Какую?! Ту, что в коридоре стояла, в выварке!..
Так то ж барда была, осёл! Ты что, сам её пить собрался?!
Вокруг них уже начинал собираться спустившийся с трибун, то бишь, деревьев, народ.
А-а-а!вдруг пуще прежнего рассвирепел Антон.Два ведра! Градусов тридцать Споила Кому?.. Корове Убью!уже задыхаясь от ярости, крикнул он, и так дёрнул коромысло, что Шурка, не устояв на ногах, с силой налетела на него всей своей шестипудовой массой, опрокинув несчастного муженька на лежавшую рядом бурёнку. Раздался треск распарываемой материи, сопровождаемый диким воплем Антона, приложившегося задницей к рогам. В следующее мгновение ошалевший от ярости и боли Антон рванулся вперёд, колыхнув засевшими в его штанах рогами голову тяжко вздыхавшей во сне их обладательницы. Раздался новый треск рвущейся материи, и над окрестностями разнёсся новый воинственный клич:
Убью, скотина! У-у-убью!
Зрители, сгрудившиеся вокруг, замерли.
Шурка, с испуганным лицом, выпустила свой конец коромысла и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, с криком "спасите" бросилась по улице. Вслед за ней, с коромыслом в руках и с совершенно голой кровоточащей задницей, живописно выглядывающей из разорванных штанов, понёсся её благоверный.
Ещё долго то в одном, то в другом конце посёлка слышалось грозное:
Убью!.. Два ведра бражки Скотина!..
Ночью же, накануне этих событий, произошло вот что. Антон не зря спешил за новой порцией барды, да ещё в радостно-возбуждённом состоянии. Дело в том, что, уже доставив те два ведра бардяно-спиртовой смеси домой и собираясь вылить их в корыто поросятам, он вдруг унюхал такой родной и желанный запах, исходивший от вёдер. Тут же, мучимый алкогольной жаждой, отхлебнув из одного из них, затем из другого, Антон обнаружил, к величайшей, разумеется, радости, что в вёдрах у него не совсем барда, скорее, даже, совсем не барда, а бражка. Да причём не какая-нибудь, а крепчайшая, как минимум, на вскидку, градусов так тридцати.
Ещё не веря своему счастью, и ещё разок приложившись к одному из вёдер, он стал лихорадочно соображать, откуда же свалилась на него такая удача. Через несколько минут его просветлённым чудесной бражкой мозгам стало всё ясно, как божий день. Эту барду-бражку он зачерпнул из старой бардяной ямы, которой давно уже никто не пользовался. А туда, оказывается, какая-то смена ухнула не барду, а бражку, а может, даже и спирт.
Так рассуждал пьяный от счастья Антон. Он ещё раз отхлебнул из обоих вёдер и, удостоверившись, что это не сон, вылил их содержимое в стоявший в коридоре бельевой бак, или, попросту, выварку, и помчался за новой партией чудо-бражки. Бережно, стараясь не расплескать ни капли, носил он её из той ямы домой, пока не заполнил все бывшие в наличии ёмкости: кастрюли, баки, корыта, чугунки даже ночной горшок своего малолетнего отпрыска. А в яме оставалось ещё много Тогда он вспомнил, что в его погребе, а также в соседских, стоит десятка полтора уже опустевших от зимних разносолов деревянных бочек и кадок, дожидающихся сезона заготовок. Всю ночь, не отдыхая ни минуты, таскал он тяжёлые вёдра, опорожнял их в бочки, и снова нёсся на завод В один из таких рейсов с ним и столкнулся вставший по нужде Аполлон, и спросонья в душе оклеветал своего соседа, приписав ему новый приступ белой горячки
Спустя какой-то час-другой жена Антона Шурка, подоив утром корову, споила ей стоявшую в коридоре в выварке барду, и выгнала свою бурёнку на призывный клич пастухов, собиравших стадо. А сама пошла на расположенные невдалеке грядки, нарвать к завтраку лучку и редиски.
