Когда к ним вернулась способность воспринимать окружающий мир, они вдруг услышали тяжёлые шаги на аллее и затаились. Кто-то остановился у кустов где-то в районе их ног. И почти сразу же Аполлон почувствовал, как на его голую задницу потекло что-то горячее. Он даже не сразу сообразил, что это. Но от разрешения этой загадки его избавили ещё одни шаги и послышавшийся вслед за этим голос Наполеона:
"Поссым",сказал Максим.
Да, приходится под кустами ссать, как собаке. Не могли, что ли, уборной тут построить?
А этот недовольный голос, донёсшийся со стороны их ног, принадлежал Санькину. Выходит, это Санькин помочился на Аполлонову голую жопу.
Мог бы и в школьный туалет сходить Там каникулыответил Наполеон на вопрос Санькина.А вообще, друг мой Санькин, хорошо быть кисою, хорошособакою, где хочупописаю, где хочупокакаю.
Повернув в сторону аллеи голову, Аполлон с ужасом увидел, что как раз напротив его лица остановились худые волосатые ноги, закрытые ниже колен гетрами, и в бутсах. И тут же, подтверждая, что ужас его был не напрасным, сквозь какую-то щель в кустах повыше лопухов вырвалась мощная жёлтая струя и ударила прямо Аполлону в щеку. Пенящаяся солёная жидкость потекла по его губам на землю.
Аполлон хотел вскочить и в ярости наброситься на этих ссыкунов, но, почувствовав под собой слабое шевелениеТаня, о которой он совсем забыл, пыталась отодвинуться подальше от образовывавшейся рядом с ней пенящейся лужи,с трудом сдержался. Честь женщины для настоящего джентльмена, даже с подмоченной мочой репутациейпревыше всего!
"Ну, я вам покажу,в бессильной злобе закипало в Аполлоне чувство собственного достоинства,ссыкуны! Я вам во втором тайме устрою" Он ещё не знал, что он им такое устроит, но устроить в тот момент он им желал такое, чтобы они потом с содроганием вспоминали его всю свою оставшуюся кошачье-собачью жизнь.
Хрена ты забьёшь,послышался голос Наполеона, когда его шаги и шаги Санькина стали удаляться.Американецэто тебе не Люба Касаротая!
Забью!уже издали послышался злой голос Санькина.
До начала второго тайма Аполлон ещё успел сполоснуться от мочи двух великих футболистов местного масштаба под ближайшей колонкой.
Когда он подходил к своим, теперь уже нижним, воротам, увидел, что в них мирно пасётся симпатичный коричневый телёнок, а в штрафной площадинебольшая стайка гусят со своей серой мамашей. Прогнав из ворот непрошенного гостя, Аполлон с досадой заметил, что он успел даже переработать съеденную траву и отложить продукты переработки в виде нескольких коричнево-зелёных лепёшек по самой линии ворот. Это, однако, особо его не расстроило, поскольку действовать ему приходилось больше в районе линии вратарской площадки. Он только, скорее, жалеючи бурёнок, чем обижаясь на них, подумал: "И почему это у крупного рогатого скота вечно жидкий стул?".
Начался второй тайм, и Аполлон сразу понял, что перед его жаждущим отмщения чувством достоинства стоит неразрешимая дилемма. Для того чтобы хотя бы как-то отомстить Санькину, нужно было, кровь из носу, не пропустить от него гол. Эта задача стояла, в общем-то, с самого начала матча. Тогда тот раскошелился бы на ящик водки, да плюс ещё получил бы страшный удар по своему футбольному самолюбию. Но в этом случае выигрывал другой обидчикНаполеон. Если же умышленно пропустить от Санькина гол, чтобы наказать Наполеона, то Санькин становился бы двойным обидчиком. Да к тому же достоинство самого Аполлона пострадало бы ещё больше перед лицом всего посёлка, доверившего защищать ему его футбольную честь. А честь американского гражданинаАмериканца?..
