В класс влетела перепуганная Венцковская.
- Езус Мария, взорвали!
Она взмахнула половой тряпкой и отступила в коридор с криком:
- В восьмом «А» газы!
Минуту спустя прибежали Дир и пан Жвачек. К счастью, с бедой уже справились. Мы распахнули все окна, и газ почти выветрился. Фарфаля, закопченный как черт в аду, метался в компании более мелких бесенят, подбирая осколки аппарата Киппа.
- Что случилось? - испуганно спросил директор.
- Ничего особенного, пан директор, - отвечал ему вспотевший Фарфаля. - Самый обыкновенный урок в восьмом «А».
- Понимаю, - сочувственно протянул директор. - А что это за взрыв?
- Так, мелочь. Маленькая лабораторная ошибка. У этого бездельника вместо воды получился гремучий газ.
- Жив? - встревожился директор.
Тут меня вытолкнули на середину класса и показали директору. Дир, как бы не доверяя собственным глазам, потрогал меня пальцем.
- Это опять один из тех - произнес он.
- Да, один из тех - кивнул Фарфаля.
- Зачем ты это сделал? - сурово спросил Дир. Я решил, что будет лучше не объяснять ему настоящей причины.
- Я я нечаянно, - пробормотал я.
- Зачем ты вертел этот кран. Нарочно?
- Нет, что вы, мне только было интересно.
- Что - интересно?
- Что будет, если я поверну его в другую сторону.
- Видно, в этом классе придется воздержаться от каких бы то ни было опытов, - обратился Дир к Фарфале. - Это кретины. Мне кажется, что сначала придется с ними как следует подзаняться теорией.
- Вполне с вами согласен, - отозвался химик.
- Надо за них взяться всерьез. Вам придется мобилизовать всю свою энергию.
- Конечно, пан директор, я мобилизую, - сказал Фарфаля, и черные его глаза загорелись каким-то странным блеском.
Нас проняла дрожь. По школе, правда, давно кружили слухи, что Фарфаля обладает талантом гипнотизера, но нам еще ни разу не пришлось убедиться в этом на собственной шкуре. И сейчас мы почувствовали, что конец наш приближается семимильными шагами.
Как только нас оставили в покое, мы, как слоны, что в предчувствии близкой смерти, уходят на не доступные никому слоновьи кладбища, всем скопом побрели в Коптильню. Запыхавшиеся и подавленные, мы просидели там несколько минут молча. Потом Засемпа звучно высморкался и сказал:
- Только одно может нас еще спасти.
- Что - одно? - спросил я.
- Средство.
- Средство? - поразились мы. - Какое такое средство?
Засемпа, нахмурив брови, еще с минуту хранил молчание, как будто сосредоточенно обдумывая что-то, а затем задал чисто риторический вопрос:
- Вы согласны, что учителя - тоже люди? Мы с тревогой уставились на него.
- Ну, пожалуй, да, - ответили мы без особой уверенности.
Засемпа кивнул.
- А если учителя тоже люди, такие же, как любой из нас, то у каждого из них есть пята.
- Пята? - Брови у нас поползли на лоб. Неужели в результате последних тяжелых испытаний Засемпа так повредился в уме?
- Ахиллесова пята, - пояснил Засемпа. - Так это называют, братишки.
- Ахиллесова?
- А кто это такой - Ахиллес? - спросил Слабый.
- Не знаю, - пробормотал Засемпа, - кажется, какой-то греческий бандит.
- Да, это был греческий бандит, - поддержал его Пендзель с миной знатока. - Он был ударостойкий. Все ему было нипочем. У него было только одно слабое место. Если кто хотел его доконать, должен был вдарить этому типу в пятку.
- Интересно, - буркнул Слабый.
- Ну это совсем не с руки, - заметил я.
- А почему именно в пятку? - допытывался явно заинтригованный Слабый.
- Да отстань ты, Слабый, - обозлился Засемпа, - ведь не об этом сейчас речь, это я просто так чтобы знали, что у каждого есть свое слабое место.
- Ага.
- Даже у педагогов есть слабое место, иначе говоря пята!
- У каждого?
- У каждого, - уверенно ответил Засемпа.
- У Дяди тоже есть пята? - спросил я недоверчиво. У меня все это просто в голове не укладывалось - никак не мог себе представить грозного математика, пана Эйдзятовича, с пятой.
- Даже у Дяди, - ответил Засемпа.
- И у пана Жвачека? - спросил Слабый.
- И у пана Жвачека.
- И у пана Фарфали?
- Конечно.
- А у Дира?
- Даже у Дира.
- И у пани Калино?