В это время принёс очередную порцию барды Антон и, опорожнив вёдра в погребе, заглянул в коридор, хлебнуть с устатку молокаон вовремя сообразил, что, ежели бы подкреплялся чудо-бражкой, то не смог бы сделать её годичных запасов по причине преждевременной временной нетрудоспособности. Увидев пустую выварку, он остолбенел. И тут с площади до него как раз и донёсся шум, учинённый его бурёнкой. Антон тут же всё понял и, в ярости схватив коромысло, помчался на площадь
Но самый страшный удар его ожидал потом, когда он обнаружил, что те, скормленные корове, два ведра бражки были единственными с градусами. Остальные же все, так старательно, в поте лица сделанные, запасы оказались обыкновенной, к тому же уже давно прокисшей, бардой.
Единственным утешением для Антона оказалось лишь произведенное хулиганистой поневоле коровой вечернее молоко, да и то градусов в нём было маловато для такого закалённого самогоном и бражкой организма как Антонов.
Глава XVI
В гостях у Клавы
Случилось так, что как раз в субботу, на которую, как известно, у Аполлона вроде как было назначено свидание с Клавой, требовалось заканчивать на станции отгрузку. Нужно было ехать в Хутор, несмотря на выходнойпростой цистерны грозил заводу приличным штрафом. Поскольку у Перепелиного Яечка были какие-то семейные проблемы, на отгрузку поехал Аполлон, разумеется, с Хомой.
Ничего непредвиденного не случилось, всё прошло спокойно и без приключений, если не считать неполадок в насосе. Из-за этих-то неполадок домой они возвращались уже в сумерках. Поскольку Хома жил не на рабочем посёлке, а в Синели, то, дабы не "пилить" ему потом до дому пару километров в темноте на велосипеде, возвращались они с заездом в Синель. Такой вариант предполагался ещё в Хуторе, когда из-за этого чёртова насоса было уже ясно, что отгрузка затянется. А потому Аполлон, которому во время отгрузки, в общем-то, делать было особенно нечего, сходил в магазин и купил бутылку шампанского и торт. Конфеты покупать он не рискнул, подозревая всё-таки, несмотря на уверения Васи, что всегда твёрдые они не потому, что они такие и должны быть, а потому, что не совсем свежие, если не совсем несвежие.
На территории базы, между навесами и складами, где обильно росла трава почти в человеческий рост, Аполлон нарвал каких-то довольно красивых полевых цветов. Вообще, он предпочитал дарить женщинам цветы, которые сам же и нарвал, полагая, что цветы должны быть его, только его, сорваны только им самим. В этом-то и заключается вся прелесть цветов, всё их интимное начало. А купленные цветы это что-то вроде купленной женщинывроде есть и красота, и запах, но нет того особого чувства единения, которое не купить ни за какие деньги. А потом, разве ромашки уступают по своей красоте, трогательности, а самое главное, невинности тем же розам? А накануне вечером, к тому же, симпатичная миловидная певица пела по телевизору:
"Не дари мне цветов покупных,
Собери мне букет полевых,
Чтобы верила я, чтобы чувствовал ты -
Это наши цветы, только наши цветы".
Она излагала эту просьбу таким чистым, искренним, проникновенным голосом, соответствовавшим её притягательной внешности, что не оставалось никаких сомненийуж если дарить цветы, то только собранные своими руками Да с покупными можно запросто и впросак попасть. Аполлон вспомнил, как ещё в родных Штатах, на одной из вечеринок по поводу чьего-то дня рождения, на глазах завял подаренный имениннице час назад чей-то благоухающий свежестью букет. Так что, в истинной свежести можно быть уверенным только тогда, когда сам сорвёшь
Итак, высадив своего начальника возле его усадьбы, Аполлон проехал ещё немного, уже с включенными фарами, до дома, по описанию бабы Поли, "покрашенного в салатный цвет, с синими оконными наличниками, под красной крышей, с большой берёзой возле калитки".
