, яд которой косвенно касался карманов злодея Сигизмунда. Лоррису говорили о крупной задолженности, и шума было достаточно, чтобы в то же время вернуть долги, сроки погашения которых в противном случае были бы продлены. Во всяком случае, большинство этих долгов было погашено втайне от старика, и вот, в один прекрасный день, Лоррис внезапно узнал имя своего безжалостного противника.
Уильям У. Лоррис был очень смелым человеком, который ещё не постиг непостижимое коварство и ещё более непостижимую трусость людей. Однако неистовство Сигизмунда Лоха нанесло ему удар; он не мог его объяснить. Отчаявшись от исчезающей последней поддержки, оказавшись за закрытыми дверями перед друзьями, самыми старыми его компаньонами и теми, кто должен был в него твёрдо верить, пройдя по противоположному тротуару, чтобы избежать рукопожатий, прижатый катастрофой, Лоррис заявился к Сигизмунду Лоху.
Старик принял его с безмятежной приветливостью.
«В ваших руках, сказал ему Лоррис, главные долги моего учреждения. Сроки их погашения истекают в текущем месяце. Если Вы не дадите мне срок, я не смогу противостоять. Мне не стоит говорить о решении, которое я должен буду принять.»
«Мой юный друг, мягко сказал старик, никогда не отчаивайтесь. Пути Господни неисповедимы»
«Лицемерное перемирие», задыхаясь, сказал Уильям У. Лоррис.
«Тише, тише, мой друг! Не будем горячиться, я всего лишь старик»
Лоррис понял и поник головой.
«Доверие к вам ещё сохранилось. Не сомневаюсь, что Ваши good fellows из банка Хадсона или Пьерпонт-Карьера придут на помощь немедленно.»
«Увы!» произнёс Лоррис, который пытался и не мог ворваться в Пьерпонт-Карьер, с которым его связывала двадцатилетняя дружба.
«Не могу поверить, что ваша ситуация довела вас до отчаяния.»
«Это, сказал Лоррис, непоправимо. Моя судьба в ваших руках.»
«Ваша судьба, ваша судьба И могу ли я, я, бедный тёмный финансист, не имеющий средств, обязаться как можно скорее решить все свои дела, ибо мне тоже угрожают сроки погашения?»
«Итак?» спросил Лоррис.
«Итак, мне жалко вас, доведённого до отчаяния, видеть не могу поверить, нет, не могу поверить, что ваша ситуация»
«Хорошо, холодно произнёс банкир, я понимаю.»
«Но, воскликнул старик, внезапно просияв, Лионель де Вермонт, Ваш партнёр, может Вас спасти: если он вернётся, он вернёт доверие к вам»
Лоррис сделал неопределённый жест.
«Я разорил его учреждение, прошептал он. Бог видит, я сделал всё, что мог. Да простит меня Он!»
«В последний раз, добавил он, останавливаясь глазами на сверкающих очках старика, в последний раз спрашиваю: вы против?»
«Клянусь вам, возразил Сигизмунд, клянусь вам, я не могу.»
«До свидания», сказал Лоррис.
Он захлопнул дверь. Больше его не видели ни у Сигизмунда, ни у себя, ни у кого-то ещё.
Было объявлено о банкротстве; на учреждение, принадлежавшее Лоррису, так же как и Вермонту, наложен арест. Продана на аукционе драгоценная библиотека. В тот же день Сигизмунд Лох, присутствовавший на продаже, купил ценное эльзевировское издание «О дружбе» в переплёте из телячьей кожи и украшенное гербом.
Он отправился домой с этой маленькой книгой в руках. В этот день, как и на следующий, он снял в различных банках деньги со счёта, расплатился со всеми, привёл в порядок все свои дела и оставил Офис еврею, который заплатил ему довольно круглую сумму. Никто не знал об удаче Сигизмунда: она должна была быть значительной, судя по числу сделок, в которых он преуспел, и по его чудовищному мошенничеству. Все личные ценности Вермонта и Лорриса были в его руках.
Когда слуги были уволены, его квартира опустела, фиакр стоял у двери и сундуки были закрыты, он в последний момент зашёл в свою уборную.
Старик никогда больше не возвращался. На нём не было его бороды, парика и очков. Это был молодой человек, высокого роста, черты которого были уже искажены старостью и чрезмерностью; молодой человек с горящими глазами, с романтической, байронической внешностью, словно Корсар, человек, отправившийся покорять мир
Сам Лионель!..
Для примера, сказал Леминак, вся эта история неправдоподобна.
Быть может, сказал Ван ден Брукс, но это подлинная история. Она как нельзя лучше подтверждает мои слова. Думаю, Лионель на этом не остановился.
Что же с ним стало? спросила Мария Ерикова.
Загадка, сказал торговец хлопком. Ходили слухи, что он был взорван динамитом на острове посреди Тихого океана вместе со всеми богатствами и негритянкой, которую он полюбил. Говорили также, что он, раскаявшись, отдал все свои доходы на Распространение Веры и выкуп китайских детей, которых родители скармливали домашним свиньям. Всё ещё рассказывали, что, зафрахтовав корабль, он умчался попутным ветром и продолжил подвиги былых флибустьеров
Кто знает! сказал Хельвен. Может, это и правда.
Ван ден Брукс улыбнулся под бородой.
Не верьте, произнёс он. Я знаю, что стало с Лионелем.
Расскажите, попросила Мария.
Догадайтесь.
Нет. Скажите. Не будьте таким злым.
Он стал Богом, ни больше ни меньше.
И Ван ден Брукс рассмеялся.
Глава V. Ван ден Брукс говорит как хозяин
Cosi parla e le guardie indi dispone.
В полдень капитан Галифакс, которого экипаж прозвал Одноглазым Галифаксом, подводил итоги. Ван ден Брукс принимал значительное участие в этом деле, а в этот день он взял с собой Хельвена. Художник почувствовал уважение со стороны Ван ден Брукса, чувства настолько неясные и, на первый взгляд, настолько смешанные, что он продолжал находиться в своей компании в той мере, в какой это позволяло свойственное Ван ден Бруксу спокойствие; в то же время, он не мог находиться рядом с ним, не испытывая некоторой неловкости. Эта странная личность то привлекала его, то отталкивала; он не оставался равнодушным к обаянию этого духа, который вмещал в себя энергичную смелость и шутливую поэтичность, он не сопротивлялся язвительной интонации или страстности этого голоса. Хозяин «Баклана» очаровал Хельвена, как и вся свою свиту, благодаря и страху, и соблазну. Хельвен чувствовал это больше всех, ибо у него утонченность была более обострённой, чем у Трамье и Леминака, но он боролся с ней, ужасаясь при мысли, что однажды увидит трагическую изнанку этой личины. Так, когда Ван ден Брукс говорил, Хельвен, подобно Марии Ериковой, отдавался его обаянию, он становился вздрагивающим от изумления молодым человеком, слыша в голосе торговца какие-то мутные изменения и жестокую хрипоту. Затем он приходил в себя и недоверчиво наблюдал за хозяином, который оставался непроницаемым.