Клава смутилась от его взгляда и слов, и виновато опустила глаза. Аполлон опустился рядом с ней в траву, обнял её и поцеловал в кончик носа. Она поймала его губы своими губами
С той стороны, откуда доносилась музыка, за малинником, послышались приближающиеся семенящие шажки. У самого малинника треск сухих веток и звук шагов прекратились. Послышались детские голоса.
Аполлон и Клава, встав на четвереньки, осторожно выглянули из-за кустарника. Прямо перед ними были двое: мальчик и девочка. Мальчика Аполлон узнал. Он видел его как-то на пруду, когда приходил туда сполоснуться после работы. На вид ему было лет шесть; выражение лица было каким-то занудно-любопытствующим и одновременно слегка глуповатым. Его сверстники откровенно издевались над ним, дразня какой-то обидной кличкой, что-то типа Вивця, давали ему подзатыльники, которые он терпеливо сносил, запугивали его, но он снова и снова, что говорится, лез на рожон. Тогда Аполлона поразила в нём ещё одна деталькогда он, искупавшись, снял, чтобы выжать, трусы, под ними оказался крупный, не по-детски развитый, член. Если у его ровесников это были маленькие, сморщенные, особенно после прохладной воды, отростки, похожие на медицинские пипетки, то у него член был явно натренированный, с большой, выглядывающей из крайней плоти, как у взрослого мужчины, головкой.
И вот теперь они с Клавой видели этого Вивцю в компании очень миленькой, похожей на большую куклу, девочки лет четырёх, с пушистыми светлыми волосами, в коротеньком голубом платьице, и с небольшим букетиком ромашек в ручонке. На Вивце же, как и на большинстве деревенских детей в летний период, были только трусы и майка.
Дети не заметили подглядывающих за ними "шпионов".
Оля, смотри, какие цветочки,сказал Вивця, присаживаясь на корточки и указывая пальцем куда-то в траву.
Оля присела рядом с ним и стала срывать указанные ей цветы.
Вивця стал ей помогать. Сорвал цветок, отдал его Оле. Снова опустил руку и завёл её между Олиных, раздвинутых коленками в стороны, ног. Та не обращала на него внимания, увлечённая собиранием цветов. Вивця же, сделав вид, что срывает где-то там под Олей очередной цветок, стал гладить рукой её тоненькие загорелые ляжки. Девочка сначала не замечала движений его руки, но вскоре, видимо, почувствовала приятные прикосновения и, наклонив ангельскую головку, заглянула себе между ног. А рука Вивци уже тёрла внутреннюю сторону её худенького бёдрышка, касаясь при этом ребром ладони скрытой за трусиками промежности.
Оля застыла с букетом в одной руке и только что сорванным цветком в другой, и непонимающе посмотрела на Вивцю. Тот заулыбался и заискивающе спросил:
Нравится, Оля?
Девочка снова опустила головку, следя за манипуляциями руки своего соблазнителя.
Нравится?повторил свой вопрос Вивця, ещё более подобострастно глядя на неё.
Нравится,ответила, наконец, Оля, уже совсем позабыв о своих цветах.
Давай трусы снимем,предложил Вивця,будет ещё лучше.
Давай,согласилась девочка, но, увидев, что руки у неё заняты, слегка растерялась.
Давай я сниму,предложил свои услуги Вивця,нагнись.
Оля послушно привстала и наклонилась.
Вивця профессиональным жестом закинул платьице ей на спину, и до самых щиколоток спустил трусики. Оля, опершись локтями о грязные коленки и опустив головку так, что её пышные волосы коснулись травы, с любопытством следила за этой процедурой.
Вивця, как видно, несмотря на свой весьма юный возраст, был опытным любовником. Расположившись сзади, и просунув руку девочке между ног, он ещё некоторое время массировал ей лобок и промежность, и затем спустил трусы и с себя.