Аполлон некоторое время играл как в тумане, соображая, какой же найти выход из этого тупикового положения. Поле покинуть он не могчесть команды для него уже была выше личных амбиций, да и месть Санькину в этом случае становилась бы совсем призрачной, если не недостижимой вовсе.
В конце концов, несмотря на то, что Наполеон поссал ему на лицо, а Санькинтолько на жопу, он решил защищать ворота от Санькина во что бы то ни стало, подтверждая тем самым и свою личную репутацию как "сухого" вратаря. Санькина надо было наказывать в первую очередьон уедет, тогда с концами А с Наполеоном он разберётся потом, никуда тот не денется. Кроме того, надо ж и свою честь защищать Всю землю спас Народ не поймёт, если не спасёт ворота
Решив, таким образом, как ему улаживать внезапно возникшую в перерыве проблему, Аполлон душевно успокоился и с ещё большим мастерством, умением и, главное, решимостью пресекал все потуги ломовских футболистов распечатать его ворота.
А натиск ломовцев, игравших во втором тайме под горочку, всё возрастал. Невозмутимый до того Санькин уже стал покрикивать на своих питомцев и товарищей, что только вносило в их действия скованность и неразбериху.
Заметно подуставшие синельцы отвечали редкими контратаками. В одной из них Шаров, преследуемый защитниками соперника, ударил в сторону одиноко стоявшего у штрафной ломовцев Родомана, которого те вообще уже не принимали в счёт, поскольку он создавал больше проблем своим, чем чужим. Но тут мяч неожиданно попал Родоману прямо между бёдер под самым пахом, и застрял там, видимо запутавшись в трусах-юбке. И тут кудесник Родоман показал своё цирковое мастерство. Крепко зажав мяч между бёдер, под самым животом, и слегка наклонив корпус вперёд, он смешно засеменил с ним к воротам противника, похожий на пингвина, который носится со своим яйцом. Соперники оторопели, не зная, что им делать, как им быть. Судья тоже растерялся, не припоминая в своей судейской карьере таких случаев, и не зная, квалифицировать ли этот экзотический трюк в исполнении экзотического футболиста как нарушение правил. Между тем, пока все они хлопали ушами, Родоман продолжал медленно, но уверенно, а главное, беспрепятственно продвигаться вперёд, уже достигнув линии штрафной площади. Было очевидно, что ему гораздо сподручнее управляться с мячом, не лежащим на земле, а находящимся в таком подвешенном состоянии.
Санькин, со свирепым видом стоявший в середине поля, заорал своим защитникам:
Что вы на него смотрите, уроды?! Давите его!
Ломовцы бросились на Родомана, пытаясь выбить мяч. Однако тот, не выпуская мяча, ловко увернулся, и двое защитников, столкнувшись лбами, разлетелись в разные стороны на газон. С "трибун" раздались хохот и улюлюканье.
Вконец озверевший Санькин сам понёсся на Родомана. Вратарь ломовцев вышел, наконец, из оцепенения и бросился к "пингвину" с другой стороны в намерении выхватить мяч прямо из его ляжек.
Санькин налетел на Родомана сзади как коршун, и нанёс сильнейший удар по мячу. Мяч пулей вылетел из-под живота Родомана, врезался уже наклонившемуся вратарю в лицо и отскочил прямо в ворота, да не куда-нибудь, а прямёхонько в самую "девятку".
Вратарь упал как подкошенный, схватившись за лицо. Пока его, едва дышавшего, уносили с поля, "трибуны" неистовствовали. Громовое "го-о-ол" слышали, наверное, в Сенске.
Синельские футболисты обступили Родомана, и через несколько секунд он уже подлетал в воздух, блаженно при этом улыбаясь.
К Санькину подошёл Наполеон и, ехидно улыбаясь, констатировал:
Забил!