В одном из окон дома горел свет. Аполлон собрал в охапку все свои атрибуты настоящего джентльмена и вошёл в палисадник. Поскольку руки были заняты, в дверь пришлось стучать ногой. Как водится в таких случаях, через некоторое время послышался скрип внутренней двери, а вслед за нимстрогий грудной женский голос:
Кто там?
Это я,представился джентльмен.
Кто это я?
Аполлон. Вам разве баба Поля не говорила?
Ой,послышалось за дверью, одновременно как бы испуганно и радостно, звякнул открываемый запор, дверь отворилась, и в освещённом проёме возникла женская фигура.
Так как свет падал из-за спины хозяйки дома, Аполлону не были видны ни лицо, ни передний рельеф фигуры, только тёмный отчётливый контур на светлом фоне. Контур, надо сказать, был весьма и весьма впечатляющ. Нет, это отнюдь не было что-то бесформенно-толстое, это была явно женская фигура, можно даже сказать, подчёркнуто женская, пропорционально сложенная, но при этом очень крупная и крепкая.
Ой, а я уже думала, что вы не придёте.
Да вот задержался на работе. Производственная необходимость, как говорится. Вы уж извините.
Аполлон широко улыбнулся и протянул хозяйке букет:
Это вам.
Ой, мои любимые васильки и ромашки!
Клава поднесла букет к лицу, понюхала. Она вдохнула всей грудью и сказала:
Спасибо Ой, что ж мы стоим-то тут? Проходите.
Она отстранилась, пропуская Аполлона в коридор.
Когда они вошли в комнату, Аполлон смог разглядеть свою новую знакомуюстоль разрекламированную племянницу бабы Поли.
Конечно, насчёт красоты писанойбаба Поля немножко подзагнула. Хотя, как сказать. Клава, конечно, не Клаудиа Кардинале какая-нибудь, а просто Клава, но по местным понятиямочень видная молодка: простое открытое лицо, не лишённое миловидности, небольшой прямой нос, сочный чувственный рот, густые светлые волосы, зачёсанные назад и схваченные там в узелок, здоровый цвет лица с красивым природным румянцем и небольшой россыпью милых очаровательных веснушек. Будто бы сошла с картинки. Про таких так прямо и говорят: не женщина, а картинка, или ещёкровь с молоком. А что до формни в сказке сказать, ни пером описать! Одни крутые бёдра чего стоятни одна гитара не сравнится!
Аполлон, правда, был не очень охоч до крупных женщинон предпочитал миниатюрных, которых без зазрения совести можно было называть всякими ласковыми именами, "белочка", например, или "киска". В случае же с Клавой такие варианты не проходили, звучали бы явно фальшиво. А женщины, ведь, такие существа Ой как тонко чувствуют фальшь! А, хоть даже и нежно-нежно произнесенное, "бегемотик ты мой маленький" или "коровка моя ласковая" как-то не звучит.
Но, тем не менее, уже неделю не сближавшийся с женщинами, Аполлон остался весьма доволен результатами внешнего осмотра источника своего эротического вдохновения. Даже, пожалуй, именно такаякрупная, ладно скроенная женщина, которая, без сомнения, и в горящую конюшню войдёт, и на скаку остановит выскочившего оттуда жеребца, соответствовала его настроению на данный момент. Ему и в самом деле хотелось чего-то большого, светлого и простого. Чтобы не насиловать мозги какими-нибудь заумными вывертами, а просто отдыхать душой и телом, расслабиться от всех последних забот накануне выходного дня. К тому же большая, крепко сбитая Клава душещипательно контрастировала с миниатюрной, хрупкой Машей, а контрасты, как известно,весьма притягательная сила.
Проходите, я сейчас,сказала Клава, и, ещё раз приложившись к букету носиком, вышла с ним из гостиной.
