Хватит,шептал Лёнька, а сам торопился ложкой.
Ещё чуть-чуть.
Не заметит мать,утешали мы.
А потом почему-то забылись. И Лёньку захватил азарт. Сидели все трое на прохладном полу в чулане и наперегонки хлестали щи.
За каких-то несколько минут опустошили почти всё содержимое четырехлитровой кастрюли, съели мясо. И только тут Лёнька спохватился:
Что мы наделали!
И захныкал:
Теперь мать задаст!
Жадно сгребая со дна гущу, Грач успокаивал его:
Сейчас что-нибудь придумаем.
Но придумать что-либо было трудно. Мы облизали круглые ложки и сложили в кастрюлю. А вечером, сидя за стенкой дома, слушали, как вернувшаяся с работы Лёнькина мать остервенело лупила его верёвкой, и сочувственно вздыхали. На сытый желудок неохота было жалеть о чём-то, и Грач на каждый Лёнькин выкрик приговаривал:
Ничего, ничего. За такие щи можно не то вытерпеть.
Соколиха
Она поселилась на лесном болоте, рябоватая и стремительная, с изогнутыми к хвосту крыльями. На добычу обрушивалась внезапно, как молния, и запоздалый крик схваченной утки сразу же затихал.
Потом она обжила старое воронье гнездо на высокой берёзеи хищников стало двое.
Каким-то чудом Колька Грач нашёл это гнездо. Побледневший, он свистнул «сбор» и тихо сказал:
Что я вам покажу сейчас. Ужаснётесь! Пошли?
Но сам вдруг остановился и задумчиво поднял кверху грязный палец.
Невооружёнными нельзя. Рогатки нужно сделать.
Резины нет,выдохнул я.
Но Грач только усмехнулся и кивнул на изгородь бабки Илюшихи: на сером частоколе висели старые балонные галоши.
Стянем?!предложил он.Галоши красные, что надо.
Я на стрёме буду стоять,сразу же согласился Лёнька.
Больше ты никуда не пригоден,отозвался Грач и пополз вдоль изгороди, раздвигая руками крапиву, сочную, майскую, самую жгучую.
Бабка Илюшиха копошилась во дворе, совсем рядом, но так и не видела, когда Колька снял галоши. И мы не видели. Он вернулся весь в волдырях и вытряхнул их из-за пазухи старенькой залатанной рубахи. Сказал по-хозяйски:
Вырежем с краёв на три рогатки и назад отнесём. А то бабка простудится осенью без галош.
Зачем относить?заупрямился Лёнька.Такая резина. Красная.
Не жадничай!
Колька глянул на него своими цыганскими глазами, и Лёнька умолк. Он побаивался Грача.
Когда мы смастерили рогатки и накололи чугунок, наступил уже полдень. Не мешкая, мы отправились в лес.
Дул сильный ветер, деревья раскачивались, как пьяные, и шумели листвой. Из-за леса поднималась косматая туча, хмурая, грозовая, но намеревалась пройти стороной. По крайней мере, нам так показалось.
После того как поселились хищники, на болоте стало тихо, точно все жители егои утки, и лысухи, и цапли затаились и ждали ночи. Ночью соколы спали.
Мы остановились под берёзой и действительно ужаснулись: кругом валялись перья, даже заячья шерсть и косточкиостатки хищного пиршества.
Ну и фашисты эти соколы,сказал я.
Не знаю, что заставило назвать так птиц. Но Колька сразу же согласился.
Да, они среди птиц фашисты. Их нужно выжить.
Как?
Зелёные Лёнькины глаза смотрели растерянно.
Очень просторазорить гнездо.
Очень просто!передразнил меня Колька.Попробуй!
А что такого!
Я полезу,сказал Лёнька, чем удивил обоих.Только чуряйца соколов мои.
Твои, твои,всё так же криво улыбался Грач, а в тёмных глазах его заискрились огоньки. Он-то уже пробовал, наверное, достать эти яйца.
Лёнька долго собирался, разглядывал берёзу со всех сторон. Мы между тем «открыли огонь» по гнезду, и оттуда выпорхнула самка соколиха. Она пронзительно крикнула и скрылась за вершинами деревьев.
Есть яички!просиял Лёнька.
Есть, есть!вторил Грач.
Я не понимал какой-то злой его радости.
Лёнька медленно начал карабкаться по стволу, часто отдыхал и чем-то был похож на паука, толстенького, с худыми конечностями. Коричневая рубашка надувалась пузырём.
А ветер порывами гудел где-то в вершинахберёза скрипела, будто жаловалась.
И вдруг, точно тень, мелькнула между деревьями серая стремительная птица. С пронзительным криком она пронеслась над Лёнькой, развернулась и атаковала опять.