Санькин зарычал, и в окружении товарищей бросился к судье. Ломовцы начали, было, апеллировать к арбитру, но было уже позднотот показал на центр поля, и менять своего решения не собирался хотя бы из чувства собственного достоинства. А скорее всего, из чувства самосохранениянужно было быть круглым идиотом, чтобы не понять, что, отмени он гол, его разорвали бы на такие мелкие кусочки, которым позавидовали бы даже атомы.
Запасной вратарь ломовцев занял место в воротах, и игра началась с центра поля.
Что тут началось! Одна атака ломовцев сменялась другой, Санькин безудержно рвался вперёд, круша всё на своём пути. Но каждый раз в последний момент его пыл охлаждал быстрый бросок в ноги Аполлона. Наверняка, если бы могучий ломовский нападающий не пытался вкатить мяч в самые ворота, а бил бы с более дальнего расстояния, он забил бы уже не один голудар у него, как все убедились, был что надо! Но он в слепой ярости пытался обыграть всех, встававших на его пути, в том числе и вратаря. Казалось, обыграй он и Аполлона, то стал бы ещё обводить и обе стойки ворот, как и обещал Наполеон. Аполлон же уже успел приноровиться к этой его манере, к тому, что вся ломовская команда играла на своего лидера, даже не помышляя о своей собственной инициативе. А после каждой прерванной атаки Наполеон не забывал подзуживать Санькина:
Ну что, забил?
Забью,рычал тот, и чуть ли не рыл копытами, то бишь бутсами, землю.
Ага, своим ещё один. Гы-ы-ы
А время матча неумолимо приближалось к концу.
И вот, на последней минуте, надо же было такому случиться!, Санькин в штрафной площади несколькими ложными замахами уложил на траву Наполеона, вышел на Аполлона, и тут, в самый ответственный момент тот вдруг поскользнулся на затерявшемся в траве гусином "червяке".
Санькин с рёвом обогнул его, и уже собирался вогнать мяч в сетку, но тут за занесенную над мячом ногу его успел схватить единственной своей кистью совершивший невероятный бросок Наполеон. Санькин дёрнулся и, завалившись навзничь, вкатился в ворота, вывалявшись в телячьем дерьме, а Аполлон тем временем успел забрать мяч. И сразу же, почти над самым своим ухом, услышал свисток арбитра. Тот решительно указывал на одиннадцатиметровую отметку. Стадион ахнулпенальти! Но никто, ни из футболистов, ни из болельщиков, не посмел оспорить решение судьинастолько очевидным было нарушение.
Санькин встал и, несмотря на туалетный вид своей футболки, победоносно посмотрел на ещё лежавшего с понурой головой во вратарской площадке Наполеона.
Ну что?злорадно спросил он.Беги за продавщицей и кошельком. Щас я твоего Американца
Наполеон как-то обречённо сжался.
А судья уже отмерял шагами одиннадцать метров, проверяя правильность разметки.
И вот мяч установлен прямо напротив ворот, в которых на самой линии застыл Аполлон. Стадион замер в тревожном ожидании. Слышно было, как звенят редкие комары.
Санькин отошёл подальше для разбега и, боднув пяткой землю, как разъярённый бык помчался прямо на Аполлона. Аполлон инстинктивно закрыл глаза перед этой летящей на него горой мускулов, в ужасе сделал шаг назад и, почувствовав, что поскользнулся на чём-то мягко-податливом, взмахнул руками в поисках равновесия. И в тот самый момент, когда Санькин нанёс свой знаменитый смертельный удар по мячу, Аполлон уже летел с вытянутыми вверх руками как раз в ту сторону, в которую устремился мяч. Страшный удар в ладони у самой земли едва не вывернул ему назад руки. Мяч, отскочив от рук, закрутился как волчок, и медленно, под завороженными взглядами футболистов и зрителей, едва коснувшись штанги, прокатился мимо ворот.
Стадион заревел со страшной силой. Такого буйства эмоций посёлок Синельского спиртзавода ещё не знал в своей истории.
А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец!..беспрерывно скандировали "трибуны".
Ещё лёжа на земле, Аполлон увидел над собой склонившееся лицо Тани. Опустившись на колени и визжа от восторга, она осыпала всю его голову поцелуями.