- И у пани Калино тоже.
- Какая же у нее пята? - спросил Слабый, который больше всех преподавателей боялся нашей географички, пани Калино.
- В том-то и дело если бы мы знали, - вздохнул Засемпа. - Вся трудность в том и заключается, что нужно сначала нащупать эту пяту, а потом уже подыскивать средство. А как только найдешь, заживешь спокойно, без всякой нервотрепки, беззаботно, как ленивый вареник в сметане. Даже самый строгий гог ничего не сможет с тобой поделать.
В воздухе витал приятный залах подгоревшего варенья. Сонные мухи жужжали пианиссимо, паутинки бабьего лета залетали в окно Коптильни. Мы удобно разлеглись на соломенных матах и слушали Засемпу с полузакрытыми глазами. Да, это было бы великолепно - чувствовать себя эдаким ленивым вареником и спокойно дожидаться, что принесет тебе завтрашний день.
Но как только Засемпа замолчал, очарование исчезло, и мы сразу протрезвели. Все это было слишком прекрасно, чтобы походить на правду. Нет такого средства, которое спасло бы нас от недобрых педагогических сил. Кто в силах обуздать энергию пана Жвачека, спастись из силков Дяди, обмануть зоркий глаз пани Калино, ускользнуть от анализов Фарфали, не говоря уже о Дире? Скорее, мы могли бы поверить,
что сможем гипнотизировать тигров или заговаривать молнии.
- Ты что это - всерьез? - усмехнулся я.
- А как же?! Ты слышал, что говорил Али-Баба?
- Он уж больно хитро что-то завернул, - сказал я. - Я так ничего и не понял.
- А я кое-что засек, - заявил Засемпа.
- А что именно?
- А то, что они знают средство. Люди всегда находили средства от гогов. Ведь еще капитан Пуц
- Теперь не те времена.
- Что ты! В таких делах ничего не меняется. Я уверен, что сейчас действует какая-нибудь система. Кицкий мне даже говорил
- Ты что - веришь Кицкому? Это же такой фрукт!
- Да, - вмешался Пендзель, - меня тоже брат предупреждал. Оба Кицкие - фрукты. И младший и старший.
- А откуда Тадек знает про Кицкого? - спросил Засемпа.
- Он учится с Кицким-старшим в одном классе. Старший Кицкий остался в восьмом, и Тадек его догнал. Увидел он как-то меня с Кицким-младшим и сказал, чтобы я его остерегался, потому что он страшный фрукт и непременно меня обжулит.
- Что ж, пускай фрукт, но он знает средство, - стоял на своем Засемпа. - Подумайте сами, как мог бы младший Кицкий добраться до самого девятого класса, если бы он не знал средства?
Мы растерянно переглянулись. Это действительно был вопрос.
Засемпа едва заметно улыбнулся и принялся разглядывать свои ногти.
- Я же не говорю, что за этим непременно надо обращаться именно к Кицкому, - добавил он. - Я согласен, что Кицкий - фрукт и наверняка потребует платы за средство. Нет, это должен нам устроить ты, - сказал он, повернувшись к Пендзелькевичу.
- Почему я?
- Да это же ясно, как апельсин. У тебя ведь брат в одиннадцатом? А уж ему-то должны быть известны средства.
- Он мне никогда о них ничего не говорил, - проворчал Пендзелькевич.
- Ах, такие вещи обыкновенно держат в тайне. Сам должен понять, если бы вдруг узнали гоги все пошло бы прахом. Ты должен убедить Тадека в том, что мы уже почти взрослые и что нам вполне можно доверить тайну. Скажи ему, что нам грозит беда. Что у нас нет иного выхода, что мы должны узнать это средство. Это наш последний шанс. Понимаешь? - Засемпа пристально поглядел Пендзелькевичу в глаза.
- Ну да ладно, я поговорю с ним. Только дома, в школе он не любит со мною разговаривать, - без особого энтузиазма согласился Пендзелькевич.
На этом наше заседание закончилось. К тому же и звонок призывал всех в класс.
На следующее утро мы с нетерпением дожидались прибытия Пендзеля. Пришел он, как всегда, в самую последнюю минуту. Это потому, что живет он у самой школы. Ведь опаздывают именно те, что живут рядом.
Мы тут же гурьбой окружили его.
- Ну как? Узнал?
Он отрицательно покачал головой.
- То есть как это? Тадек тебе ничего не сказал? Пендзель тяжело вздохнул и швырнул портфель на скамью.
- Отстаньте от меня. Из-за вас он меня высмеял, как шута горохового.
- Высмеял? - удивился Засемпа.