Лёнька дико заорал и прижался к берёзе.
А соколиха проносилась и проносилась мимо. Иногда она закладывала виражи и касалась Лёньки изогнутыми крыльями. От коричневой рубашки летели клочья. И Лёнька, вытаращив глаза, заскользил по стволу, а затем, кувыркаясь, полетел вниз... Ему повезло: он упал на вершину молоденькой липы, сломал её и только изодрал рубашку. Сидел на траве и хныкал:
Не рубаха, а распашонка получилась. Теперь мать задаст. А ты, Грач, знал, что она, соколиха, злющая! Знал, а не сказал.
Но ты же сам напросился лезть. Яичек захотел!
Не смейся!
Впрочем, действительно было не до смеха... Мы с грустью смотрели на Лёнькину рубаху. А на плече и на боку у него кровенели глубокие царапины.
Когтями, что ли, рвёт? Или клювом?недоумевая, рассуждал он, прикладывая к ранам листы подорожника.А крыльями как бьёт! Чёрт, а не птица.
Что ж, теперь моя очередь,сказал Грач и посмотрел задумчиво на вершину берёзы, где чернело гнездо.
Соколихи не было: она опять исчезла, словно растворилась среди зелёных вершин.
Ну, я пошёл.
Колька сунул в губы липовую хворостину и, цепляясь за шершавый ствол, начал торопливо карабкаться.
Мы стояли с рогатками наготове, обещали прикрыть.
Но разве попасть в соколиху из рогатки... Она пронзительно кричала и нападала на Кольку и с боков, и сверху. Он прятался за ствол, отбивался хворостиной. Птица становилась всё злей, напористейона отстаивала гнездо. На помощь ей прилетел сокол. Он был трусливей, но подбадривал самку своим присутствием.
Колька изнемог. Уткнулся лицом в молочный ствол: до сучков ему осталось долезть немноготам спасение от когтей птицы,а сил нет. И вот он отдыхал и готовил этот рывок. Соколиха тоже отдыхала.
И прежде чем он ринулся вверх, она обрушилась на него, завертелась бешено вокруг берёзы, уходила в лес, петляя между стволами, и нападала снова, с новой яростью. Ещё Лёнька в пылу боя влепил из рогатки Грачу в ногу. Колька выронил хворостину и стал нехотя спускаться. Кусая губы, он плакал от бессилия, от того, что отступил. Мы впервые видели его слёзы. От старенькой латаной рубахи его остались одни клочья, на щеке и на стриженной под машинку голове царапины.
«Неужели не одолеть нам их, не одолеть этих птиц-фашистов?думал я.Но тогда они не уйдут и к осени их будет больше. Они пожрут всё живое в нашем лесу. Надо ещё раз попробоватьмне».
И я вздохнул и подошёл к берёзе.
Подожди,сказал Колька.Нужно что-то придумать. Как-то защитить тебя.
Мы все трое начали думать над этим.
Надо дружнее прикрыть из рогаток,уныло предложил Лёнька.
Хватит, уже прикрыл!
Грач потрогал здоровенный синяк на щиколотке и покосился на него.
Ну тогда идёмте домой. Ничего у нас не выйдет,отступил Лёнька.
Выйдет!сказал упрямо Грач.А ты лучше молчи.
Колька ходил прихрамывая около берёзы и хмурился.
Вдруг его взгляд остановился на сломанной липке. Цыганские глаза вспыхнули огоньками.
А если тебя, Малышка, утыкать ветками всегозамаскировать. Как?спросил он и хлопнул радостно в ладоши.Здорово. А?
Он вынул из кармана складной ножичек и начал срезать ветки. Потом он и Лёнька отдали мне свои ремни от брюк, стянули меня крест-накрест. Я стал похож на красноармейского командира, потом на разведчика из киновесь в зелёных ветках.
Ну, давай, Малышка,сказал мне Колька и похлопал по плечу.Давай, выручай.
Странно, я лез, а соколиха не нападала на меня. Она преспокойно сидела где-то в зелени вершин и изредка угрожающе покрикивала. Наконец, когда до сучков оставалось протянуть руку, она поняла свою оплошность и обрушилась. Первый налёт приняли на себя ветки. Они еле держались на мнеи сразу же посыпались вниз.
Поднажми, Малышка-а!крикнул мне Грач.
Чугунки прожужжали рядом. Они гулко ударялись о сучки, прошивали листву. Ребята отчаянно палили из рогаток. Кто-то даже попал в соколиху. Она замешкалась, и последний её налёт запоздал: я уцепился за сучки. Всё-таки она исцарапала мне ногу, но это пустяки.