Аполлон ещё ни разу не видел, как это делают дети, ему это было интересно, но в то же время он понимал, что рано им этим ещё заниматься, по крайней мере, этому ангелочку Оле. Решение вмешаться подпитывала, к тому же, какая-то подспудная неприязнь к этому Вивце.
Аполлон взглянул на замершую возле него Клаву. Как и он сам, она покоилась на четырёх точкахколенках и локтях, высоко отставив попку и прогнувшись в пояснице. Она жадно следила за разворачивавшимся перед ними представлением.
Вивця, тем временем, взяв в руку свой взрослый, торчащий колом член, массировал его головкой Олину промежность.
"Где-то же он этому научился,подумал Аполлон, брезгливо и одновременно озабоченно морщась,скорее всего, у родителей. Мамочка, должно быть, в отсутствие папочки уделяет ребёнку повышенное внимание. Надо бы с ней познакомиться". Он всё никак не мог сообразить, как бы так вмешаться, чтобы не испугать девочку. Этого дона Жуана Вивцю, он уже был в этом уверен, не испугаешь и не удивишь ничем.
Оля-я-я! Оля-я-я! Оленька-а-а!раздалось откуда-то со стороны Партизанской поляны.
Девочка встрепенулась и, резко выпрямившись, повернулась на крик.
Меня бабушка зовёт,сказала она Вивце и, как была, спутанная спущенными на щиколотки трусиками, смешно засеменила в направлении зова предков.
Обескураженный Вивця, видимо, уже пожалев о том, что затянул подготовительный период, заорал, устремившись за ней вослед и натягивая на ходу трусы:
Дура! Трусы надень! Да смотри, бабушке не рассказывай.
Аполлон облегчённо вздохнул и снова посмотрел на Клаву. Клава, почувствовав на себе его взгляд, тоже повернула голову в его сторону. В её широко распахнутых глазах Аполлон увидел такую жадную страсть, такое неуёмное желание, такую откровенную мольбу, что без всяких слов понял, что ему нужно делать. Он, как был, на коленях, переместился за Клавину, туго обтянутую юбкой, попу, не без усилия сдвинул плотную ткань на самую поясницу и медленно стал спускать трусики. В пространстве между слегка раздвинутых ног он увидел опущенное вниз, к самой траве, перевёрнутое лицо Клавы всё с тем же просящим взглядом. Он перевёл глаза выше, где перед самым его носом внутренние линии Клавиных ног исчезали в пышной растительности. Большими пальцами рук он осторожно раздвинул эти заросли спутавшихся блондинистых волосков и погрузил свой язык в розовые влажные складочки. Уткнувшись носом в Клавину промежность, он всем лицом почувствовал вгоняющий в дрожь жар первозданного естества, уловил дурманящий запах созревшего для любви лона с лёгким оттенком, скорее угадываемого, чем ощущаемого, но такого же опьяняющего своей стыдливой неуловимостью, запахом заднего прохода. Его губы сомкнулись с малыми губами её пизды, обильно сочащейся прозрачной слизью. Он с наслаждением всосал в рот эти сочные солоноватые складки, вдавливаясь всем лицом в жаркое буйство плоти и стараясь как можно глубже всунуть туда свой беспрерывно извивающийся во все стороны язык. И уже был просто на вершине блаженства, почувствовав, как Клава подалась всем телом ему навстречу.
Ощутив нехватку воздуха в лёгких, оторвался от этого сладко-солёного великолепия и, глубоко вдохнув, снова зарылся в него, на этот раз уткнувшись носом в манящую розовыми протуберанцами, призывно раскрывшуюся щель, и втянув в рот набухший клитор. Он уже не слышал ни далёкой музыки, ни щебетания птиц, ни жужжания жуков, а сквозь шум крови в голове улавливал только сладкие, прерывистые стоны женщины, с которой слился в единое целое.