А ты что, уже за нас болеешь?улыбнулся Аполлон.
Да-а-а!.. За тебя!
Тебя ваши убьют
Ну и пусть!
Он успел только сесть, как на него с объятиями набросился чуть ли не плачущий от радости Наполеон:
Ну, Американец! Ну, поэт! А говорил, не играешь Ты ж чудо совершил Ты ты
У него уже не находилось больше слов. Действительно, взять пенальти от Санькина до сих пор не удавалось ещё никому. Это, действительно, было чудо.
Аполлона облепили Синельские футболисты и болельщики, подняли на руки и начали подкидывать. Высоко подлетая, Аполлон оглядывался по сторонам. И тут он увидел среди зрителей ту девушку из леса, и снова в окружении своих подруг. Она так на него смотрела!
Глава XXVIII
Неожиданная месть Наполеону
Минут пять Аполлон подлетал под самые облака, на самом деле в душе уже находясь на них, под неутихающий рёв стадиона. Потом началась свистопляска вокруг нового футбольного идола: знакомые старались пожать ему руку, ребятишкихотя бы дотронуться до его брюк или грязного бинта на пальце, а в глазах девчонок, которые уже начали понимать толк в мужчинах, светилась сумасшедшая любовь.
Тут же, на стадионе, была обнаружена продавщица Нюня, и через пять минут пристыженный и опозоренный Санькин вынес на крыльцо магазина ящик водкидвадцать поллитровок. Почти по литру на каждого футболиста команды победителя пари.
Победу команды и персональную победу капитана отмечали тут же, на стадионе, закусывая, чем бог послал. А послал он, как обычно в таких случаях, сала, луку, огурчиков К футболистам, конечно, присоединились самые заядлые любители футбола и "зелёного змия", и получилась в итоге внушительная попойка. Аполлон, как и школьники, выпил, уступая настойчивости товарищей, грамм сто, но от дальнейшего прикладывания к стакану категорически отказался. Сначала его пытались всё же заставить, но потом угомонилисьего заслуженный авторитет уже действовал, да и другим, как мудро заметил Наполеон, больше достанется. Не унимался только обладатель другого заслуженного авторитетаРодоман.
Ты видел, какой я гол забил?вопрошал он Аполлона, тыча ему под нос полный стакан.Какой был удар! У Санькина нету такого удара!.. Прямо в "девятку" Видел, как ихний вратарь скопытился от моего удара?.. Его еле Бобриха откачала
Аполлон кивнул с серьёзным видом, тем не менее, отстраняя стакан.
Так чего ж ты не хочешь выпить за наш победный удар? А?продолжал наседать Родоман.Давай, Американец, мы ж с тобой сегодня главные герои!
Да я не пьюв сотый раз за время этого банкета повторил Аполлон.
А я пью? Мы ж должны с тобой отметить первый наш футбол!Родоман на некоторое время задумался.А ты знаешь, Американец, мне понравилось Запишусь-ка я в команду Да если б не мы с тобой, щас бы ломовские пили Ты что завтра после работы делаешь? Может, потягаем бредешок?..
Пиршество длилось уже несколько часов. Все болельщики и часть футболистов уже разошлись, оставались только самые стойкие.
Аполлон всё порывался уйти домой, но его не отпускали набравшиеся под завязку товарищи, не уставая повторять, какой он молодец, какой он герой, и что, вообще, они его уважают, и спрашивали при этом, есть ли у него то же самое ответное чувство к ним. Правда, его ещё удерживал чисто писательский интересхотелось всё пройти до конца.
В конце концов ещё один геройНаполеонтак налакался, что едва ли мог стоять на ногах.
Так, орлы мне пора идтипробурчал, наконец, он, пытаясь встать, но кувыркнулся в бурьян.
Аполлон помнил нанесенную ему обиду, но чисто из человеческого сострадания подошёл к Наполеону, поднял его, зацепил его руку себе на шею.