Они шли с разных сторонДжимми по земле, а его группапо сцене. Они одновременно достигли середины. Толпа окатила их криками и аплодисментами. Фигура в черном балахоне подняла рукижелтые, худые руки мумиис оттопыренными большими пальцами. Айзек повторил жест.
Давай, Джимми. Ты должен, пробормотал Айзек.
Что? не понял Фрэк. Он посмотрел на фигуру. О боги.
На плече у Джимми висела гитара.
Толпа видела, как на сцену вышел «Мертвый единорог». Они поприветствовали публику, подошли к инструментам, и все глаза толпы впились в новичка. Совсем мальчишка Он подошел к микрофону, подключил гитару, а потом вдруг отступил в сторону. К нему медленно подошла высокая фигура в черном балахоне. И в руках у нее была
Это же Мейзи! крикнули в толпе. Это гитара Джимми!
Пух протянул фигуре шнур. Она ловко подключила гитару. Пальцы легли на струны. Полетели звуки. Фигура подправила микрофон и попросила:
Тони, добавь немного в монитор.
Толпа замерла. Толпа узнала голос. Над полем повисла абсолютная тишина.
Привет, сказала фигура. Давненько не виделись, а?
В тишине раздались первые неуверенные хлопки. Секунду спустя это было звуковое цунами. Джимми подождал немного и взял аккорд. Толпа стихла.
Вы не очень понимаете, что происходит, да. Все верно, это действительно я. И я действительно мертв. Согласен, жутко. С вашего позволения, я не буду снимать капюшон.
Смешки в толпе.
Все дело в том, что я многого не успел. Я не был в Гималаях, не снялся в кинода, это правда, я действительно должен был играть того парня, но Джонни в итоге отлично справился.
Снова смешки. Напряженное ожидание.
Самое главноея не успел попрощаться. Джимми чуть помолчал и поднял руку, чтобы поправить волосы. Толпа вздохнула. Это был чертовски характерный жест. Джимми вспомнил о капюшоне и смущенно усмехнулся. Потом продолжил:
Я не успел сказать своей семье, какие они потрясающие. Я не успел сказать ребятам, как я чертовски рад, что мы встретились.
Он повернулся к группе.
Вы абсолютные психи, парни. Я вас люблю.
Шквал аплодисментов. Аккорд. Тишина.
И я не успел попрощаться с вами. И кое-что сыграть. Он выдержал паузу. Сразу говорю, мы это не репетировали.
Пальцы Джимми скользнули по струнам. Он на мгновение замер. И заиграл.
Музыканты встраивались постепенно, сперва Айк, потом Фрэк, за нимРыбешка и, наконец, Пух. Это был чистый свет. Он ревел, и обволакивал, и пробирал до самого нутра, вышвыривая из души все лишнее. Он прощал грехи и тянул к новым. Он был в каждой клетке, заставляя ее трепетать от счастья и рыдать от сознания собственной смертности, тут же убеждая, что никакой смерти нет, есть лишь музыка, и пока она звучитмы бессмертны. Звук обрушивался с небес, восставал из-под земли, и был всюду, и был всем.
И это должно было длиться вечно.
Но Джимми опустил гитару. И все затихло.
Медленно, очень медленно люди выходили из транса. Джимми стоял перед ними, как черный ангел, только что укравший их души и вернувший их обратно.
Спасибо. А теперьон снял гитару и протянул ее Пуху. Пух плакал. Давай. Порви мир пополам и сшей заново. Ты умеешь.
Пух отложил свою гитару и осторожно взял из рук Джимми Мейзи. Пальцы Джимми разжались. Он упал. Капюшон сполз с головы.
На огромном экране отобразился череп мумии. Толпа ахнула.
Уберите камеры! Отключите!
На сцену выскочила охрана и засуетилась вокруг мертвого тела. Пух стоял над ним, и почти ничего не видел от слез.
Играй, Пух, играй! Ну же!
Это был Айзек. Но как можно играть, когда Джимми нет, когда пустое тело лежит здесь, и Играй, Пух. Именно поэтомуиграй.
Он подошел к микрофону и глубоко вздохнул, чтобы выровнять голос.
Да. Это все было по-настоящему. Пух дождался тишины. За Джимми!
Он коснулся струн.
И музыка ворвалась в мир, чтобы сделать людей бессмертными.