Клитор, который он продолжал атаковать со всех сторон, то осторожно-бережно, то агрессивно-напористо, своим горячим трепетным языком, всё набухал, твердея и наливаясь соком любви. Ещё некоторое время потеребив его одними губами, Аполлон поместил его между зубами и стал легонько, осторожно покусывать. И тут Клава вдруг забилась в предоргастических конвульсиях, на мгновение замерла, и тут же с такой силой вдавилась пиздой Аполлону в лицо, одновременно ритмично сжимая его ягодицами, что он едва выдержал этот напор. На его счастье давление было непродолжительным, и, расслабившись, Клава так и осталась стоять на четвереньках, опустившись грудью на траву.
Аполлон ещё некоторое время осторожно, нежно полизал ей пизду, стараясь не задевать ставший сверхчувствительным клитор, и переместил ещё не растраченный запас нежности на точёные, словно из слоновой кости, ягодицы.
Клава продолжала оставаться всё в той же позе, уткнувшись лицом в мягкую траву.
Аполлон снова переместил своё лицо в центр половинок, и прошёлся кончиком языка от сфинктера вниз, немного не дойдя до клитора. Едва коснулся самым кончиком его подувянувшего тИльца, затем головки. От этих прикосновений Клава слегка вздрогнула, но не отстранилась, а лишь ожидающе замерла. Можно было начинать завершающий этап этого праздника любви.
Он оторвался от Клавы, и ещё раз залюбовался её попой. Попочка была такая белая, такая большая, такая круглая, что он просто не мог не произнести:
Солнышко моё
Аполлон расстегнул и спустил свои штаны. Трусы под ними были в мокрых пятнах от выделившейся из члена смазки. Не снимая трусов, он поднял их боковину и выпростал из-под неё набухший, но слегка расслабленный от пережитых волнений, член. Взяв Клаву за попу и потянув на себя, уменьшил её высоту. Подняв одну свою ногу с колена на ступню, приблизил член к влажным зарослям, опушающим горящий страстным ожиданием бутон, и стал медленно погружать в него головку, раздвигая пальцами в стороны лепестки. Введя залупу во влагалище, взял член в руку и стал делать им быстрые вибрирующие движения, всё увеличивая амплитуду и убыстряя темп. Ванька-встанька уже набрал силу и с благодарностью вошёл в плотно облегающее его тело розовое отверстие.
Аполлон начал делать медленные прочувствованные толчки. Руки его обхватывали крутые бёдра Клавы, помогая сильнее и глубже всаживать член во влагалище. Клава начала делать встречные толчки, сама устанавливая наиболее возбуждающий её темп. Они не спешили, стараясь как можно дольше продлить это самое прекрасное из всех явлений природы.
Временами Аполлон дополнительным внутренним усилием заставлял член пульсировать, задержав на время фрикции, и тогда он с благодарностью ощущал ответные сжатия влагалища. Клава оказалась великолепной любовницей.
Сколько времени прошло в таком сладком слиянии, никто из них не мог бы сказать. Как известно, счастливые часов не наблюдают. Но всему приходит конец. Они распалились до предела.
Аполлон уже знал, что, для того чтобы быстрее довести Клаву до оргазма, нужно заняться её клитором. Но в таком положении это воздействие было затруднительным. Тогда он решил осторожно проверить чувствительность ещё одного её места.
Клава так оттопырила попу, что половинки её были широко раздвинуты, и было хорошо видно, как в ритме его толчков сжимается и расслабляется, слегка выворачиваясь, колечко заднего прохода. Аполлон послюнявил указательный палец, и самым его кончиком стал легонько массировать эту коричневую трепетную завязь. Постепенно палец его утопал всё глубже и глубже. Когда в заднепроходном отверстии Клавы скрылась концевая фаланга, он остановил продвижение и увеличил круговую амплитуду, усиливая давление вниз, в сторону влагалища. Клавины стоны стали громче и отрывистей, с кратковременными сладкими замираниями.
Аполлону даже показалось, что её встречные толчки стали акцентироваться вверх. Его предположения вскоре подтвердились.
Глу-у-убжеуслышал он среди стонов томный голос Клавы,па-алец глу-у-убжеснова выдохнула Клава.
