Вот и оказалось так, что День молодёжи был в Синели самым желанным, самым весёлым, самым праздничным праздником. В этот день с самого утра, невзирая на погоду, всё население посёлка и собственно Синели собиралось в лесу, на большой поляне у памятника партизанам. Так называемый Девятый лес (это был девятый квартал лесничества) примыкал вплотную к посёлку, и был, скорее, похож на парквесёлое сосново-берёзово-дубовое изобилие с зарослями малины, земляничными полянами, огромными муравейниками, и обилие песчаных дорожек и тропинок. Вот в этом-то лесу-парке и устраивались народные гуляния в последнее воскресенье июня. Никаких тебе утомительных торжественных шествий под патриотические песни, никаких длинных и нудных речей с трибун, никаких обязательных, под роспись, явок. В День молодёжи никому даже и напоминать не надо было, что наступил праздник. Празднично разодетые, семьями, большими компаниями и маленькими группками люди собирались на светлой, расположенной на возвышенности, поляне с памятником народным мстителям, где уже были организованы буфеты со всякими напитками, закусками и сладостями, стоял грузовик с откинутыми бортамиимпровизированная сцена, на которой предстояло выступать самодеятельным артистам, между деревьями висели разноцветные гирлянды, из репродукторов гремела музыка и дурманящее пахло сосновой хвоей и цветами.
Программа праздника была до гениального простой: краткое вступительное слово со сцены кого-нибудь из руководителей, объявлявшего праздник открытым, затем выступления артистов, какие-нибудь незатейливые конкурсы, танцы, а дальшечего чья душа пожелает. У взрослых души обычно желали выпить чего-нибудь покрепче, закусить, пообщаться Дети же просто закусывали, запивая закуску лимонадом или соком, общались, резвились на лоне природы. У молодёжи, в честь которой, собственно, и назывался праздник, свои, молодёжные интересы, тоже не лишённые выпивки и разнообразного общения.
Для выполнения этого последнего и, пожалуй, основного пункта программы на гуляние все шли, нагруженные сумками, торбами, авоськами, из которых непременно торчали горлышки бутылок, куриные ножки, пучки зелёного лука А сам пункт выполнялся следующим образом: компания уединялась под каким-либо кустом, затем, в зависимости от величины компании, растеливалось одно, два, три одеяла или покрывала, на них выставлялись все принесенные с собой припасы, и начиналось пиршество. Потом кто-то с кем-то беседовал, кто-то что-то вспоминал и обсуждал, кто-то перекидывался в картишки или забивал на пеньке "козла", парочки уединялись в сторонке, детвора ловила бабочек и жуков Иногда доходило, конечно, и до мордобоев. А как же, не без этого
Из леса возвращались, кто когда хотел. Но молодёжь и любители спорта не забывали, что во второй половине дня, ближе к вечеру, в посёлок в этот день приходил "большой футбол"местная команда встречалась с футболистами из какого-нибудь соседнего села, а то и из самого райцентра.
Вот в такой День молодёжи с утра выдалась чудесная погода: солнечно, тихо, тепло.
Аполлон появился на Партизанской поляне пораньше, когда молодые активисты ещё только устанавливали на одной и з машин радиоаппаратуру, колонки, протягивали провода от линии электропередачи, проходившей в нескольких десятках метров, рядом с выбитой в песке дорогой, ведущей на лесопилку. Ему было интересно увидеть всё с самого начала.
За почти месячное пребывание в Синели он всё никак не мог очухаться от различных происшествий, случавшихся с ним на протяжении всего этого времени. И вот, ко Дню молодёжи все неприятности остались позади, он был в прекрасной форме, никаких шишек, никаких царапин, никаких неприятных запахов. Разве только забинтованный палец, ради которого пришлось ещё раз заглянуть в районную поликлинику. Но это, скорее, был плюс, а не минус. Об истинном происхождении травмы знала только Клава и он сам. В народе же ходил слух, что палец он сломал при спасении Жува. Даже те немногие, кто видел эту его "куклу" раньше подвига, уверовали в то, что это случилось позже. А в своей популярности он убедился ещё по пути в лес, и вот теперь, на поляне, все, даже незнакомые, здоровались с ним как со старым приятелем, причём обязательно старались пожать руку, перекинуться парой слов.
