Юрка затащил Гришку во двор и на глазах у матери избил его. Гришка ревел и грозился, вытирая кровь, сочившуюся из носа.
Анна Павловна все еще сидела в садике, вздыхала и расправляла лепестки несчастной маргаритки.
Бедный цветочек Покажи им, Юрочка, как чужое хватать!
Гришка в тот день больше не выходил на улицу. А вечером мы увидели на набережной Соломбалки Сашку Осокина. Мы догадались: он поджидал Юрку Орликова. Молодец! Он не боится.
Ага! Вон Юрка вышел из дому. Он, наверное, отправился в город, в Летний сад. Ничего не подозревая, Орликов уверенной походкой вышел на набережную Соломбалки.
Постой-ка! крикнул Сашка.
Юрка остановился, прищурил глаза, сделав вид, что не понимает, зачем он понадобился Осокину.
А ну, пойдем под мостик, поговорим! зло сказал Сашка.
Что вам нужно?
Раньше Юрка все же иногда выходил на улицу и играл с Сашкой и другими ребятами своего возраста. Тогда он не был таким вежливым и не называл на «вы» мальчишек. Теперь он заканчивал гимназию и с презрением поглядывал на своих ровесников с нашей улицы.
«Вам!» Сашка Осокин так же зло улыбнулся.
Нужно. Пойдем, поговорим!
Было видно, что Юрка струхнул. Он побледнел, отвел глаза в сторону и молчал.
Пойдешь?
Зачем? Я ничего не сделал
Ничего? Сашка взял гимназиста за грудь и притянул к себе. А за что Гришке нос расквасил? С маленькими воюешь, а под мостик идти боишься! Смотри, теперь то время прошло, царское. Не забывайся!
Сашка рванул Орликова на себя и с силой оттолкнул:
Еще раз заденешь ребятдушу из тебя вытряхну!
Но «то время» еще не прошло. Хотя царя уже не было, в Соломбале и на нашей улице, по крайней мере, ничто не изменилось.
Юрка Орликов вскоре окончил гимназию и уехал из Архангельска.
В тот день, когда мы познакомились с Костей Чижовым, нам удалось незаметно пробраться в погреб.
Это наша каюта, сказал я Косте.
А где же иллюминатор? спросил новый член экипажа. Нужно прорезать.
В самом деле, почему мы не додумались до этого раньше! И в тот же вечер в двери погреба было вырезано небольшое круглое окно«иллюминатор».
Костя Чижов оказался выдумщиком и смелым парнем. Он открыл нам много такого, о чем мы раньше даже и не подозревали.
Однажды в воскресенье Костя появился на улице не босой, как обычно, а в веревочных туфлях. Отец послал его в город с очень важным поручением. Костя позвал с собой нас. Он обещал показать памятник Петру Первому.
Он ведь нашу Соломбалу Соломбалой назвал, рассказывал Костя, шагая впереди ребят. Тут у Петра верфь была
Нам, конечно, было известно, откуда пошло название «Соломбала». В торжественный день спуска на воду первого корабля Петр устроил бал. Здесь не было паркетных залов. Под ногами у танцующих лежала солома. От двух слов«солома» и «бал»пошло название острову, на котором мы жили.
Это все вранье, важно сказал Костя. А я вот знаю. Слушайте! Когда спускался первый корабль, был сильный-пресильный шторм. Всем штормам шторм. И вот в тот день на Двине перевернуло ботик, а на этом ботике самый любимый помощник Петра плыл. Ну, помощник и утонул. А в тот день бал созывали по какому-то случаю. Все веселятся, а Петр скучный такой «Что ты, спрашивают, государь, не весел?» А он отвечает: «Солон мне этот бал». Вот и вышло «Солон-бал». А потом уж Соломбалой стал остров зваться. Вот как было дело!
Мы согласились: это тоже было похоже на правду.
Мы шли толпой по деревянным тротуарам и рассказывали всевозможные истории и случаи. Кто хотел, чтобы его послушали, забегал вперед и, перебивая другого рассказчика, восклицал:
Ну, это что!.. А вот
Мы вспомнили Ивана Лобановаархангельского богатыря, который, рассердившись на рабочих копра, забросил в болото сорокапудовую «бабу» для забивки свай. В другой раз Лобанов удержал у пристани пароход, машина которого работала на «полный вперед».
Рассказам, воспоминаниям не было конца.