Аполлон понял, что находится на верном пути в своём увлекательном сладком исследовании самых глубин Клавиной натуры. Он вынул палец из её попы, отчего она, похоже, разочарованно замерла, сунул его себе в рот, обильно смачивая слюной, затем вновь медленно ввёл его в её задний проход, на этот раз до самого упора. Клава счастливо застонала, насаживаясь сразу двумя своими дырочками на Аполлона:
О-о-о Да-а-а Та-ак О-о-ой, ма-а-амочка
Он ощутил под своим пальцем двигающийся взад-вперёд свой же собственный хуй, и включил свой перст в работу в том же ритме.
Клава застонала ещё громче, и в каждом стоне уже слышалось всхлипывающее протяжное "о-о-ой". Вскоре она, уже не сдерживаясь, счастливо плакала, рыдала, не переставая повторять:
Ой, как хорошо Как хо-оро-шо Миленький мой Апол-лон Хо-оро-шо Ещё Ещё Силь-не-ей Так Да-а-а О-о-ой
При этом она сама всё ускоряла и ускоряла темп своих встречных толчков попой. Это было что-то невообразимое.
Наконец, она замерла, вдавившись ягодицами в пах Аполлона, и он почувствовал, как его член и палец сжало как тисками, отпустило, снова сжало, затем пробежало несколько конвульсивных сжатий послабее, и Клава, громко рыдая, зарылась лицом в траву.
Аполлон, кончивший одновременно с ней, в изнеможении склонился ей на спину. Вытянув руки вперёд, она заскользила, опускаясь всем телом на траву, продолжая всхлипывать, как маленькая девочка. Аполлон опустился рядом с ней, бережно целуя её волосы и лицо, пока она совсем не успокоилась.
Знаешь, мне никогда в жизни не было так хорошо,после долгого молчания, вызванного неземным блаженством, сказала, наконец, она, и с такой нежностью, с такой любовью посмотрела на Аполлона, что он даже слегка смутился.
Мне тоже,сказал он, одаривая её не менее нежным и любящим взглядом.
Правда?- с надеждой в голосе спросила она.
Правда,ответил он, и это не было ложьюс каждой женщиной ему было так хорошо, как ни с какой другой.
Он осторожно поцеловал её в кончик носа. Она дурашливо поморщилась и сказала:
Что я тебе, ребёнок?
Да, ты так плакала,сказал он, улыбаясь.
Это плохо?с затаённым страхом спросила она.
Нет. Это хорошо Это прекраснопоспешил он её успокоить.
Со мной ещё никогда такого не было
Она помолчала, как бы заново переживая только что случившееся.
Ну и дура же я была,сказала она вдруг с весёлой ноткой в голосе,тебя только покалечила.
Она взяла его забинтованный палец, и осторожно коснулась губами грязной марли.
Они лежали ещё некоторое время молча. Потом Клава мечтательно, но тоном, не терпящим возражения, сказала:
Жить будем у меня.
Аполлон вспомнил разносолы, которыми она его потчевала, чистоту и уют в её доме, даже её бесстыжую корову, и не стал возражатьподумаешь, лишних полчаса придётся прогуливаться по свежему воздуху до завода и обратно Надо будет купить машину Зато выгоды налицоникаких забот о стирке, кормёжке, и всегда под боком такая супервумен. Если она не врёт, что с ней такое было в первый раза она не врёт, ведь ещё какую-то неделю назад ей диким казалось подпустить к себе мужчину сзади,то она очень способная и старательная ученица, с ней можно будет такие штучки вытворять
Как ты думаешь,прервала его раздумья Клава,удобно мне будет идти в сельсовет в белом платье?
Аполлон, не понявший, о чём идёт речь, весело ответствовал классической цитатой:
Во всех ты, душечка, нарядах хороша!
Ты всё шутишь,притворно обиделась она.Ну скажи серьёзно Всё-таки не девочка, и не первый раз замуж выхожу.