Таисия
Девочка была крошечной, хрупкой, как незабудка. Только имя у нее было громким, будто где-то высоко кричали птицыТаисия, Таисия Мать всегда говорилаимя свое береги, не позволяй с ним вольничать. Таей, Таюшкой будь только с самыми близкими, теми, кто знает, какая ты на самом деле большая и сильная. Девочка смеяласья, да большая? Я, да сильная? Но завет выполняла, и почти для всех всегда была Таисией.
Таисия была лилипуткой. Такой уж уродилась. «Бывает», говорили соседки и грустно смотрели вслед большеголовой девочке, которая за руку с сестрой спешила в школу. Со временем к их «Бывает» прибавилось еще и философское «ну что ж». Когда сестренка подросла и стала бегать по свиданиям, а Таисия все чаще гуляла по двору одна, соседки перешли к «бедняжка». Они говорили это с придыханием и не очень-то заботились, чтобы девочка не услышала.
Девочка слышала. И улыбалась. Откуда же было знать одиноким старушкам, что невозможно быть «бедняжкой», когда тебя любят. И когда ты любишьтоже.
А Таисия любила всех. Прежде всего, конечно, маму, папу и сеструкак же их не любить? Любила старую дворовую кошку, у которой не было одного глаза. Кошка была ласковой, и Таисия горько плакала, когда та умерла. Любила дворника Бахтиера, который похоронил кошку в центре двора, а над могилой разбил большую клумбу. Любила за то, что подошел к ней, зареванной, и сказал: «Она на небе сейчас, кошка-то. Воон там, высоко. Пойдем, цветы посадим, чтоб ей оттуда видать». Любила вечно вздыхающих за спиной соседок, и просто так, и за то, что в засуху поливали цветы на кошачьей клумбе. Не сразу, но смогла полюбить даже буйных школьных мальчишек, которые дразнили ее за малый рост. И как-то так вдруг, удивляясь сами себе, мальчишки стали провожать Таисию до дома, только уже не для насмешек, а приглядеть, чтобы никто не обидел. Не удержались, рухнули в эту простую, безусловную любовь и они
Классе в восьмом Таисия принесла домой полудохлого котенка. Выкупила у какой-то тетки на рынке. Котенок былкожа да кости, на ногах стоял плохо и мелко тряс большеухой, слишком тяжелой для хлипкого тела головой. Отец поглядел на него, и не то рассердился, не то расстроилсяза будущие дочкины слезы.
Ох я бы тех, кто такое продает!.. Дня же не протянет.
Мать откопала на антресолях старую детскую бутылочку и отправила дочь в аптеку, за молочной смесью. Когда девочка вернулась, котенок был уже отмыт и сидел, дрожа, в старом пледе.
Взяла себеподнимай на ноги, сказала мать и протянула плед Таисии.
До позднего вечера Таисия грела и, чуть пискнет, кормила котенка. Он почти все время спал, и девочка каждый раз подносила ухо к его носикубоялась, что уснул навсегда. На утро в школу не пошла. Отец было раскричался, но мать взяла его за рукудочь сама решит, что сейчас важнее.
Через два дня котенок ожил. Стал вылезать из пледа и есть сам. Все в доме вздохнули с облегчением, а Таисия, наконец, пошла на занятия. «Я послежу сегодня», сказала старшая сестренка Надюшка. Она была совсем взрослая и уже училась в университете.
Когда девочка вернулась домой, котенок неуклюже бегал за фантиком на веревочке, а Надюшка сидела на диване и смеялась.
Какая ты молодчинка, Таюш! Выкормила! сказала она и крепко чмокнула младшую в щеку.
Таисия расплакалась.
Через несколько лет, когда Таисия уже была в училище, сестренка привела в дом жениха. Высоченный, широкоплечий, с курносым носом и светлым, улыбчивым лицом, он показался крошечной девушке сказочным богатырем. Чуть ли не с порога он поднял ее, закружил, как пушинку, и Таисию омыло рекой его доброй безусловной любви.
Поставь, перепугал! полушутливо проворчал отец.
Но Таисия не боялась. Она чувствовала покой и родствокуда выше кровного.
Это мой Максим, сказала Надя с гордостью.
Парень оказался приезжим, да и не удивительно. Откуда бы строгому, серому городу взрастить такую глыбу света и тепла? Он явился из Краснодарского края, смутно знакомого Таисии по раннему детству: там в какой-то деревеньке жил ее прадед по матери. Его самого она не помнила, только натруженные, в линиях въевшегося чернозема ладони, и землянику, теплую от их тепла. Максим сидел за столом, рассказывал о себе, о них с Надей, обо всем, и Таисия все больше убеждалась, что не останется он в этом городе. Уедет домой, к солнцу, и увезет ее сестренку, ее Наденьку