Словом, у Аполлона было превосходное настроение, грандиозные планыон решил рискнуть и начать писать свои мемуары о жизни в России, дикая популярность и цветущий праздничный вид. Чего ещё можно пожелать? И тут, среди прибывающего на поляну люда, как раз и появился ответ на этот вопрос. Он, вернее, она, а это была именно она, появилась с группой подружек. Всем им был лет по восемнадцать-двадцать, все были нарядны и привлекательны, веселы и красивы. Но она выделялась из всего этого концентрата молодости и красоты. Она была особенно нарядна и привлекательна, особенно весела и красива. С её появлением все эти праздничные приготовления стали ещё более праздничными и радостными.
Позабыв про всё на свете, он видел только её. И она увидела его. И так посмотрела Сквозь мелькание нарядных человеческих фигур он увидел, как она что-то спросила у подружек, как те повернули головы в его сторону, как потом стали ей что-то рассказывать, как она снова посмотрела в его сторону. Так посмотрела!
Из этого возвышенно-романтического состояния его вывел знакомый радостный голос:
Привет!
Он оглянулся. Перед ним стояла Клава. Наверное, она была очень нарядна и красива, очень привлекательна. Но Аполлону в тот момент она показалась некрасивой старой толстухой. Однако он мобилизовал всё своё джентльменское естество, радостно заулыбался и весело сказал:
Привет, Клавочка. А я всё высматриваю, что-то, думаю, тебя не видать.
А я на машине с ребятами приехала,она махнула рукой в сторону стоявшего у обочины дороги новенького "Жигулёнка".К соседке сын с другом из Дебрянска приехали. Я вместе с ними в школе училась, правда, в разных классах.
Аполлон посмотрел на стоящих у легковушки парней, которые закурили, и о чём-то разговаривали между собой. Ребята имели городской вид и выглядели добрыми молодцами. У Аполлона где-то внутри шевельнулось какое-то чувство соперничества, или даже собственничества, если угодно. Зря, что ли, он с Клавой столько натерпелся. Нет, просто так он вам её, ребята, не уступит. Перед его глазами вдруг возникла душещипательная картина, которой он наслаждался за минуту до того, как шлёпнулся задницей в торт. И чувство собственника пересилило все остальные. Он снова посмотрел на Клаву. Та что-то весело ему рассказывала. Никакая она не старая, и совсем не толстая, и очень даже милая и симпатичная.
Идём,сказал он ей.
Куда?
Она ещё была в своём весёлом рассказе, и улыбалась своей обезоруживающей детской улыбкой.
Прогуляемся.
А может, концерт сначала посмотрим? У вас на заводе в клубе неплохой вокально-инструментальный ансамбль Вон, вон смотри, уже на сцене.
Аполлон посмотрел на сценукузов грузовика с откинутыми бортами. На вид ансамбль, действительно, был неплохой. Во всяком случае, оригинальный, это точно. И что никого из них на заводе Аполлон не видел, тоже было очевидно. Впрочем, в заводском клубе подвизались музыканты-любители и из совхоза, и с лесопилки Парень лет двадцати пяти, где-то ровесник Аполлона, в слегка потёртом джинсовом костюме, настраивал электрогитару и давал какие-то советы двум другим, совсем молодым, музыкантам, видимо, ещё школьникамклавишнику и ударнику. Клавишник был в аккуратном костюмчике, хотя уже слегка на него маловатом, в галстуке и в очках, с короткой аккуратной причёской. Ударник же, наоборот, был патлатый и, не считая брюк, в одной майке с номером "7" на груди. Но самый впечатляющий вид имел басист. Несмотря на жаркую погоду, он почему-то был в старых грязных кирзовых сапогах и замызганой телогрейке, в пыльной кепке и с недельной щетиной на щеках. Гитара болталась у самых его колен, так что длинные руки, терзавшие инструмент, висели, как плети. Перед ним стоял микрофон, в который эта колоритная личность и запела хриплым голосом:
Может быть, и ты не раз влюблялся,
Может бытья этого не зна-а-аю
Впрочем, как показалось Аполлону, пел он довольно неплохо.