Нагретые солнцем доски тротуара обжигали босые ноги. Когда ногам становилось невыносимо горячо, я шел по траве, около тротуара.
Соломбаламорская бедная слобода, часть Архангельска. Живут тут моряки, судоремонтники и лесопнльщики. Соломбалу отделяет от центра Архангельска рукав Северной ДвиныКузнечиха.
Через Кузнечиху перекинут длинный деревянный мост. Идти по мосту очень интересно. Оглянешьсясзади родная Соломбала: огромное белое здание флотского полуэкипажа, собор, лесопильный завод Макарова, у набережноймачты и пароходные трубы.
Под мост непрестанно проскакивают лодки. У мостовых свай толкается маленький пароходик с баржей на буксире. И трудно понять, то ли он не может справиться с непомерно трудным деломпровести баржу под мост, то ли капитан пароходика кого-нибудь поджидает и не хочет пришвартовываться.
С моста видно широкую Северную Двину, чуть затянутую дымом. А впереди, на высоком берегуАрхангельск выглядывает из зелени бульвара причудливыми башенками, железными крышами, церковными куполами.
По городу мы идем пешком и с любопытством разглядываем красивые дома Немецкой слободы. Здесь живут самые богатые люди Архангельскавладельцы лесопильных заводов, пароходов, магазинов.
По Троицкому проспекту, громыхая и позвякивая проходит трамвай, но он не для нас. Если вывернуть все наши карманы, из них не выпадет ни одной копейки.
Нам остается лишь любоваться вагоном и строить предположения, кто сильнее: трамвай или речной пассажирский пароход«макарка».
Речные пароходы принадлежали архангельскому коммерсанту Макарову.
Хотя трамвай нам очень нравился, но мы были соломбальцами, водниками, и потому без особого спора согласились, что пароход, конечно, пересилит.
Костя велел нам подождать, а сам зашел во двор небольшого домика. Через несколько минут он выбежал. Поручение отца было выполнено. Теперь можно отправиться смотреть памятник Петру Первому.
Памятник стоял на берегу Северной Двины. В треуголке и мундире, с подзорной трубой в руке, Петр словно сошел с корабля на новую землю. Широкая лента и звезда украшали его грудь. Одна перчатка с большим раструбом была заткнута за пояс.
Мы несколько раз обошли вокруг памятника.
Он сам корабли строил! сказал Гриша.
Как «сам»?
Очень просто: брал топор и работал. Я видел на картинке.
Врешь, Гришка! Он царь был Мастеровых, что ли, не хватало?
Такой уж царь, ответил Гриша. Он показывал, как делать.
Просто руки хотел поразмять, сказал Костя. Надоест ведь все приказывать да приказывать
ГЛАВА ПЯТАЯВЕСНА
Я помнил слова отца: «Вернусь, получу много денег, тогда у нас будет хорошая жизнь!» А дедушка говорил, что, если отец и вернулся бы, все равно ничего хорошего он бы не увидел. «Матросон матрос и есть, добавлял дед. Матросу, что мастеровому на заводе, всю жизнь спину гнуть».
Хорошая жизнь была у Орликовых! Они ели белый хлеб, деревенские молочницы привозили им молоко, сливочное масло, творог, яйца и множество всякой снеди. Каждый день прислуга Мариша ощипывала на крыльце тяжеловесных, жирных гусей.
Юрка Орликов носил всегда новые башмаки. У него был велосипед. Он часто ходил в кинематограф «Марс» и в цирк Павловых. Он гнал нас со двора и кричал: «А ну, босоногая команда, брысь! Это наш дом! И двор тоже наш. Убирайтесь!»
И мы ничего не могли Юрке ответить. Двор был действительно Орликовых. Они могли выгнать не только ребят со двора, но и нашу семью из дома. Сам Орликов уже несколько раз грозился это сделать.
Мы уходили, хотя нам было очень обидно.
Прошло лето, наступила осень. Первыми заморозками ударила зима. Начались игры в штурм снежных крепостей и катанье по тротуарам на коньках-самоделках.
Зимой в Архангельске смеркается рано. Вернувшись из училища, ребята собрались в погребе. На улице кружила метель и играть не хотелось. Я принес дедушкин фонарь «летучая мышь». На голых, убеленных инеем стенах погреба качались огромные причудливые тени. Полумрак придавал нашему убежищу таинственность.
Когда я вырасту, то буду зарабатывать много денег, тихо сказал Гриша Осокин. Вот тогда заживем!