Аполлон огляделся. Посреди просторной комнаты стоял круглый стол, покрытый белой скатертью, со стульями с мягкими сидениями вокруг него. У стеныдиван, напротив дивана, в углутумбочка с телевизором, на котором стоял проигрыватель, у другой стенытрёхстворчатый платяной шкаф с зеркалом.
Он поставил на стол шампанское и торт и скромненько сел на диван.
Вошла Клава с хрустальной вазой с Аполлоновыми цветами. Поставила вазу на стол, с любовью расправила букет.
Она снова вышла, а через минуту возвратилась с двумя большими тарелками в руках с какой-то аппетитно пахнущей снедью.
А я ждала-ждала Ну, думаю, уже не придёт. Вот и прибрала всёобъясняла Клава, внося с кухни и расставляя на столе всё новые и новые тарелки. Нос Аполлона уже давно не работал с такой приятной нагрузкой. Давненько уже не работало и кое-что другое в его молодом тренированном организме, для которого неделя воздержанияэто всё равно, что год для пенсионера. И теперь, получая с помощью зрения соблазнительную информацию в виде аппетитно отставленного и туго обтянутого юбкой роскошного зада, это "кое-что" просыпалось и взбудораживалось всё больше и больше с каждым реверансом Клавиных бёдер вокруг стола. Причём особое очарование заключалось в том, что все эти реверансы были не жеманными, манерными, вульгарными, специально отработанными движениями профессиональной соблазнительницы, а естественными, без всяких уловок, без всяких фальшивых потуг, что, собственно, и представляло собой первое приближение обнажения и обострения всех чувств.
Наконец Клава завершила свой последний вояж на кухню с бутылкой в руке. И это был не самогон, это была бутылка с фабричной пробкой и с зелёной этикеткой "Московской водки".
Ну вот, прошу к столу,сказала раскрасневшаяся от суеты и присутствия в её доме джентльмена Клава.
Они сели за стол друг напротив друга. Аполлону было приятно, что его цветы стоят посреди стола в красивой хрустальной вазе.
Начнём, наверное, с шампанского,сказал он.
Да, я давно не пила шампанского. С Нового года,сказала Клава, и добавила:Может, телевизор включить?
Не дожидаясь ответа, она подошла к телевизору, нажала кнопку на нём. Из-за тумбочки раздалось рычание стабилизатора, и через некоторое время из телевизора послышался голос дикторши:
ЗавтраДень медицинского работника. Накануне праздника советских медиков перед вами, дорогие телезрители, выступит известный
Вот, недавно купила цветной,как бы между прочим заметила Клава, снова усаживаясь за стол.
На экране в это время возникло раскормленное лицо багрового цвета с фиолетовым носом.
"Действительно, цветной Эта знаменитость, наверное, не дурак выпить и хорошо закусить",подумал Аполлон, открывая шампанское.
За что будем пить?спросила Клава, когда бокалы были наполнены.
За знакомство, конечно. А ятак сразу и за вас, Клавочка,улыбнулся Аполлон.
Они чокнулись и опустошили бокалы. Аполлону чертовски хотелось есть. Слава богу, стол, действительно, ломился от яств. Оказалось, что под шампанское хорошо идёт не только килька в томате с чёрными сухарями, но и салат "Оливье", и винегрет, и домашняя ветчина, и холодец, и огурчики с помидорчиками, и кровяная колбаса, и пирожки
Коммунистическая партия и Советское правительство делают всё необходимое для дальнейшего развития и совершенствования здравоохранения в стране,аккомпанировал чревоугодию известный медик.
Аполлон, с наслаждением насыщаясь, бросил взгляд на экран телевизора. Морда у мужика была уже голубая, а нос почему-то с зеленоватым отливом.
"Наверное, с похмелья выступает, вон как побледнел",сочувственно подумал Аполлон, вспомнив своё собственное недавнее похмелье.
Мне тётя Поля о вас много рассказывала. И о геройском поступке вашем Так вы, значит, на заводе работаете?спросила Клава, заботливо подставляя поближе к Аполлону ещё не испробованное им блюдо.