Когда ансамбль сменила группа танцовщиц-школьниц, Аполлон потащил Клаву к буфету, купил две порции мороженого, и они направились к окружавшим поляну деревьям.
Ты представляешь,рассказывала Клава, сосредоточенно вылизывая из вафельного стаканчика мороженое,Ваня и в самом деле в тот день напился
Они уже отошли довольно далеко от поляны, со стороны которой доносилась музыка, и слышались отдельные громкие крики. Вокруг никого не было, только птицы щебетали в кронах деревьев и в кустарнике.
Аполлон уже слопал своё мороженое и, дурачась, сделал попытку слизнуть мороженое прямо с Клавиного языка. Попытка удалась, и их языки вместе с мороженым скрылись внутри глубокого долгого поцелуя.
Они опустились на густую мягкую траву между малинником и муравейником, сообща доели Клавино мороженое, и некоторое время лежали рядом и наблюдали за кипучей деятельностью муравьёв.
Аполлон потянулся за какой-то высокой травинкой, которую венчала пушистая кисточка, и взгляд его задержался на крепких Клавиных ногах, согнутых в коленях. Клава лежала на животе, юбка у неё слегка задралась, обнажив ноги до середины бёдер. Аполлон вытащил длинный и крепкий стебель из сочленения и, повернувшись к ногам Клавы, провёл по икре и подколенному сгибу кисточкой. Клава слегка вздрогнула от неожиданного прикосновения, и обеспокоенно повернула голову, но, увидев скользившую по ноге травинку, успокоилась и снова повернулась лицом к муравейнику.
Аполлон же, наоборот, развернулся на 180 градусов, продолжая осторожно гладить ноги Клавы кисточкой. Он видел, как легонько подрагивает гладкая кожа, и покрывается мелкими пупырышками под скользящим по ней нежным раздражителем.
Клава притихла, наблюдая за жизнью муравьёв и одновременно наслаждаясь сладкими прикосновениями. Не переставая гладить Клаву травинкой, свободной рукой Аполлон стал медленно сдвигать юбку вверх, открывая всё новую и новую территорию для увлекательной чувственной игры. Из-под юбки показались девственно белые трусики из какого-то мелкосетчатого материала, плотно обтягивающие упругие ягодицы. Очень скоро вся территория до самых трусиков оказалась завоёвана травинкой.
Но Аполлон не остановился на этом. Он развернул стебель и продолжал гладить бёдра Клавы у самых ягодиц уже противоположным его концом, более упругим, но не менее нежным, чем кисточка. Конец стебля скользнул в одну из ячеек трусиков как раз между ягодиц, в самом низу, и продолжал уже за этой преградой выискивать всё новые чувствительные места, определяя путь наименьшего сопротивления, вращаясь, вибрируя и погружаясь всё глубже и глубже.
Аполлон повернул голову в сторону муравейника. Клаву уже не интересовала монотонная жизнь трудолюбивых насекомых. Голова её, в пышном обрамлении пшеничных волос, лежала в траве, повёрнутая в сторону, глаза были закрыты, а на губахуже знакомая Аполлону счастливая улыбка.
А стебелёк всё продолжал и продолжал углубляться в ячейку трусиков. Со стороны муравейника послышалось тихое постанывание. Клавины ноги пришли в движение. Сначала оно было едва заметным, но по мере углубления стебелька, не перестававшего в руке Аполлона вращаться и вибрировать, становилось всё более и более энергичным. Плотно сжатые бёдра уже тёрлись одно о другое, вздрагивали, то приподнимались вместе с попой, то резко, с силой вдавливались в траву.
Аполлон расположился поудобней, опершись грудью на поясницу Клавы, и, продолжая правой рукой манипулировать стеблем, левую ладонь стал подсовывать Клаве под низ живота. Она с готовностью приподняла попку, облегчая продвижение Аполлоновой ладони. Он ощутил пальцами нежную кожу живота, завитки волосков на лобке, и, наконец, пылающую влажную плоть. Почувствовав, что рука Аполлона достигла цели, Клава вдавила её всей тяжестью этой части своего тела в траву. Они слились в едином порыве чувств, отведя прочь все условности ложного приличия и морали.
Когда стебель уже почти до самой кисточки скрылся в ячейке трусиков, Клава вздрогнула, и одновременно с этим Аполлон почувствовал, что его тоненькое трепетное орудие достигло предела. Он стал медленно вынимать его, не прекращая продольных и поперечных подёргиваний. Вынув до половины, снова, вращая и подёргивая, стал вводить внутрь до упора. Клавины тихий стон, не поддающиеся никакому описанию движения бёдер и попы, на которой покоился его подбородок, заставили трепетать всё его естество. Всё убыстряя темп, он продолжал работать стеблем, а пальцами другой руки массировать клитор.
Когда его пальцы и руки уже начали наливаться свинцом, и даже мелькнула предательская мысль, что может не хватить выносливости самых обыкновенных мышц, вроде бы и не имеющих прямого отношения к сексу, пляска Клавиного тела вдруг резко прекратилась. Клава замерла, напрягшись всем телом и так вдавив тыльную сторону ладони Аполлона в землю, что какой-то маленький не то сучок, не то корешок больно впился между суставов. При этом Аполлон почувствовал, как Клава обхватила руками его ногу и крепко-крепко прижала к своей груди. Послышался глубокий, со всхлипыванием, вдох, и вслед за ниммедленный выдох с протяжным томным "о-о-ой". Всё её тело расслабилось, по нему пробежала дрожь, и всё стихло.
Аполлон хотел освободить свою ногу из Клавиных объятий, но она не отпускала, прижимая к груди как какую-то драгоценность. Аполлон не был бы Аполлоном, если бы помешал женщине в её блаженстве. Поэтому он оставил свои попытки освободиться и, наоборот, приспустил ей трусики и тихонько касался круглых шелковистых ягодиц губами и языком.
Постепенно голова его отяжелела, опустилась в ложбинку между половинок великолепной Клавиной попы, и он забылся, разморённый пьянящим лесным воздухом, щебетанием птиц, стрекотанием насекомых и чувством выполненного перед женщиной долга.
То же самое, наверное, произошло и с Клавой, потому как очнулся Аполлон всё в том же положении. А очнулся он оттого, что что-то ползало у него по ноге под штаниной, и больно кусало. Он обернулся и увидел, что нога его, та, что была в объятиях Клавы, упирается в муравейник.
Он чмокнул голую попку, служившую ему подушкой, подтянул на ней трусики, задёрнул всю эту прелесть юбкой, и стал вытаскивать затёкшую ногу из-под Клавиной груди. Во сне Клава ещё сильнее стала, было, прижимать к себе Аполлонову ляжку, но тут открыла глаза и, окончательно проснувшись, позволила Аполлону освободиться и встать.
У меня полные штаны муравьёв,сказал он со смехом, вытряхивая из штанины насекомых.
Клава счастливо улыбалась и поправляла одежду и растрепавшиеся волосы.
Мне никогда ещё не было так хорошо,призналась она, глядя прямо в глаза Аполлону.
Ты ещё по-собачьи не пробовала,засмеялся Аполлон, с нежностью глядя на неё.